В чем польза больниц - в них обнажаются отношения, никаких добавок нет, отвлекающих и смягчающих. Беда выжигает все лишнее - а главного, смотришь, и нет.
Надо же! Совсем квелая была - но, оказывается, земные желания у нее не все иссякли: вдруг даже как-то ловко повернулась спиной к ветру, вспыхнул огонек, просвечивая красным ее куриные лапки. Взвился дымок. Забыл про курево, не привез - но она не спросила даже: со мной, похоже, даже таких не связывает надежд. Могла бы, прикуривая, от ветра за мной спрятаться - я все-таки более мощный экран. Забыла. Потом, с явной досадой, вспомнила, повернулась:
- Ну? Куда?
С такой злостью спросила - будто это она обязана меня тут развлекать: навязался. Да, с развлечениями тут неважно дело обстоит: извилистые дорожки ведут к точно таким же тускло освещенным корпусам. Куда ни пойди - все равно в больнице! О свежем воздухе я мечтал (для нее), но она предпочла сигарету. Пятьдесят минут! Бр-р-р.
Одна аллея все же нас повела - молча шли, словно отрабатывая. Зашли в тупик, с двумя машинами. Почему-то один, темно-синий "жигуль", был весь мокрыми листьями залеплен, рядом стоящий белый "Москвич" почему-то ни одного не прилепил к себе листочка. Отец тут, конечно, целую теорию бы развил, но я, чуя ее настроение, молчал. Побыли в тупике - и достаточно. Впереди только тьма, в прямом смысле и в переносном. Отгуляли свое.
- Ну? Обратно? - фальшиво возбудился я и даже ладошками хлопнул, потер с аппетитом: мол, согреемся там, "пождранькаем", как когда-то говорила она.
Она, видимо, сдерживая слезы, пошла куда-то за корпус, в темноту - еле удержал ее на краю какой-то ямы.
- А ты думала - мы с тобой на Невский пойдем? - произнес я уже злобно. Как всегда, ничего не хочет ни понимать, ни соображать - прет, куда ей хочется, когда уже и некуда переть!
Не отвечая, уходила в темноту. Теперь она еще заблудится тут!
- Ну, хочешь - выйдем за ограду? - проговорил и тут же проклял себя. Благодарности, естественно, не дождался, но - молча повернула к воротам. Поплелся за ней. За калиткой, кстати, еще ббольшая тоска: тут хоть деревья, а там полная пустота. Пусть посмотрит!
Расходятся тусклые промышленные улицы, огражденные ровными бетонными заборами. Все? Но тут она неожиданную волю проявила, иногда я даже боялся ее - жаль только, что вспышки воли приходятся вот на такие дела: вскинув руку, вдруг прямо на дорогу кинулась, и не просто, а под обшарпанный пикап-"каблучок", тот резко затормозил, со скрипом, - даже развернуло его.
- Держи свою дуру! - водитель проорал и умчался.
Я ее и держал, спиной прислонясь к шершавому дереву. Сердца наши колотились рядом - но врозь. Я скручивал воротник ее пальто: задушить, что ли? И тут не успокоилась! Куда же ей еще? На тот свет? Организуем!.. На это, впрочем, духу не хватит у тебя. Другое верней: куда она ни потащится, я за ней. Вот это - вернее. Хоть и скучней.
- Пошли!
Она молчала, но зло, и только я удавку ее ослабил, как тут же рванула опять.
- Найн! - вдруг истерически завопила и, вырвавшись, помчалась наискосок.
Надо же, это словечко - "найн" - из далекого прошлого вдруг долетело, когда она, юная и прекрасная, впервые попала в тюрьму, по пьяному делу, правда, на пятнадцать суток всего. Как-то ударило меня это слово поддых, долго даже пошевелиться не мог. "Найн!" Получается, с самого начала все определилось уже, и напрасно я кривлялся-бодрился сорок лет? Вот она, суть нашей жизни. "Найн!"
Догнал ее. Но в некотором смысле было поздно уже. Крепко схваченная, успела-таки руку взметнуть. И тут же олицетворением злой ее воли из-за глухого бетонного угла вывернул сумасшедший какой-то автобус, чем-то похожий на нее - такой же маленький, встрепанный. Явно рассчитанный на клиентов отсюда.
Даже номер какой-то безумный: 684-К! Не поверю никогда, что где-то 683-й существует! Только этот. Специально для нее! Нормальный бы проехал, видя такой сюжет, а этот резко остановился, заскрипев, и дверка гармошкой сложилась. Водитель явно ненормальный - в черных очках, несмотря на сумрак: как же семафоры в них видит? Или семафоры не интересуют его?
Тут она высокомерно на меня глянула: может, поможете даме войти? Я бы ей помог! Но при зрителях не обучены скандалить. Даже если этот зритель в черных очках. Подал руку ей, поднялись в салон. Да, из комфорта тут только буква "К", что, видимо, означает - "коммерческий". А так... рваные сиденья. Какие-то довоенные рюшечки на занавесках. Впрочем, все это не интересовало ее: села на ближнее сиденье, на водителя даже не поглядев. Холодная наглость, железная уверенность - водила туда довезет, куда надо ей. Все обязаны подчиняться! Я, естественно, тоже ничего водителю не сказал - но он тем не менее тронулся. В смысле - поехал не оборачиваясь. У него тоже твердый план. Лишь у меня - смутные надежды, что мы не придем с ней никуда! В этом единственное наше спасение. Но разве бывают автобусы, идущие "никуда"? Впрочем, появилась такая надежда: полчаса уже ехали, и - ни одной остановки и даже ни одного намека на то, что здесь может быть какая-то остановка. Глухие заборы без дырок, потом - стеклянные стены до неба пошли, но что приятно - без единой дверцы и что еще лучше - без огонька. Маршрут этот мне нравится. Полюбуемся - и привезет нас назад. Но не тут-то было!
Мы как раз стояли у железнодорожного переезда, грохотали бесконечной чередой темные товарные вагоны. Водитель терпеливо ждал, а я, наоборот, ерзал в беспокойстве. Судя по громоздкому номеру, маршрут этот, похоже, пригородный. Завезет нас в какой-то глухой поселок, где вообще будет нам не приткнуться. Ее наглая уверенность вовсе не имеет никакой почвы - скорей всего, высадят на таком же пустыре, но за десятки километров отсюда. Что-то нет других, желающих на этот автобус, да и мы едем зря. Ее надежды на алкогольный сияющий рай тоже рассеялись - судя по угрюмости ее взгляда. Грохот состава резко оборвался, водитель заскрипел рычагами, ржавый корпус затрясся. За переездом была уже какая-то бесконечная равнина, окруженная мглой.
- Найн! - вдруг резко произнесла Нонна и встала.
Водила потянул еще какой-то ржавый рычаг, и дверка открылась. Нонна шла абсолютно уверенно, словно все тут знала наизусть. На самом деле у нее есть характер, но проявляется в основном негативно. Однажды она прошла от поезда пятнадцать километров ночью, зимой, до домика отца на селекционной станции, где я скрывался от ее алкоголической ревности. Шла элегантная (уверенность в моей измене посетила ее в кабаке), потеряла в сугробе туфлю, но дошла, разгоряченная и прекрасная. Скромность нашего с отцом существования постепенно успокоила ее. Но сейчас-то "вечный зов", который ее ведет, если успокоится, то только рюмкой - хотя, скорее всего, после того как раз и начнутся главные неприятности.
- Спасибо! - отдал водителю два червонца. Все ужасы ее я обязан еще обслуживать! Все! "Закруглю" как-то это путешествие - и больше она не увидит меня! Не для того Бог вдохнул в меня душу, чтоб я по грязным ямам тут шкандыбал! Имею доказательства, что я достоин лучшей судьбы!
Оказалось, если идти прямо, то обязательно куда-то придешь. Как капсула на лунной поверхности, обнаружился обшарпанный домик со светящейся вывеской, впрочем, огонь в некоторых буквах судорожно бился, а в некоторых - иссяк. "Арарат"! Ковчег нас доставил правильно - туда, где теплится жизнь. Но лучше бы она тут не теплилась: предпочел бы вечно "носиться во тьме".
Вошли. Сразу потекли сопли в тепле. Интерьер соответствующий. Тусклое освещение. Темные столы рядами, как парты, стоят.