Тот должен был быть не самым слабосильным – если побить самого слабого, то дальше им придется ежедневно доказывать свою силу и свое право. И, конечно, не стоит сразу связываться с самыми сильными. Пока Сержант шел через улицу к очереди, Боб гадал, чем отличается тот хулиган, которого выбрал Ахилл. И сейчас же понял: это самый сильный из хулиганов‑одиночек, то есть из тех, у кого нет союзников.
«Цель» выглядела крупной и весьма опасной, так что если ребятишки его изобьют, победа будет славной. Парень ни с кем не разговаривал и ни с кем не здоровался. На этой территории он был чужаком, и некоторые местные громилы уже бросали на него мрачные взгляды, пытаясь оценить его силу. Так что драка все равно возникнет, даже если бы Ахилл не выбрал именно эту очередь за супом и именно этого чужака.
Сержант был абсолютно спокоен. Он нахально влез в очередь прямо перед носом намеченной жертвы. Несколько мгновений хулиган стоял, ошеломленно глядя на Сержанта, будто не веря своим глазам. Разумеется, сейчас несчастный пацан с ужасом обнаружит свою ошибку и убежит. Но Сержант сделал вид, что просто не замечает чужака.
– Эй! – крикнул чужак и с силой толкнул Сержанта. Судя по направлению толчка, Сержант должен был вылететь из очереди. Но, как приказал ему Ахилл, он отставил ногу и полетел прямо вперед, сильно ударив хулигана, стоявшего перед ним, хотя намеченная жертва даже не подозревала о существовании этого второго хулигана весьма высокого ранга.
Передний повернулся и вызверился на Сержанта, который тут же начал жаловаться:
– Это он меня пихнул!
– Это он сам трахнулся об тебя, – заявила будущая жертва.
– Да неужто я уж такой идиот! – взвился Сержант.
Передний хулиган тщательно оглядел заднего. Чужак. Сильный, но начистить ему морду можно.
– Не зарывайся, Костлявый.
Такая кличка промеж хулиганья почитается за оскорбление, ибо содержит намек на физическую слабость и умственную отсталость.
– Сам не зарывайся, сука!
Пока шла эта словесная перепалка, к Сержанту подошел Ахилл с группой отборных малышей. Подойдя к Сержанту, который, рискуя жизнью и здоровьем, торчал между двумя хулиганами, двое самых маленьких прошмыгнули сквозь очередь и встали у стены так, чтобы будущая жертва не могла их засечь. А вот тут‑то Ахилл и заорал:
– Какого дьявола ты о себе понимаешь, ты – измазанная Дерьмом промокашка! Я послал своего мальчугана занять мне место в очереди, а ты его пихаешь! Да еще швыряешь его на вон того моего приятеля!
Конечно, никакого приятеля у Ахилла не было. Он принадлежал к самой низкой категории хулиганов в этой части Роттердама и всегда занимал самое последнее место в очереди хулиганья. Но чужак‑то этого не знал, а время на выяснение подобных деталей уже истекло. Потому что, когда чужак повернулся к Ахиллу, малыши, стоявшие позади и сбоку от него, отклеились от стенки и вцепились ему в ляжки. На обычные в таких случаях церемонии обмена ругательствами и тычками времени не было. Началась драка. Начал Ахилл и тут же закончил ее с необычайной жестокостью. Он с силой ударил противника в грудь, тот споткнулся о малышей и рухнул на спину, больно ударившись головой о камни мостовой. Там он и валялся оглушенный, тупо моргая глазами, а двое ребятишек в это время вооружали Ахилла булыжниками. Ахилл швырнул их – один за другим – прямо в грудь врага. Боб слышал, как трещат, словно сухие сучья, ломающиеся ребра.
Ахилл схватил лежащего за рубашку и вытащил его на середину улицы. Тот стонал, пытался сопротивляться, потом еще раз что‑то простонал и потерял сознание.
Стоящие в очереди попятились. Дело в том, что был нарушен существовавший протокол. Когда хулиганы выясняли отношения друг с другом, они делали это в укромных тупичках и переулках, причем старались не наносить противнику серьезных повреждений.
Они дрались ради подтверждения своего статуса, и когда цель была достигнута, драка сразу кончалась.
Применение булыжников вообще оказалось новшеством, равно как и переломы костей. Все испугались не потому, что Ахилл был страшен на вид, а потому, что он нарушил обычай и сделал это открыто – на глазах у всех.
В ту же минуту Ахилл подал Недотепе сигнал подвести остальных малышей и заполнить разрыв в очереди. Сам же он носился взад и вперед вдоль очереди и орал во весь голос:
– Можете меня презирать, хрен с вами! Пусть я калека, пусть я жалкий хромуша, который еле‑еле стоит на ногах! Но я не позволю вам толкать моих детей! И не вздумайте гнать их из этой очереди! Слышите! Потому как, если вы выкинете такую штуку, из‑за угла обязательно вылетит какой‑нибудь грузовик, который вас сшибет с ног и переломает вам кости точно так, как это случилось вон с тем недоноском! Только у вас это может кончиться и проломом башки, да еще таким, что мозги размажутся по мостовой! Берегитесь грузовиков, несущихся на скоростях, вроде того, что сшиб этого парня с говном заместо мозговых извилин, сшиб прямо у дверей моей столовки.
Да, это был уже вызов. Надо ж – МОЯ столовка! И Ахилл ничего не стыдится, ничуть не смущен. Он продолжает выпендриваться, он быстро хромает вдоль очереди, заглядывая прямо в глаза громилам, как бы вызывая их на новый скандал. А по другую сторону очереди за ним следуют двое маленьких пацанов – тех самых, что помогли свалить чужака, а рядом с Ахиллом идет Сержант – радостный и довольный. Они прямо‑таки излучают уверенность, тогда как удивленные хулиганы бросают через плечо осторожные взгляды – дескать, что это там такое случилось и что делают за их спинами остальные члены кодла?
И все это совсем не похоже на пустую похвальбу и глупые разговоры. Когда один из хулиганов осмеливается пробормотать себе под нос угрозу, Ахилл подавляет бунт. Правда, поскольку он сам запланировал эту драку и она соответствует его интересам, он наваливается не на ворчуна, а на парня, который стоит рядом. Малыши кидаются на того, кто стоит за спиной ворчуна. Следом за броском детишек Ахилл бьет в грудь новую жертву, вопя на пределе своих голосовых связок:
– Ты чего оскаляешься, подонок!
В руке у него сразу появляется булыжник, он стоит над поверженным хулиганом, но удара не наносит.
– Убирайся в конец очереди, болван! И скажи спасибо, что я все же разрешаю тебе пожрать в моей столовке!
Происшествие напугало ворчуна, ибо хулиган, которого Ахилл повалил и мог искалечить, был всего лишь на одну ступеньку ниже его по статусу. Злобного критика никто не бил, никто ему не угрожал, но победу у него из рук вырвали бескровно.
Дверь столовки открывается. Ахилл уже тут как тут – рядом с женщиной, открывшей дверь. Он улыбается и говорит с ней чуть покровительственным тоном.
– Спасибо, что кормите нас сегодня, – говорит он. – Я буду есть последним в очереди. Благодарю вас от имени всех моих друзей. И особая благодарность за то, что вы покормите мою семью.
Женщина, стоящая в дверях, отлично разбирается в законах улицы. Знает она и Ахилла и потому чувствует, что тут происходит нечто странное. Ахилл всегда ел последним в группе старших ребят и всегда держался очень приниженно. Его теперешняя фамильярность еще не успевает вызвать у женщины раздражение, когда к дверям подходят первые ребятишки из кодла Недотепы.
– А вот и моя семья, – гордо сообщает Ахилл, пропуская ребят внутрь столовой. – Позаботьтесь о моих детках хорошенько.
Он даже Недотепу называет своим ребенком! Хотя она, возможно, и сочла себя униженной, но ничего не говорит.
Все, о чем она сейчас думает, так это о чуде – она стоит в сказочной столовой, где кормят супом! Их план сработал!
Думала ли она о плане как о своем или как о плане Боба – значения не имело.