Не утверждаю, посещали ль нас Людмила и Сусанна, я по трехсотой версте почувствовал, что накал мой прекратился - и преимущественно дремал на диване, в углу, изредка поблевывая в атласные подушки, но что Ларвин приносил нам продовольствие, Насель продавал какие-то браслеты для девиц, Осип Львович - кондитерские изделия, Валерьян Львович всучил велосипед, на котором одна из девиц каталась по комнатам, голая и худая, как грабли; да и сама Степанида Константиновна тоже являлась, брат купил у нее шестнадцать гросспуговиц - все факты. Единственно, кто нас не навестил, так это Жаворонков, и то в силу того, что он нахо-дился в провинциальной командировке от храма Христа Спасителя, инструктируя церковных старост, да еще дядя Савелий Львович, который тогда правозаступничал, личность его, впрочем, меня и сейчас мало занимает. Денежки сыпались без задержки, но и процедили мы через себя такие события и виды, что если расценивать жизнь с точки наслаждения ею, как таковой, то и в Париже вряд ли возможно встретить нечто крупнейшее, разве лишь размером помещения. Короче говоря, пропив в десять дней семьдесят пять тысяч, посъедали мы все остатки, и хозяин говорит нам: "Иностранки уехали, чего вам еще выжидать?" Наглец! Цыкнули мы на него и ушли. А дома квартплату требуют. Карман пуст. "Пойдем, говорю, попросим хозяина помочь". Возвращаемся. А наши француженки тут же в конторе возле него крутятся, сами отличнейше по-русски шпарят - и мы для них как бы вполне чужие. И у хозяина лицо явно изображающее, что капитал свой, благо-даря нам, он удвоил. Брат, без ругани, покачал головой, а тот ему: "Катись вон, мне надоело ваше качанье, ненавижу эпилептиков, в том числе и Достоевского!" Брат, не утерпя, сотворил легкий уральский посыл. Хозяин за милицией. А в дверях - фининспектор, вручающий ему окладной лист в 150 000 рублей подоходного налога. Сразу - хана нэпману со всеми его затеями! Полюбо-вались мы их бурлящими бешенством мордами, сказали нравоучительно: "Это вам не Париж!" - и брат, случайно чисто, подался к Волге, а я вернулся за дополнительным советом к заметно постаревшему папаше. Отец развесил по достоинству пережитое и продуманное нами, сделав заключение, чтоб не зарываться слишком и держаться полновеснее - вот где торжество черпанов-ского яйца, что мне необходимо подсыхать для воздвижения себя в рабочем классе, ибо он - даже по намекам К. Леонтьева - есть тот, на кого возложена миссия России. Исходя из папаши-ных нравоучений, поступил я, Егор Егорыч, подмастерьем в государственную штемпельную мастерскую. Бросается в глаза особенность Черпановых: не успокаиваться нахождением данного, а отыскивать, пробовать прочее. Так задумался я над значением и смыслом штемпеля. Задумался - и содрогнулся! Существует много сортов штемпелей: треугольные или восьмиугольные, напри-мер, самые презренные, ими обладают крошечные канцелярии или какие-нибудь совершенно безнадежные предприятия, вроде общих бань или прачечных; есть четырехугольные, эти посолид-нев, особенно если сверху значится наркомат или что-либо вроде, но и эти штемпеля редко составляют счастье человека, а самый важный и самый поражающий штемпель - круглый, да круглый не резиновый, а медный, тяжелый и гулкий, который опускается на сургуч вроде парового молота, дробя жизнь одним и давая счастье другим. Таким штемпелем, вернее, печатью закреплен мой конверт в девяти местах - и вот, когда мы соберем полный комплект, когда я надену американский костюм и в одной руке... еще целиком не выяснено, Егор Егорыч, что я буду держать в одной руке!.. другой я ударю конвертом по столу, печати отпадут - и выйдет удивите-льное приказание, остановка, облачающая нас удивительными полномочиями. Вы отчаянным образом, Егор Егорыч, возводите мнение о некоторой моей самовольности в смысле печатей.
Не мог же я позволить отволгнуть, намокнуть чепухой своему мозгу. Я создал свою биографию посредством штемпелей. Уверяю вас, что она стала складней иной подлинной. Мешали года,- я отпустил усы и добавил к удостоверению лета, и кое-какие совсем ничтожные подвиги. К тому времени вкатываются Лебедевы, у них в Москве произошла какая-то неясность с часовыми механизмами, они - по старой памяти - желали посоветоваться с моим братом. Брат мой уже давно примкнул к северному сиянью! Лебедевы пустились в спортивный инструктаж. Мог бы им прояснить жизнь мой папаша, да он за год до того, насосавшись коньячку, тихо умер в баньке. Лебедевы и начали поджаривать меня. Влезли они в наш домишко, укрепились и развели чрезвы-чайную драчливость, сопровождая ее целиком издерживающей мои запасы пьянкой. Я совсем было вскипел, не подвернись Шадринское строительство, где требовались бойкие для вербовки рабсилы. Шадринск желал укрепить свою индустриализацию, а ехать туда никто не ехал, так как все застревали в Свердловске. Шадринцы ставят пятнадцать рублей премиальных за рабочего - вербуй сколько хочешь. Кроме того, пришло время военного призыва, а войну я всегда считал пустым занятием - и совершенно несвоевременным. Банк - это вещь, а война? Я и документики припас, а Лебедевы,- жидко разведенная дрянь,- подсмотрели и говорят: "Лева, тебе доступно класть в необыкновенном количестве яйца жизни, нам же доступно просветлять людские страсти кулаками. Соединяешь ли ты наши кулаки со своим количеством?" Разговор идет у оврага, восемь кулаков передо мной - я начинаю понимать. "Беспокоимся,- продолжают они,- часовым делом и тем, почему остался в Москве друг наш Мазурский и почему нам не пишет Степанида Констан-тиновна, что же касается твоей теперешней бедственности, то главный коммерческий вид у Степа-ниды Константиновны. Вверяем тебе для оборотов зеленую поддевку. Вообще, нюхай, Лева, будешь плохо нюхать, будем сажать тебе в голову наши кулаки, обильно и ярко. Из премиальных отчислишь ты для нас треть, и тем ты прибит к нам окончательно!" Желал бы я видеть отказавше-гося от лебедевского предложения: позиции для приема моих отступающих мыслей не было никакой. Попробовал я было им изложить свой проект, болтавшийся в моей голове уже давно, о конденсаторах энергии в виде стальных закрученных пружин, которые вы берете с собой, скажем, в дорогу и, когда понадобится, вставляете, и пружинка, развертываясь, дает вам нужное количес-тво энергии. Проект их раздосадовал. Они яростно желали, чтоб я налюднял шадринские места. Я умею жертвовать собой, даже если и не вколачивать мне эту самоотверженность. Приезжаю в Москву. Возобновляю знакомства, насекретничиваю - и мысль доктора сталкивается с моей, Егор Егорыч! Имеется возможность населить шадринское строительство. Запрашиваю телеграм-мой. Валяй, отвечают. Государство боится использовать силу и знания этих дураков, преувеличи-вая их мощь,- и великолепно! Их использует Черпанов, как используют вредных микробов, вводя их в организм в виде сыворотки. Важно, конечно, облокотиться на ядро, но развернем и без ядра, кто знает, не вскормим ли мы сами нужное ядро. Оно необходимо еще и для отпора Лебедевым, буде они пожелают вернуться в Москву и здесь нам пакостить. Всесветная мерзость! - уж если им удастся узнать о чем-либо денежном, у них засвербит, загудит и - сразу с кулаками. Раствори-мость этих кулаков известна только в Москве - и мы разнюхаем, где таковой рецептик. А кроме того, считайте 23 000 по 15 рублей за рыло, нам перепадает 34 500 целковых. Выходит, что я должен отдать 11 000 рублей ни за что про что Лебедевым на пропой? Съешь меня живым, а не дам! И в этом нежелании я опираюсь на вас, Егор Егорыч.