— Н-да… — произнесла Сумирэ. — А знаешь, ты довольно близок к истине.
— Насколько близок?
Сумирэ наклонилась ко мне над столом.
— Это длинная история. Хочешь послушать?
— Вот интересно — “хочу ли я послушать”? А ты чего пришла? Наверно, чтобы мне рассказать всю эту историю, или как? Пусть даже она длинная до безобразия — выкладывай, чего уж тут. Да, если помимо основной темы там заготовлена еще увертюра и “Танец блаженных теней” — я не возражаю, пожалуйста, их тоже до кучи.
И она принялась рассказывать. О свадьбе кузины, об их совместном ланче с Мюу в Аояма. В общем, это действительно была довольно длинная история.
3
На следующий день после свадьбы, в понедельник, шел дождь. Начался заполночь и лил, не переставая, до рассвета. Мягкий, ласковый дождь пропитал весеннюю землю влагой до черноты и легонько растормошил притаившихся в ней безымянных существ.
“Я снова увижу Мюу”, — от этой мысли душа Сумирэ заходилась и трепетала. Чем-то заняться не получалось: все валилось из рук. Будто она стоит на вершине холма, и ветер обдувает ее со всех сторон — такое вот чувство. Сумирэ села за стол, закурила. Как обычно, включила “вапро”. Ждала, уставившись на экран, — ни единой фразы. Представить, что такое с ней может случиться, было просто невозможно. Плюнув на эту затею, Сумирэ выключила “вапро” и улеглась в своей комнатке на пол. Так и лежала — с незажженной сигаретой в зубах, бесцельно блуждая по собственным мыслям.
“Я снова буду разговаривать с нею. От одного этого сердце замирает. А вдруг мы простимся и больше никогда не увидимся — не то чтобы какая-то особая причина, а просто так — тогда что? Тяжко мне будет — вот тогда что, никто и не сомневается. Получается, эта красивая, ухоженная, взрослая женщина вызывает во мне такое восхищение? Да нет же, здесь что-то другое. — Сумирэ отвергла эту мысль. — Я хочу быть рядом с нею, хочу, чтобы моя рука постоянно касалась ее тела. Не слишком это похоже просто на восхищение”.
Сумирэ вздохнула, какое-то время рассматривала потолок, потом закурила. “Все-таки странная вещь: в двадцать два года впервые в жизни я по-настоящему влюбляюсь исовершенно случайно — в женщину”.
Мюу заказала столик в ресторане, примерно в десяти минутах пешком от станции метро Омотэ-сандо. Новичку найти его было совсем не просто, да и внутрь попасть — тоже: ресторан явно не из тех, куда можно забежать по дороге и перекусить. Даже название его никак не запоминалось с первого раза. У входа Сумирэ назвала имя Мюу, и ее проводили в маленький отдельный кабинет на втором этаже. Мюу была уже там — пила минеральную воду “Перье” со льдом и оживленно обсуждала меню с официантом.
На Мюу была синяя рубашка “поло”, поверх нее хлопковый свитер того же цвета, узкие белые джинсы, в волосах — гладкая серебряная заколка. На столе в углу лежачи ярко-синие солнечные очки, на стуле — ракетка для сквоша и виниловая спортивная сумка “Миссони”. Наверное, отыграла днем несколько сетов и встретилась с Сумирэ по дороге домой. На щеках Мюу еще играл легкий румянец. Сумирэ представила, как Мюу в спортивном клубе стоит под душем и смывает с себя пот, а мыло у нее — с каким-то невероятным запахом.
Когда Сумирэ вошла — как обычно, в своем пиджаке в елочку, штанах цвета хаки, с волосами, торчащими в разные стороны, как у сироты. — Мюу оторвала взгляд от меню и ослепительно улыбнулась.
— Помнится, ты как-то призналась, что равнодушна к еде, так? Не возражаешь, если я закажу для нас что-нибудь на свой вкус?
— Конечно, нет, — ответила Сумирэ.
Мюу выбрала для себя и Сумирэ одинаковые блюда. Заказала свежую белую рыбу, обжаренную на углях, под зеленым соусом с грибами — это было основное блюдо.
Правильно “подгоревшая” корочка филе выглядела очень красиво. Можно даже сказать — высокохудожественно, так она была изящна и убедительна. Рыбу дополняли немного ньокки из тыквы, а также листья цикория, очень изысканно разложенные на тарелке. На десерт подали крем-брюле, который ела одна Сумирэ. Мюу сделала вид, что его не замечает. Обед завершал кофе-эспрессо. “Видимо, она очень внимательно относится к тому, что ест”, — предположила Сумирэ. Шея Мюу была тонкой, как стебелек, на теле — ни грамма лишнего жира. Вряд ли она сидела на диете. Скорее всего, некогда решила для себя строго и без малейшего компромисса следить за тем, что ест. Совсем как спартанцы, отрезанные от мира в крепости на горном перевале.
За обедом Мюу и Сумирэ разговаривали как-то обо всем сразу и ни о чем конкретно. Мюу хотела узнать побольше о самой Сумирэ, о ее детстве и задавала много вопросов, на которые Сумирэ честно и добросовестно отвечала. Об отце, маме, о школах, в которых училась (и которые так и не полюбила), о премии, полученной на конкурсе сочинений (велосипед и энциклопедия), о том, как она бросила институт, о своей нынешней жизни. Никаких особо захватывающих событий там не было. Однако Мюу слушала историю ее жизни, буквально затаив дыхание, словно то был рассказ о стране с удивительными нравами и обычаями, где она ни разу не была.
Самой Сумирэ хотелось бы узнать как можно больше о Мюу. У нее скопилась целая куча вопросов, но Мюу, похоже, не очень любила говорить о себе.
— Моя жизнь? Да это неинтересно, — улыбнулась она. — Лучше я тебя послушаю.
Обед заканчивался, а Сумирэ по-прежнему почти ничего не узнала о ней. Мюу лишь рассказала об отце, который значительную сумму денег, заработанных в Японии, подарил родному городку на севере Кореи и построил для жителей несколько прекрасных зданий. В благодарность по сей день там на площади стоит бронзовый памятник ему.
— Это маленький горный поселок. Может, потому, что я была там зимой, но место с самого первого взгляда показалось мне страшно унылым. Краснова то-коричневые скалы, по склонам — кривые, согнутые деревья. Я была еще маленькой, когда отец взял меня туда с собой — как раз на открытие памятника. Там живет много наших родственников, все они собрались, принялись плакать и обнимать меня. Я хорошо помню: они мне что-то говорят и говорят, а я не понимаю ни слова, и только ужас в душе. Для меня этот городок был просто местом в незнакомой чужой стране.
— А этот памятник — он какой? — спросила Сумирэ. Среди ее знакомых не было ни одного человека, кому воздвигли бы памятник.
— Самый обычный, бронзовый. Даже можно сказать — “типовой”. Таких по всему миру полно. Но вот когда твой собственный отец превращается в бронзовый памятник — это довольно странно. Представь, приезжаешь в Тигасаки, а там на площади перед вокзалом стоит памятник твоему отцу. Как бы ты себя чувствовала? Правда, все-таки странно? Мой отец в жизни был маленького роста, а став бронзовой статуей, превратился в величественного гиганта. Увидев его, я тогда подумала: “Все в этом мире выглядит совсем не так, как оно есть на самом деле”. Мне было всего пять лет.
Сумирэ подумала: “Наверно, в бронзе отец смотрелся бы скромнее, чем в жизни, не так возмутительно эротично. Так-то он, конечно, очень хорош, и даже слишком”.
— Я хотела бы продолжить наш вчерашний разговор, — начала Мюу, когда им принесли по второму эспрессо. — Ну как, ты не против у меня поработать?
Сумирэ хотелось курить, но пепельницы она не обнаружила и пришлось ограничиться глотком холодной “Перье”. Она постаралась ответить очень искренне.
— Поработать… А конкретно что нужно будет делать? Кажется, я уже говорила, что раньше занималась только простой физической работой, а нормальной у меня еще ни разу не было.