Все равно остальные дотюкают, пессимистически заметил Нинкин.
- Может, если его не трогать, на занятиях с нами он хоть чуточку придет в себя, - рассудила Марина.
- Он не поймет, в чем дело, - отмел вариант Клинцов.
- А как же английский? - спохватился Пунктус.
- Вот именно. Что вы все расходились? - не отступал Клинцов. - Ну пошутили немного, что здесь такого? - Он влез в разговор исключительно из чувства противоречия. Внутренне он соглашался, что с ездой верхом на Знойко пора кончать, но внешне держался до последнего.
- Мне кажется, что все эти дела со Знойко - это даже не предмет для разговора, - попытался опустить планку спора Соколов. - Известно, что нашего математика весь институт пользует.
- А что, если нам его на эту тему попытать, пусть он сам скажет, нравится ему это или нет, - предложил Кравец. - Если нет, то следует оставить его в покое. - Кравец выучил английский язык по песням "Битлов" и в помощи Знойко не нуждался. Ну а даже если бы и нуждался, то вряд ли сподобился.
- Да тебе ж говорят, что по большому счету - это шутка, своеобразный прикол, - продолжал свое Соколов.
- Эти шуточки похожи на игрушечный фашизмик! - сказала Марина. Рядом с Кравцом она могла выиграть любую битву и у кого угодно.
- Во загнула, фашизмик! Рассуждаешь, как инфантилка! - притормозил ее Клинцов. Сухая керамика его голоса была неприятной в жаркой аудитории и походила на скрежет лопаты о кирпич.
- Просто нет более подходящих слов!
- Ну, раз нет слов, зачем соваться, когда разговаривают взрослые! сказал Клинцов. - Человек - это личность, и никто не имеет права мешать ее становлению. Может, Знойко - нравственный мазохист и, когда его бичуют, испытывает кайф. А вы лезете в его жизнь и пытаетесь ее переделать!
- Я знаю, кто такие фашики, - продолжила свою тему Марина, - я их видела в работе. Милые такие мальчуганы в коричневой форме и с геббельсовским блеском в голубых глазах.
- Их надо перевоспитывать на ринге, - сказал Реша, - пока глаза не станут коричневыми, как форма, а глаза, наоборот.
- В дальнейшем я лично буду пресекать поползновения на Дмитрий Василича! - твердо сказал Рудик, обращаясь к Соколову.
- Если от этого будет толк, - щелкнул языком Соколов.
- Будет, - пообещал Артамонов.
- А тебе-то какое дело? - спросил Артамонова Соколов.
- Да так...
- Я, это, ну, еп-тать, - сказал Мат. - В смысле, мля, завязывайте.
После разборок шутки на математике временно прекратились. Знойко с опаской прислушивался к тишине. Ее никто не тревожил, а его никто не разыгрывал. Но ожидаемого не произошло. От тишины Дмитрий Васильевич свернулся, как трехмесячный эмбрион. Почувствовав снисхождение, он стал заикаться и конфузиться еще сильнее. Теперь он стирал рукавом мел с доски не только за собой, но и за всеми отвечающими. Словно ждал более крутого подвоха.
- Я же говорил, - радовался своему прогнозу Соколов, - он не поймет, в чем дело. Знойко - это еще то творение! Вам его ходы не по зубам!
- Ясный перец, - оказывался тут как тут Клинцов. - Ботва она и есть ботва!
Все это было сказано в присутствии Знойко.
- Я предлагаю вам извиниться, - сказал Артамонов Соколову и Клинцову.
- Что это ты придумал?! - возмутились они в один голос. - Воспитывать нас, что ли, собираешься?
- Извинитесь! - настаивал Артамонов.
- Да пошел ты! - отправил его Соколов.
- Артамонов прав, - встал с места Рудик. - Когда вы говорите за глаза это на вашей совести, а когда при всех нас - то это уже и на нашей. Извинитесь.
- У вас что, лунное затмение?! - постучал себе по виску Клинцов.
- Да оставь ты их! Идем погуляем, а потом разберемся, - сказал Соколов.
Они забрали дипломаты и покинули аудиторию. Когда в перерыве все заспешили в туалет на перекур, выяснилось, что именно там Соколов с Клинцовым и отсиживались.
- Что-то мы ничего не поняли, - сказал Соколов, обращаясь больше к Рудику. - Больно уж круто вы все вывернули.
- Где ж вы раньше были? Куда смотрели? - затараторил Клинцов. - Ведь все вы с самого начала едва ли не поощряли нас к этому!
- То было раньше, - сказал Рудик.
- Дайте сигарету, - повел глазами Артамонов. - Что-то мне даже как-то не по себе. Закурить, что ли?
Соколов протянул ему свой обслюнявленный окурок.
- Спасибо, - отказался Артамонов. - Как-нибудь без сопливых.
- Брезгуешь, что ли? - придвигался к нему Соколов.
- Очень даже может быть.
- Ну, тогда тормознись здесь на минутку, когда все пойдут, - сказал Соколов.
- Это еще зачем? Ты что, не наговорился со мной? - пытался Артамонов свести на нет выясняловку отношений, смазать ее. Приветствуя такую его позицию, после звонка друзья потянули Артамонова из туалета за рукав, как бы разнимая его с Соколовым.
- Нет проблем, я сейчас догоню, - сказал он и остался.
Соколов и Клинцов тоже остались.
- Вы будете драться против меня вдвоем? - спросил Артамонов у Клинцова.
Клинцов посмотрел в сторону Соколова. Cоколов подмигнул, и Клинцов вышел за остальными. Соколов встал у окна и, осматривая внизу кустарник, повел беседу:
- Что-то, я смотрю, вы с Решетовым откровенно не уважаете служивых. Тот со всеми отслужившими в армии постоянно не в ладах, возражает по всяким пустякам, и ты воду мутишь.
- Смотря каких служивых, - отсеял лишних Артамонов. - С Рудиком, например, у нас нет никаких трений. Полный контакт.
- Ну, с Рудиком, допустим, понятно - он себе на уме.
- Я не понимаю, о чем ты говоришь.
- Не понимаешь? Я объясню, - бил Соколов копытом. - Слышал такой стишок - старших всех мы уважаем?
- Про дедовщину, что ли? Ты считаешь, армия дает преимущества?
- Может, и дает.
- Тогда засунь их себе глубоко-глубоко вовнутрь и никому не показывай!
- Я чувствую, ты хочешь потягаться, - уже не владел собой Соколов.
- Честно говоря, никакого желания, - признался Артамонов.
- Трусишь, что ли? - провоцировал его Соколов.
- Я же говорю: желания нет, -уходил от столкновения Артамонов.
- Понятно. Значит, это только при всех ты такой смелый?
- Ну а ты что, хочешь подраться?
- Видишь ли...
- Нет, ты прямо так и скажи: я хочу с тобой подраться. Ну, давай, говори! - Артамонов стал медленно приближаться. - А если я не хочу с тобой драться?! Или даже трушу? Что делать?! - До Соколова оставалось как раз столько, что при взятии за грудки он не успел бы отскочить. - Может, мне с тобой драться западло?! - продолжал надвигаться Артамонов.
Соколов ударил первым - пыром в подкостницу. Артамонов выдержал удар и, схватив противника за свитер, въехал ему лбом в нос, и ниже, и выше, и в скулу - по всему лицу. Откинутая голова Соколова пробила затылком двойную раму. Осколки полетели на улицу и, как секатором, обстригли кусты сирени под окном, превратив их в усеченные пирамиды. Народ на Студенческом бульваре оглянулся и уставился на пятый этаж нового корпуса. Но с бульвара не было видно, как Соколов осел, словно подкошенный, и молча свернулся вокруг урны с чинариками.
Однокурсники ожидали исхода поединка в вестибюле.
- Где Соколов? - спросили они у вышедшего из туалета Артамонова.
- Там.
Соколова подняли и отвезли в больницу. До конца дня в полное сознание он так и не пришел, хотя врачи оценили сотрясение как легкое. После больницы Соколова затащили в общежитие, привели в чувства и на такси отправили домой.
Наутро он то ли делал вид, то ли на самом деле ничего не помнил. На "военке", выстроив всех на плацу, дежурный офицер спросил:
- Кто это вам, курсант Соколов, выбил зуб?
Кудрявый Соколов стоял в левом краю шеренги. Он не нашел, как поступить: отшутиться, отмолчаться или откровенно обмануть военпрепа. Шеренга ждала ответа.