Готовясь к схватке, я воинственно стулом заскрипел, посноровистей усаживаясь. Ну давай... начинай! Но очи отца вдруг ласковыми, прелестными стали - это он умел.
- Слушай! - коснулся ладошкой колена моего. - У меня к тебе будет просьба.
Не "будет просьба", а, видимо, уже есть? Давай! Все давайте!..
- Слушаю тебя, - ласково произнес.
- В собес не сходишь со мной?
При чем, спрашивается, здесь частица "не"? "Не" сходишь? Чистая демагогия.
- Конечно схожу, батя. А в чем дело там?
Конечно - все выдюжим! А куда денешься? Наше место - в собесе.
- Да понимаешь ли... - Он мучительно сморщился. - ...Пенсию убавили мне. Почти в два раза.
Новое дело! Казалось, что хоть у него все прочно.
- Не может быть!
- Да вот представь себе! - заорал бешено. Помолчав, снова коснулся колена моего, набираясь, видимо, у меня сил. То есть - мои отнимая. Слегка успокоился. Продолжил скромно: - Раньше около трех платили - а теперь полторы.
Ну буквально все рушится. Не удержу. Но - удерживай!
- Не может быть, - тупо я повторил.
- Да что ты заладил! - снова он заорал. Да, огня еще много у него, даже завидно. Сгонял в комнату свою, с распластанной сберкнижкой явился, сунул мне в харю: - Гляди!
Да-а. Залюбуешься! Действительно, последняя строчка в книжке - тысяча пятьсот. Видимо, постановление такое вышло: "С целью улучшения... и дальнейшего углубления... населения временно уменьшить пенсию профессорам со стажем работы по профессии сорок лет и больше в полтора - два раза". Я-то здесь при чем? Последнее я вслух произнес, кажется, - он гневно вытаращился:
- Как это - при чем?
Мол, вы затевали перестройку! Теперь - отвечай.
- Вот, Надя мне все бумаги собрала, на селекстанцию ездила! - Папку приволок.
Аспирантка его, сама давно уже на пенсии. Умеет он нагрузить. Раньше по полю за ним бегали, теперь - гоняет тут. И меня загоняет. Но спорить с ним? Нет. Я тут гармонию должен наладить, прежде чем о большем мечтать.
- Ну что же... поехали. - Я с хрустом поднялся. Своей пенсией бы надо заняться, не пойму, почему маленькая такая... опосля!
- Поехали! - азартно батя вскочил.
Небольшая увеселительная прогулка. Мне, конечно, уже в больницу бы надо - но вот это, видимо, будет повеселей.
Небольшая борьба уже в прихожей началась: батя норовил выскочить в летней курточке, я удержал его:
- Опомнись! Снег уже лежит!
- Нет никакого снега!
Пришлось скручивать его, вести к окошку. А это только начало пути.
- Это ж разве снег!
Его не переупрямишь. Хотя наст до подоконников первого этажа достает... "Нет снега!" Но в пальто таки впялил его!
На круговой нашей лестнице он упрямо стирал рукавом пыль со стенки!
- Иди посередине - я тебе помогу! - ухватил его.
Вырвался! И это только начало пути!
Вышли во двор. Сощурились от сверкания и сияния. Но снега, "конечно, нет". Проложена по голубому насту глубокая белая дорожка. Но снега, "конечно, нет"! Как-то я с ним тоже завелся, настроился на спор, на борьбу. Характер бойцовский, отцовский. И тут же и начался бой. Поперек пешей дорожки шла "звериная тропа", глубокие круглые провалы... Конские следы? Или - следы кабана? Впрочем, видны были и кое-какие следы более весомые и неоспоримые - жирные, золотые "конские яблоки" с торчащими из них пушистыми травками. Мы четко, как я полагал, шли мимо - и вдруг батя рванулся туда: еле ухватил его за полу. Он такой - специально наступит, чтобы потом мрачно морщиться: "Черт знает что!" Но я грубо пресек эту попытку. Тем более чувствовал свою вину за появление тут конского кала. Привел "на свою голову" лошадь. "До головы", впрочем, пока не дошло - но дойдет, если будет так развиваться. Батю утащил от соблазна, провел его, протащил под гулкой изогнутой аркой (снегу тут мало было - принесен лишь конскими и людскими ногами), на улицу выволок.
Вообще, времени не так много у меня!
На улице он снова уперся: гулял всегда один, по глубоко продуманной научной системе. Выйдя из ворот, нюхал воздух, соображал, откуда сегодня дует ветер, и шел навстречу ему: то прямо - на Дворцовую площадь, то направо и назад - на Мойку. Сбить его было нельзя, он якобы выяснил в результате исследований, что в той стороне, откуда туда ветер, меньше газа машин - сдувает оттуда. Трудно сказать. Вряд ли его теория подтверждается практикой - но, ей-богу, некогда проверять. Пусть он сам один как хочет гуляет, подтверждает или опровергает свои теории - но сейчас-то не до гуляний. Почти силой до Невского его дотащил. Это я, наверное, должен упираться - мы ведь по его делу идем. Но его трудно переупрямить, раз что-то себе в голову вбил. Удивительно: крестьянский сын, из деревни, всю жизнь ходил агрономом по полям - и так прихотливо себя ведет, скрупулезно так о здоровье своем заботится. Странно, но факт. И факт, наверно, полезный - именно из-за тщательного "принюхивания к воздуху" так себя и сберег. У крестьянского сына такая "бережливость" себя - но мне, увы, не досталось этого шанса, мне часто как раз в нехорошую сторону надо идти. И не упирайся, батя, - двигаемся-то как раз по твоим делам, крестьянское свое сибаритство подальше засунь! Там, куда ты рвешься, с "наветренной стороны", нет, увы, собеса! Собес, увы, там, куда ветер все газы сгоняет, - нам, увы, туда. Через весь Невский, крепко загазованный, через площадь Восстания, где вокзал, и - на Старый Невский, в собес. Там тоже загазовано не слабо, но ты же сам надумал ехать туда.
Во дворе была тихая зимняя сказка, деревенская почти, с "конскими яблоками", - а тут скрип, треск, вой. Снег размазан в грязную кашу. Гуляй, батя, ты этого хотел! Маршрутку я резко остановил - точней, она резко остановилась: не ожидал, что она встанет среди скопища машин. Сзади загудели, засигналили на все лады. Влазить надо быстро. Сдвинул многотонную дверцу, запихивал батю туда - но он неожиданно расперся ручками-ножками, как Жихарка, которого в печку суют, кидал на меня через плечо бешеные взгляды: да не туда! Пришлось насилие применять, отрывать от железа руки. Наконец запихнул. Он продолжил и в маршрутке протестовать, но я уже с ним не спорил, свисал с креслица, тяжело дышал. Это еще начало маршрута!
Не признавал он и собес, долго в парадном упирался. Слава богу, что такие рейды нечасто у нас.
Затащил его в темный коридор, усадил в кресло. "Вот тут сиди!" Пару раз вскакивал, буйно протестовал - я не вникал уже, тупо ждал, когда наша очередь подойдет в заветную дверцу. Тут многие себя буйно вели, то и дело кто-то пытался прорваться: активная жизнь у людей уже кончилась, а силы есть. Каждый, видно, считал, что он особенный, рассиживаться ему некогда пусть старики тут сидят! И я пару раз порывался, но после - уселся... А ты-то кто? Не старик? Дыши ровно. Вот так.
Всегда какая-то радость нас ждет: инспекторша очень любезная оказалась, сразу в компьютере батю нашла.
- Чем же вы недовольны, Георгий Иваныч? У вас самый высокий пенсионный коэффициент.
- Самый высокий? Зачем только вы сидите тут! - гневно поднялся. - Вот! - сберкнижечку свою распахнул.
- Что ж вы плохого в ней видите, Георгий Иваныч?
- Как? - выкатил свои бешеные очи. - По-вашему - это ничего? Вдвое урезали пенсию! Это как?
- Где вы видите это, Георгий Иваныч? - все так же любезно произнесла и даже головкой к его могучему "котлу" прильнула. - Внимательней надо смотреть!
- Что - смотреть? Вот - последняя строчка. Напечатано - тысяча пятьсот. А было - три тысячи! Это как?
- Но тут же есть и предпоследняя строчка. В ней тоже напечатано тысяча пятьсот тридцать два.
- Так это за прошлый месяц!
- Да нет, Георгий Иваныч, за этот. Смотрите - то же число.