Зачем нам тебя в контору волочь? Попрут тебя в милицию... Вот не будь ты поэт...
Я отошел. Всыпали, сморщили! Опять в одиночной упряжке Черпанов. Очень обидно мне было, Егор Егорыч. Стоял я, думал: что бы такое выхватить сверкающее из ножон. Обрызгать, убаюкать, но не поверхностным, а рассудительным, благоразумным. Савченко приблизился к Жмарину. Заискивает Савченко! Еще одна обида. Слышу, говорит:
- Трепанье случилось.- Жмарин молчит, ждет. Савченко выбивает из себя.А если он, действительно, актер? Черпанов. Знакомая фамилия.
- Зачем ему быть актером?
- А если номер у него такой для перерыва.
- Да ведь и не смешно, и не скучно.
- Для размышления.- Савченко загнал себя в последнее признание и с натуги покрылся даже потом.- Я на карту ставлю, Егор Петрович, свою неправильность. А не обижайся.
- Да чего мне обижаться, дорогой товарищ наш Савченко.
- С Митричуком, когда будешь пить, позови. А переману лучших в бригаду и отказаться недолго.
- Зачем? Не вредно, если в меру. Мне, скажем, переманивать труднее, у тебя авторитет крупнее.
- Будто и крупнее.
- Я тебе говорю. Я знаю, у кого крупнее, у кого легче. Тили-били разводим, а как до работы дойдет, так в самый ужасный прорыв двигаем Савченко. Лето отличное. По грибы скоро поедем.
- Поедем,- сказал Савченко, погруженный в славу.- А все-таки, что ни говори, Егор Петрович, в стихах лестно показаться. Стихами он меня пронял.
- Стихи - вещь лестная.
Пожалел я, Егор Егорыч, что нет у меня стихотворного дара. Помимо общей, довольно безопасной прибыли, каковую он приносит в данное время, как бы я смог мгновенно повернуть события! Много ли надо было для Савченко? Какие-нибудь два четверостишия, а тут, черт ее знает, какая чепуха в голову перла:
Твоих оград узор чугунный,
Твоих задумчивых ночей
Прозрачный сумрак. Блеск безлунный
Когда я в комнате своей...
Или:
Прибежали в избу дети,
Второпях зовут отца
- Тятя, тятя, наши сети
Притащили мертвеца...
Главное, никак к моменту не подходило, а то бы мог и за свои выдать. И Жмарин на меня искоса поглядывал, видимо, ожидая вспышки. Посмотрел он на меня последний раз, поднял бороденку параллельно заводской трубе:
- Сами стихи напишем. Подпевай, Савченко.
- А к чему? Твои, что ли, Егор Петрович. Не знаем...
- Подпевай. Стихи об нас.
Отошел я, Егор Егорыч. Запели они:
Славное море, священный Байкал,
Славный корабль, омулевая бочка.
Эй, баргузин, пошевеливай вал,
Молодцу плыть недалечко...
Юношество забирало круче, старики монотонили, но в общем было в песне кое-какое едино-душие. В перерыве, между куплетами, Савченко, в надежде вернуть меня, не иначе, спросил громко:
- Позволь, Егор Петрович. А где же тут про меня?
- Ишь ты! Сразу захотел! Ты вот вначале из "нижесреднего" выберись, дело омногоэтажь, ну когда-нибудь и про тебя будут петь,- ответил Жмарин.
Ухожу. Трубы. Дым розовый. Радуюсь и восхищаюсь указаниями.
Трудно было понять, каким указаниям щеголевато радовалось и восхищалось сухое и льдис-тое лицо Черпанова. Не будь его личного признания, я вряд ли бы разобрался: щеголеватое восхи-щение можно было б отнести и насчет удачного борща и даже насчет выкуренной папироски. Должен заметить, что хотя лицо Черпанова везде и всюду выражало морозную сухость, но часто мелькала в нем некоторая суетность, все же не переходящая в пустоту. А где вы встречали совер-шенного человека? Вот почему я потребовал усиленных разъяснений. Скрипящим, бюрократичес-ким голосом - словно буер по молотому льду - с готовностью, полной, исчерпывающей, отозва-лся на мое требование Черпанов:
- Я радуюсь, Егор Егорыч, тем указаниям, которые дал мне пролетариат посредством двух бригадиров гвоздильного заводика. Ни один ответработник не получал более веских указаний. В чем они заключаются? Извольте.
Мы с вами решили создать ядро нашего вербования. Ядро проле-тарское с тем, чтобы вокруг этого ядра наворачивать все остальное, что мы обязались увезти в бесклассовое общество с собой.
- В бесклассовое общество, Леон Ионыч?
- А вы как думаете? Переезд на новую квартиру - не больше? Извините. Такие частности Черпанова не интересуют. Возьмем наш дом, Егор Егорыч, наше окружение. Кто они? Как вам известно, в большинстве служащие, но в сущности мещане, мелкая буржуазия, собственники, спекулянты. Чего они трепещут, чего им жаль? Прошлого? Прошлое у них не ахти какое блес-тящее, напротив того, эти силы или отбросы, как вам угодно, рассматривайте их, созданы революцией. Надеются ли они на реставрацию? Верят ли они в возможность бесклассового общества? Конечно. И отсюда у них трепет и всяческие содрогания. Они знают, что до бесклассо-вого общества доживут, а вот пустят ли их туда?.. Вопросец, как видите, болезненный и щекот-ливый, в основном, лишающий их стимула в работе. Да-с, Егор Егорыч! Ведь это же они стоят целыми днями в очередях, рыскают по деревням, помогают обворовывать наши склады, портят работу в учреждениях, ломают машины,- не со злого умысла, а от презрения к ненужной им работе, вроде постройки гильотины для себя же. Очереди! Не зря иностранные корреспонденты обожают стоять в очередях. Здесь все надежды, вся брехня остатков буржуазии. В очередях вы услышите разговорчики о короне американского императора - впрочем, об этом позже... И неужели же мы, при нашем недостатке рабсилы, при нашем умении перевоспитывать, не исполь-зуем их? Но как к ним приступить? Они потребуют гарантий, что их не уничтожат в бесклассовом обществе, им мало одних уверений. Но тут встает основное препятствие: поскольку наше правите-льство рабочее, пролетарское, оно не может брать на себя обязанности вводить в бесклассовое общество мещанство, буржуазию, надеяться же на то, что буржуазия по дороге перемрет - не приходится, для этого она слишком хитра и ловка. По моим наблюдениям, правительство несколь-ко смущено, и оно будет чрезвычайно благодарно тому человеку, который найдет выход из затруд-нительного положения. Ну, что ж, я и взялся.
- Вы, Леон Ионыч?
- Чудак вы, Егор Егорыч. Намеки вы принимали, а когда перед вами развернули полную программу, так вы ошалели. Бесклассовое общество реально встало перед нами? Реально. Прави-тельство не берется и не может взяться перевоспитывать буржуазию? Нет. Что ж ее - изгонять, как изгнали евреев из Испании? Можно, но слишком велики издержки. Вот тут-то и явился Чер-панов. Он привозит на Урал такую рабсилу, которая будет трудиться лучше прочих, потому что она свежа, она энергична и опытна, она рвется до дела, она хочет проникнуть тоже в бесклассовое общество...
- Любопытно, но какие же вы ей даете гарантии?
- Очень простые, Егор Егорыч. Как у нас прежде принимали подобные элементы на службу? Давали анкету. В анкете он писал: сын или дочь крестьянина, служащего, вообще врал, что ему придет в голову. А у меня по-иному. Я приду к нему и скажу: мне известно, что ты спекулянт; сволочь и вообще замороженный буржуй. Но я тебя принимаю без всяких ограничений и испугов. Работай. Перед тобой, на нашем строительстве, снизу доверху открыта вся служебная и правите-льственная лестница. Это опыт. Если ты скажешься способным, ты перейдешь в бесклассовое общество и потянешь за собой других,понимаете, их классовые интересы затрагиваю,- а если будешь хитрить - до свиданья, по-хорошему, по-милому, без "волчьих" билетов. А кроме того, имею пакет с девятью печатями. Пониме?
- Пониме-то пониме, Леон Ионыч, но вот насчет восхищения указаниями.
- А, вы относительно заводика.