И теперь, слушая начальника Управления по планированию специальных мероприятий генерал-лейтенанта Анатолия Федоровича Волкова, Голубков с большим интересом рассматривал его самого, нежели вдумывался в смысл его слов, -- эту работу предстояло ему сделать позже, когда совещание кончится и Голубков вернется в свой кабинет на втором этаже старинного московского особняка, у чугунных узорчатых ворот которого висела солидная, но совершенно непонятная по смыслу вывеска: "Информационно-аналитическое агентство "Контур" и постоянно прогуливались три молодых человека в штатском.
Волков был примерно ровесником Голубкова или даже года на два-три младше: вряд ли ему было больше пятидесяти. Обычно он ходил в строгих темно-серых или темно-синих костюмах с подобранными в тон рубашками и галстуками. Эти костюмы, сухое лицо, явно очень дорогие очки в золотой оправе делали Волкова похожим на кого угодно: на университетского профессора откуда-то из Сорбонны, на высокопоставленного правительственного чиновника, на депутата Госдумы, -- но только не на матерого контрразведчика, кем он, собственно, и был. А на кого, впрочем, должен быть похож матерый контрразведчик в крупных званиях? Как раз на профессора Сорбонны или депутата Госдумы.
Голубков познакомился с ним давно, еще в Афгане, в самом начале заварушки с Амином. Волков тогда был уже полковником госбезопасности. В свое время он закончил Академию КГБ, служил в "конторе", неизвестно, чем он там занимался, но продвигался быстро. И в Кабуле в конце семьдесят девятого и в начале восьмидесятого он был, как понимал Голубков, одним из практических руководителей дворцового переворота, который позже, как водится, стали называть демократической революцией.
У самого Голубкова, хоть он и закончил училище с отличием, служба поначалу шла ни шатко, ни валко: покомандовал взводом, ротой, постирал штаны в штабе батальона, а потом попал в разведку полка. В семьдесят девятом был все еще капитаном, и только перед введением в Афганистан нашего "ограниченного контингента" ему дали майора и назначили командиром особого подразделения. Это его подразделение и было активно задействовано в операциях, которыми руководил Волков. По ходу дела они довольно часто встречались, и уже тогда, видно, молодой полковник КГБ Волков приметил простоватого с виду, но толкового майора Голубкова, который очень быстро вник в местные условия и на оперативках давал дельные советы. Упорно спорил, когда к ним не хотели прислушиваться, а когда поступали вопреки его мнению и проваливали операцию, позволял себе делать морду колодкой и даже бурчать: "А что я вам... говорил?" При этом коротенькая пауза, которую он делал после "вам", была как раз такой длины, что в нее точно влезало слово "мудакам".
Война, какой бы говенной она ни была, все равно для военного человека -- дело. К середине кампании Голубкову досрочно присвоили звание подполковника, а когда наш "ограниченный контингент" победоносно покидал братскую республику, выполнив интернациональный долг, в последней колонне вместе с генералом Громовым был и свежеиспеченный полковник Голубков.
После Афгана он надолго потерял Волкова из виду и вновь встретился с ним только в Чечне. Волков бывал там наездами, все время в штатском. В каких он уже был званиях и чем занимался -- об этом можно было только догадываться. Голубков догадывался. Каждый приезд Волкова в Чечню обязательно предшествовал какому-нибудь событию. Волков недели три торчал в Грозном перед тем, как убрали Дудаева. Перед первым штурмом Грозного тоже с месяц мелькал то в штабе армии, то в полковых контрразведках. И еще пару раз было такое. Последний его приезд в Грозный, срочный и самый короткий, Голубков, правда, ни с чем конкретным определенно связать не смог. Он совершенно случайно столкнулся с Волковым, когда заглянул просто так, без дела, к своему давнему, еще с Афгана, другу, полковнику Коле Дьякову, командиру спецназа.
Был поздний вечер, в городе и окрест было тихо, лишь слегка постреливали, и Голубков рассудил, что сейчас самое время раздавить с Дьяковым заветный "кристалловский" бутылек, привезенный Голубковым из Москвы, где он был в краткосрочном отпуске.
Но застолье пришлось задержать: у Дьякова сидел Волков. Он сразу узнал Голубкова, дружески поздоровался и извинился, что еще на некоторое время придется отвлечь полковника Дьякова от более приятных дел. При этом он явно намекал на завернутую в газету бутылку под мышкой Голубкова. А Голубков и не собирался ее прятать.
Пока они заканчивали разговор, Голубков аккуратненько расспросил водителя "уазика", на котором приехал Волков, и выяснил, что тот прилетел в Грозный всего полтора часа назад на военно-транспортном "Ане", причем никакого груза на борту не было, а из пассажиров был только один этот штатский, минут сорок пробыл в штабе армии и после этого приказал сразу везти его сюда.
-- О чем он тебя пытал? -- поинтересовался Голубков, когда Волков наконец уехал и они смогли приступить к занятию, которое оба уважали за возможность расслабиться и душевно поговорить.
Дьяков только плечами пожал:
-- Не понял. О Пастухе расспрашивал, о его ребятах. О каждом, очень подробно. Если забрать их у меня хотят -- вот я их отдам! Да и куда забрать? Горячей, чем здесь, нигде нет. Разве что в Таджикистане. Но вряд ли. Скорее, к наградам хотят представить. Они сегодня Ису Мадуева и девять его басмачей свели на конус. Правда, Тимоху потеряли. Так что ему -- посмертно...
Каково же было изумление Голубкова, когда на следующий день он узнал, что Пастухов и вся его команда приказом сверху разжалованы, уволены из армии и вывезены самолетом в Ставрополь, где располагался штаб военного округа и где в офицерских общежитиях жили их семьи. Он даже подъехал к Дьякову, чтобы узнать, в чем дело (по телефону такие разговоры ни к чему). Но Дьяков знал не больше, чем сам Голубков, он был в состоянии только материться и пинать стул, который все время попадался ему на пути.
Чудны дела Твои, Господи! Лучшие из лучших. Профессионалы экстракласса. Испытанные в десятках самых опасных и безнадежных дел. Да чего же такого они могли натворить?!
Так и лег камнем на душу этот безответный вопрос.
И еще одно событие произошло поздно ночью того же дня: нарвался на мину "уазик", в котором возвращался из штаба армии в свою часть генерал-майор Жеребцов. Дело, в общем, обычное: и БТРы подрывались, и БМП, и "КамАЗы". Но как могла оказаться мина на асфальтовом шоссе всего в двухстах метрах от блокпоста? Когда ее успели заложить? Как? Дырка в асфальте была? Или раздолбали ломами? Эксперты облазили всю воронку, но ничего толком не выяснили: обычная противопехотная мина. А как "УАЗ" умудрился на нее наскочить -- у водителя уже не спросишь. Всех троих разнесло -- и водителя, и генерала, и солдата охраны.
То, что от них осталось, собрали и отправили в запаянном цинке домой. Еще один раз махнула костлявая своей косой в этой бессмысленной и бездарной войне. Сокрушенно покачали головами, похмурились, но никто от горя волосы на себе не рвал. Не больно-то его любили, Жеребцова. С большим гонором был мужик, таинственность на себя напускал, намекал на свои связи в Москве, тертыми-перетертыми полковниками пытался командовать, как салагами. Ну, Бог ему теперь судья. С тем и проехали.
Поспешное изгнание из армии капитана Пастухова и его ребят и гибель генерала Жеребцова связывались лишь одним -- присутствием в Грозном Волкова. Но сколько ни прокручивал Голубков всю ситуацию, какие сопоставления ни пытался делать, по всему выходило -- просто случайность. Волков в Грозный прилетел, конечно, не просто так -- да еще и срочно, спецрейсом. Следовало подождать, что произойдет в ближайшее время, и только потом уже можно будет делать какие-нибудь выводы.