"Боже мой! - подумал Гервасий Васильевич. - Всего этого могло не быть! Всего этого могло не быть!"
- Припухлость представляет собой инфильтрат... Затем, как у больного Волкова, он размягчается и появляется симптом флюктуации. Клиническое течение флегмоны редко бывает благоприятным. Чаще встречается злокачественная форма, когда процесс быстро прогрессирует и сопровождается тяжелой интоксикацией... У нашего больного все это еще осложнено внутрисуставным переломом костей предплечья...
Гервасий Васильевич увидел, что Колпакова разглядывает свое отражение в оконном стекле, и подумал: "Они должны стать наконец взрослыми... Откуда в них такой стойкий инфантилизм?! Такое упорное, отвратительное школярство!.. Неужели необходим какой-нибудь катастрофический сдвиг, какая-нибудь трагическая непоправимость, которая делает детей взрослыми, а взрослых - бойцами?.."
Колпакова будто услышала Гервасия Васильевича и с преувеличенным вниманием уставилась на него своими красивыми глуповатыми глазами.
- Консервативное лечение возможно только в начальной стадии флегмоны... При прогрессирующей флегмоне отсрочка оперативного вмешательства недопустима. Под общим обезболиванием производят вскрытие флегмоны одним, а чаще несколькими параллельными разрезами с рассечением кожи и подкожной клетчатки...
"Я сделаю ему только один разрез... - подумал Гервасий Васильевич. Только один. Если все будет в порядке, то несколько рубцов при заживлении могут стянуть ему предплечье, и он не скоро начнет работать в этом своем дурацком цирке..."
- В ранних фазах стрептококковых флегмон гноя может и не быть. В этих случаях при вскрытии отмечается серозное или серозно-геморрагическое пропитывание тканей. У больного Волкова предплечье представляет собой просто огромный гнойный мешок...
"Булькает и переливается..." - вспомнил Гервасий Васильевич виноватый голос Волкова.
- При вскрытии рану рыхло тампонируют марлей с пятипроцентным гипертоническим раствором н мазью Вишневского. В случае с больным Волковым тампонирования будет недостаточно. Ему придется вводить глубокие дренажи...
"Господи! Хоть бы это ему помогло!.. Если бы этим все кончилось..." промелькнуло в голове Гервасия Васильевича.
- При тяжелой прогрессирующей форме флегмоны, при безуспешности оперативного и общего лечения в связи с угрозой жизни больных необходима ампутация конечности...
Гервасий Васильевич посмотрел на часы и встал со стола.
Девочки зашевелились. Колпакова подняла руку.
- Что вам, Колпакова? - строго спросил Гервасий Васильевич. Ему показалось, что та, из цирка, должна быть похожа на Колпакову.
- Гервасий Васильевич! - бойко сказала Колпакова. - А у этого больного тяжелая форма или легкая?
- У этого больного тяжелая форма, - недобро ответил Гервасий Васильевич. - Очень тяжелая... А теперь я еще раз объясню всем вам, почему я повторил часть лекции по гнойным процессам. Всего того, о чем я рассказывал, и всего того, что вы сейчас увидите на операции, могло не быть, повторяю, если бы медицинская сестра при цирке, где работал больной, была грамотным специалистом!..
В дверях показался врач.
- Гервасий Васильевич, - спросил он. - Наркоз общий?
- Нет, - светил Гервасий Васильевич. - Это опасно. Слишком тяжелая и длительная интоксикация... Да и сердечко у него скисло.
Нина Ивановна подошла к Гервасию Васильевичу и тихо спросила:
- Вы не боитесь болевого шока?
- Я всего боюсь, - так же тихо ответил Гервасий Васильевич. - Всего, дорогая вы моя Нина Ивановна... Но я еще на больного рассчитываю. На Дмитрия Сергеевича.
Волков лежал на операционном столе. Вокруг стояли люди в белых масках. И Гервасий Васильевич был в маске. Волков впервые видел Гервасия Васильевича в маске и белом клеенчатом фартуке.
Оттого что Волков никого не узнал, кроме Гервасия Васильевича, ему стало не по себе. А тут еще вдруг затихла боль в руке, и Волков чуть было не попросил отменить операцию. Может быть, так пройдет...
А потом он испугался того, что все сейчас увидят, как он перетрусил, и ему захотелось что-нибудь спокойно сказать или сострить и услышать смех в ответ на свою остроту.
- Ты что так смотришь на меня? - спросил Гервасий Васильевич. - Под маской не узнал, что ли?
- Узнал, - ответил Волков. - Я вас и под паранджой узнаю...
Никто не рассмеялся, и даже Гервасий Васильевич не хмыкнул, а просто сказал:
- Спасибо.
И тут же Волков узнал старшую сестру, бывшего батальонного санинструктора.
Старшая сестра осторожно убрала с его лба волосы и, не снимая теплых ладоней с головы Волкова, встала сзади, у самого края операционного стола.
- Вот тебе, Дима, и собеседница - Алевтина Федоровна, - сказал Гервасий Васильевич. - Можешь за ней пока поухаживать.
"Алевтина Федоровна, - подумал Волков. - Алевтина Федоровна... Милка тоже Федоровна. Людмила Федоровна. Людмила Федоровна Болдырева. Людмила Федоровна Волкова. Как же, держи карман шире!.."
- Алевтина Федоровна, вы не возражаете? - спросил Гервасий Васильевич.
Старшая сестра смущенно засмеялась:
- Пусть ухаживают...
Она сняла одну руку с головы Волкова, взяла большой марлевый тампон и мягко вытерла его вспотевшее от напряжения лицо.
- Нина Ивановна, - сказал Гервасий Васильевич. - Поднимите левую руку Дмитрия Сергеевича... Так. Йод. Спирт. Хорошо. Мы, Дима, вот как сделаем: ты пока не ухаживай за Алевтиной Федоровной, ладно? А пусть лучше Алевтина Федоровна ухаживает за тобой... Но уж поправишься - изволь быть кавалером! И здесь тоже, Сафар Алиевич. Все, все смазывайте! До подмышечной впадины... Вот так. Прекрасно... Выше, Нина Ивановна. Ты, Дима, чего больше всего боишься?
Волков проглотил слюну и глухо ответил:
- Не проснуться после наркоза...
- Вот и хорошо! - обрадовался Гервасий Васильевич. - Вот мы и не будем тебя усыплять...
Волков криво улыбнулся и спросил:
- Так и будете без наркоза резать?
- Э, нет, Димочка... Без наркоза только в переулках режут. Мы тебе сделаем местное обезболивание. Так называемую местную анестезию...
Ах как это было больно, больно, больно!..
Ах эта сволочь - местная анестезия!!! С ней только поначалу хорошо, а потом она никакая не анестезия!.. Будто ее и вовсе не было...
Волков не крикнул ни разу, не застонал. Только воздух втягивал сквозь стиснутые зубы и выдыхал с хрипом. Да еще упирался затылком в ладони старшей сестры, и какая-то мутная сила отрывала его спину от жесткого матрасика, выгибала дугой и снова распластывала на операционном столе...
И не слышал ничего, кроме шепота старшей сестры: "Потерпи, потерпи, миленький".
Пот разъедал глаза, затекал в рот, тело стало скользким, влажным, словно в парилке - на самой верхотуре...
"Потерпи, потерпи, миленький..."
Только однажды, перед самым концом, не сдержался Волков.
На мгновение его тряхнула такая оглушительная боль, что ему показалось, будто он расплавился и огненной жидкостью расплескался на кафельном полу операционной.
- А-а-аххх! - захлебнулся Волков.
И тут же, у лица своего, увидел очки Гервасия Васильевича.
- Больно?
Волков судорожно, коротко вздохнул несколько раз, помолчал немного, собрал все оставшиеся силы и ответил:
- О... Очень...
- Больше так не будет, - где-то сказал Гервасий Васильевич.
"Потерпи, потерпи, родненький..."
И Волков терпел и мечтал только об одном: хоть бы на мгновение потерять сознание.
Но сознание не покидало его, и теперь он лежал и ждал, когда его будут зашивать. Он знал, что все операции заканчиваются тем, что рану зашивают, и ждал этого как конца всех мучений.