Смешным можно заменить?
- Дуй! - велел дядя Коля. - Вали смешное! - и растянул рот, готовый смеяться.
Семка лихорадочно и тщетно перебирал свою короткую жизнь, неинтересные, обыкновенные случаи, свидетелем которых ему приходилось быть, но ничего, кроме глуповатых анекдотов и розыгрышей, не вспомнилось. Он решил рассказать про один розыгрыш посмешнее, это было не так давно, когда Семка учился в радиошколе в другом городе и втроем с двумя приятелями снимал частную комнату.
Поначалу оба товарища очень нравились Семке, один, Ленька, привез с собой аккордеон и вечерами громко играл, наклоня голову, свесив на глаза челку и чуть наклонив ухо к инструменту, словно прислушиваясь к его работе. Второго звали Юриком, он был сероглаз, неприметен и любил поесть, но зато здорово работал на ключе, обходил остальных и в чистоте, и в скорости.
В общем, Семка делил свое добродушие поровну между двумя товарищами до одного случая, вернее, розыгрыша, на который толкнул его и Леньку Юрик-мазурик: так они прозвали соседа после этой истории.
Вечером, после занятий, Семен и Ленька пришли домой. Жутко хотелось есть, днем они заняли у кого-то рубль, пообедали, думая дотянуть до завтра - завтра выдавали стипешку, но своих возможностей не рассчитали: по дороге на частную квартиру аппетит разыгрался до невозможности. До стихийного прямо бедствия.
У булочной они проверили карманы, вытряхнули медяки, наскребли восемь копеек, взяли городскую, бывшую французскую, булку, похожую на лодку, перевернутую вверх днищем, и еще копейка осталась на разживу.
Дальше до дому они трусили легкой рысью, надеясь, что Юрик, любивший поесть, дома и у него можно будет разжиться сыром и маслом.
Юрик, верно, был дома, пил чай из эмалированной кружки, перед ним стоял слегка подкопченный дюралевый чайник, пол-литровая банка, наполовину заполненная маслом, слегка синим от некачественного стекла банки, и возлежал солидный куль из грубой желтой бумаги. В этом куле был сахарный песок.
Семка и Леонид скинули пальтишки, бросили их на кровать, вытащили свою посуду. Ленька налил чай и сказал Юрику, не очень льстясь, но и не очень грубя:
- Дай-ка сахарку-то!
- И маслица! - добавил Семка.
Юрик поднял на них утомленный взгляд, отер испарину, выступившую на лбу, оставив, однако, бусинки пота под носом, и, распрямляя свое хлипкое тело, велел:
- А вы повежливее попросите!
- Ишь ты, - возмутился Ленька, - гад какой! Как это у тебя просить, интересно, надо?
- Как следует, - проговорил Юрик, прихлебывая чай, - не грубо.
- Да брось ты, - сказал Семка, - давай гони! Вон у тебя сколько.
- Мое, сколько ни было! - произнес Юрик, придвигая к себе пухленький куль с сахарным песком.
- Все равно не в коня корм, - попробовал убеждать его Ленька, сколько ни жрешь, вон какой худой. - Но Семка оборвал его:
- Плюнь! Пусть подавится, частный капитал.
Они тогда обозлились здорово, разделили городскую булку пополам, запили ее несладким чаем и улеглись голодные.
- Во, моромой! - обзывал Юрика из своего угла Ленька.
- Куркуль! - бурчал Семка.
- Мазурик! - придумывал приятель.
- Юрик-мазурик! - досочинил Семка.
Юрик-мазурик молчал, не замечая перекрестного огня артиллерии.
Назавтра Ленька и Семен устроили над соседом жестокую расправу.
Мысль о мести пришла к ним случайно, ни о чем таком они не думали, даже забыли вчерашнее, но, вернувшись домой и не застав привычно жующего соседа, возмутились снова.
- Вот гад какой! - шумел Ленька, кочегаря остывшую злость.
- Надо ему отомстить! - придумал Семка. - Насолить как-нибудь за жмотство.
Они распахнули тумбочку Юрика, глумясь над ее изобилием.
- Буржуй настоящий! - бормотал Семка. - Сахара - куль, масла полбанки. Даже тройного одеколону полная бутыль. Давай весь сахар сожрем! - загорелся он.
- Или все масло!
- Не съесть, - горевал Ленька, - а то бы можно.
Он взял бутылку с одеколоном, щедро побрызгался сам, пролил струйку на Семку.
- Пахни ароматно! - приказал Ленька и вдруг вскочил от хохота. Слышь! - заорал он. - Идея! Давай одеколон в сахар выльем! Во закукарекает!
Семка шкоду поддержал, они вылили в песок почти полбутылки, принюхались, попробовали песок на вкус и еле отплевались.
Вечером пришел Юрик, принес свой любимый чайник, разложил на столе продукты, набухал в кружку песку, ложек шесть, не меньше, и поднес ее ко рту.
Резкий запах дешевого одеколона шибанул ему 9 нос, он попробовал чай на вкус, сморщился, тайком взглянув на ребят, но они были наготове, вдумчиво глядели в книжки, - задумался недолго и вдруг с удовольствием стал потягивать чай, заедая его намасленной булкой. Семка и Ленька переглянулись, расширили глаза, едва сдерживаясь от смеха, а Юрик спокойно допил чай, сложил куль в тумбочку, сыпал сахар, наверное, целый месяц, так и не решившись выкинуть.
- Неужто не пахнет? - удивлялся Семен, когда они оставались одни. Нос, может, у него заложило?
- Пахнет, - уверенно отвечал Ленька, - просто жмот. - И поражался: Надо же, так и дожрал одеколоновый куль.
Эта история врезалась Семке в память, Юрик-мазурик иногда выплывал из нее, и Семка рассказывал о нем другим с удивлением и смехом; смеясь, Семка рассказал о нем и теперь, но засмеялся только Орелик.
- Чего же тут смешного? - спросил Слава Гусев.
Семка растерянно поглядел на него.
- А говоришь, стихийного бедствия не видал, - сказал хмуро дядя Коля. - Я вот по свету полазил, где ни бывал, даже, вишь, заключение наблюдал, - проговорил он неспешно, - и скажу тебе, Сема, что этот твой Юрик - самое паскудное гадство на земле. Вошь, гнида, и, что обидно, нет ему переводу.
- Чего хочешь? - спросил Слава. - От старых образуются молодые, каков плод, таков и приплод. Я и то гляжу, все, говорят, молодые лучше старых. И новей, и умней, и грамотней. Но вот, рассуждаю, тогда откуда подлость берется? Гадство всякое. Помрут, мол, старики, пережитки прошлого, останутся одни молодые, ну, бывшие молодые, и все хорошо станет? Ан фиг!
- Ты, Слава, молодых не вини, - возразил ему дядя Коля, - гнидство все же, как и хорошее, по наследству как бы передается...
- Дядь Коль, - всхохотнул Слава, перебивая его, - а впрямь парень этот, мазурик-то, на хорька нашего похожий?
- И то, - засмеялся дядя Коля. - Вылитый Храбриков.
Семка, все это время молча слушавший рассуждения Славы и Симонова, вспомнил Храбрикова - маленького, щуплого, но, видать, жилистого, мелкие его, вертлявые глазки, морщинистое, изношенное лицо - и подумал, что в самом деле Юрик-мазурик смахивает чем-то на этого старика, не внешне, конечно, а нутром, что ли...
От этого Семкиного рассказа стало как-то гнусно, и Семка заругал себя: хотел посмешить, а вышло иначе.
- В шестнадцать часов двадцать минут рация Гусева вышла на аварийную волну, передав, правда, довольно спокойную радиограмму. Напоминаю: "Остров, котором находимся, быстро сокращается. Просим вертолет". Ни слова "срочно", ни "немедленно". Просто "просим".
- Слишком спокойная.
- Какие за этим последовали действия?
- Мои?
- Партии, отряда? Ваши лично?
- Цветкова радировала в ответ, что вертолет выйдет в ближайшее время.
- И пришла к вам?
- В том-то и дело, что нет! Стала искать Храбрикова.
- И где нашла его?
- На кухне в столовой. Они поругались.
- Где вы были в это время?
- В столовой. Шел вечер.
- Цветкова не подошла к вам?
- Нет. Она отправилась на радиостанцию и запросила, как чувствует себя группа. Гусев ответил: "Нормально. Ждем помощи".
- "Ждем помощи". Разве этого мало?
25 мая. 16 часов 40 минут
ВАЛЕНТИН ОРЛОВ
"Аленка, мы вляпались в забавное происшествие.