- Командиров?
- Можно начинать, Миша?
- Водку?
- Нет, доклад мой об Урале и о воздухоплавании, а также воздушной обороне.
- Обожди. Еще ребята подойдут.
Черпанов озабоченно начал буравить вздутые свои карманы. Хозяин благоговейно отошел от него.
- Восхищайтесь,- сухо, словно поджигая, прошептал мне Черпанов.
- Чем мне восхищаться?
- А известно вам, что в американском путеводителе по СССР рекомендовано, первоочеред-но, всем увиденным восхищаться.
- Идите вы с американцами! Они думают по-своему, а я хочу - восхищаюсь, хочу - нет.
- Тогда отодвиньтесь.
Я отодвинулся - и толкнулся в М. Н. Синицына. Да, стоял передо мной М. Н. Синицын в коричневой своей куртке, с красно-синим огрызком карандаша в кармашке, с морщинистыми своими губами, которые он постоянно раздувал. Не могу похвастаться, чтоб он обрадовался мне.
- Вернулись? - спросил он уныло.- Отдохнули? Все отдыхаете.
- И не уезжал.
- Пристроился на другую службу? И верно. Склочное у вас место. Тупицы какие-то сидят. Тебе-то, небось, нечувствительно, а свежему человеку неприятности сплошь. Доктор, Матвей Иваныч, пишет тебе?
- И доктор не уезжал.
Мне казалось, что М. Н. Синицын должен бы чувствовать побольше интереса к своему делу, потому что мое сообщение о докторе его ничуть не взволновало.
- Болен, что ли? - сказал он вяло, явно стараясь сбыть с рук скучный разговор.
- Влюблен.
М. Н. Синицын сунул трубку в рот:
- Бывает. Ты тоже влюблен. Любопытненько.
- Не помещается.
Он оглядел меня с легким пренебрежением:
- Где и поместиться. Тебя, брат, зажечь как мокрый торф - запутано и запугано. Средним числом сказать - трепло ты, Егор Егорыч. Но, возможно, высохнешь.- Он пустил мне дыма в нос, раздул губы. Я привык к его грубой манере говорить, а сейчас даже она забавляла.- На чем мы прошлый раз-то остановились?
Я знал, что, если он зарядит рассказывать, так на весь вечер. Его надобно уметь прервать в самом начале. Я спросил о первом попавшемся в голову:
- Как у вас там больные? Юрьевы, ювелиры.
Он провел трубкой вкруг своего лица, затем вкруг моего, а после выкрутил чье-то воображае-мое лицо близ себя:
- Чудак ваш профессор-то оказался.
- Но не вредный чудак?
- Вредный чудак ты, Егор Егорыч. Если у меня фантазии в действиях, так у тебя в мыслях, постоянно. Хуже нет человека, который имеет страсть верить и внимать всяческим фантазиям, не умея их отсортировывать, откидывать от них обывательщину. Ну что вот тебе эти ювелиры, поддеть ты меня хотел, да?
- Чем же мне вас поддевать, Синицын?
- А тем, что профессор твой меня вытурил. Фантазия, говорит, у вас чрезмерная. Или я, говорит, или он. Какая я научная величина? Ну и сняли. Пойду теперь учиться. Я твоему профес-сору лет через пять такое шило вставлю...
Он показал при посредстве трех пальцев, какое шило он вставит профессору Ч., директору нашей больницы.
- По-моему, профессор раньше не вмешивался в хозяйственные дела.
- А зачем ему вмешиваться? Мы на иной почве разошлись. Я еще до отъезда директора да и доктора Андрейшина, им обоим, предлагал снять ювелиров с постельного режима и поставить возле труда и станка. Ах, как можно! Болезнь явная, говорит профессор; надежд нет, пусть помирают. Болезнь неизвестная, говорит Андрейшин, надо их душу расковырять: откуда эта корона и что это за корона и из чего она? Любопытненько.
- Из часов, полагаю,- подзадорил я его. Рассказ его меня чрезвычайно увлек; я весь, сами понимаете как, затрепетал трепетом.
- Из каких таких часов, ты полагаешь?
- Из ящика часов, которые украли в ювелирной и часть которых нашли у братьев Юрьевых.
- Противно смотреть, а не только что слушать. Что ты знаешь? Сухаревские сплетни. В газетах читал? Нет. Не было золотых часов.
- Были.
- Я тебе утверждаю, не было. Когда-то, года три назад, уперли у них из мастерской пять часов. Но не золотых, а фальшивого золота.
Заподозрили одного сударика, из служащих, обыскали, не нашли. Поведение показалось подозрительным, все же не вытурили, посмотрим, дескать. Он скоро и сам смотался. Теперь представь, гуляют Юрьевы по Сухаревке, скупают разную чепуху. Корону-то они, верно, желали делать. Знакомятся они с молодыми людьми. Не купят ли, говорят они, часики? Золотые. Не можем, говорят, найти покупателя и рискнули в Сухаревку обратиться. Ювелиры знают, как ловят сухаревцы различных дураков. Пожалуйста, говорят, только не к вам на квартиру смотреть, а к нам. К удивлению, молодые люди согласились. Приходят к ювелирам. Наследство, говорят, получили - и выворачивают из бумажки. Юрьевы смотрят: батюшки мои, клеймо и номер известные! Краденые! Однако, будучи добрыми, с одной стороны, с другой, из-за спешности предстоящей работы желая отделаться от неприятностей, говорят, прищуря глаза: объясните, пожалуйста, откуда у вас часы, когда они клейма нашей мастерской. Парни трах ювелиров по зубам и, покинув часы на столе,- в двери. Ювелиры за ними. Те в трамвай. Они в следующий. Опять-таки по соображеньям, высказанным выше, с помощью милиции остановить их не желают, а жаждут полной исповеди. Те в подворотню, эти, осторожненько - как бы не подкололи - к подворотне, а оттуда перед ними - шварк девица-раскрасавица. Любопытненько.
- Сусанна?
- А черт его знает, кто. И парней-то я вылечить вылечил, но еще насчет расспросов блюду осторожность. От этого и успех леченья, и вся моя репутация может пострадать. Если загублю их, конечно.
- Воров вылечили?
- Каких воров? Ювелиров. Воры у них оставили. В часах-то вот тут вся загвоздка и находит-ся. Будь бы они золотые, я б и спешил, а тут, к счастью, фальшь - от силы по три рубля, всего пятнадцать целковых инвалютой.
- Невероятно!
- Чего невероятного? В нашей стране все вероятно. Невероятное, вернее,вероятное-то и началось у ворот. Выходит девица. Ясно, отвести глаза. Они люди робкие, до девиц ни разу не касались - естественно, обомлели. Она с ними поговорила.
- Правильно. Не больше.
- А ты откуда знаешь, что не больше?
- Позвольте, но во дворе, перед дверями квартиры ювелиров постоянно толкутся мальчиш-ки. Они помнят каждого свежего человека, и девицу, посетившую ювелиров, у которых никогда не бывало женщины, тем более. Про мальчишек мне доподлинно известно: я сам ходил и разговари-вал с ними.
- Не спорю. Кто знает, возможно, и я сам ходил к ним. Не была. Ясно. Да и зачем ей быть? Достаточно с нее одной беседы - поласковей - у ворот, ювелирам долго ли зачахнуть. Именно, зачахнуть, потому что они с великим трудом обмолвились мне насчет девицы и часов, после того, как я их вылечил, они поверили в мою безмолвность, да и на самом деле, чего ради я из-за пятнад-цати рублей буду их ввергать в пучину бедствия. Любопытненько.
М. Н. Синицын обожал пышные обороты. Иногда он эти пышные обороты пускал в рассказ столь изобильно, что из-за них не видно было смысла и толку, тогда следовало - хотя он спосо-бен был разозлиться и вообще оборвать рассказ - прервать его и спросить о самом главном, интересующем вас. Если вы могли умело дать понять ему ваше любопытство и уважение к его рассказу,- он забывал о пышности оборотов и смутности выражений, говорят, необходимой для современной прозы. Я спросил:
- Каким же способом вылечили вы, Синицын, ювелиров?
Он опять очертил трубкой воображаемое лицо профессора - и пронзил его чубуком.
- Они, видишь ли, полагают, что если они знают название всех болезней, так это и есть лече-нье. Дудки! Отъезжают они за границу, ну, естественно, все слухи ко мне. Думал я, думал, беру грузовичок, еду к знакомым в трест точной механики, говорю: дайте на подержанье соответствую-щие станки для ювелиров - вот, говорю, грузовик. А они хохочут: на грузовик, дескать, пятьдесят станков влезет.