Выпустил еще одну. И только тут дошло: дым не стелился в воздухе, как всегда в закрытых помещениях, а явственно вытягивался вверх. Это могло означать только одно -- что вентиляционные люки-окна наверху открыты. И это в корне меняло ситуацию.
-- Расслабьтесь, -- сказал я Майору. -- Мы не собираемся брать вас в заложники.
-- Значит, вы принимаете мое предложение?
-- Нет, не значит. У нас уже есть контракт. Выгодней вашего.
-- Контракт -- с кем? -- спросил он.
На этот вопрос можно было не отвечать. Но я решил, что стоит попытаться прояснить, кто наши работодатели. Он мог о них знать. Поэтому я ответил:
-- С Управлением по планированию специальных мероприятий. Знаете такое?
Реакция его была неожиданной и, нужно отдать ему должное, очень быстрой.
-- Огонь! -- крикнул он, прыгнул в сторону и перекатился по полу к ногам автоматчиков, одновременно вырывая из подмышечной кобуры пистолет. Я предполагал, что от команды до начала пальбы пройдет секунды полторы-две, но ошибся как минимум вдвое. Мы рассыпались по бетону, как брызги ртути. Муха успел перемахнуть пустое пространство, взвиться в сальто и взять в захват ногами шею напарника рыжего. Он уже лежал на полу, а эти четверо все бросали сигареты, поднимали, поднимали и поднимали свои стволы -- конца этому, казалось, не будет. А когда все же подняли, прозвучало два очень громких выстрела. Верней, четыре -- два по два, сообразил я, увидев, как все четверо повалились на пол, так и не успев нажать курков. Майор выхватил, наконец, свой ПМ и вскинул его, целя вверх, над нашими головами. Но еще два выстрела поставили точку в его карьере. Я решил, что все закончено, и хотел уже встать, но тут лысый Пан круто развернул свою коляску и по бетонной стене над нашими головами полоснули две автоматные очереди. Надо же, какой хитрожопый! В ручки коляски вмонтировал стволы. Прямо Кулибин. Но истратить весь боезапас ему не удалось, Муха уже завладел автоматом клиента и короткой очередью, почти в упор, снес Кулибину полчерепа.
-- Все в порядке, Пастух? -- прозвучал сверху, как глас самого апостола Петра, бас Трубача. Его физиономия виднелась в вентиляционном люке между прутьями арматуры. А в соседнем люке -- физиономия Боцмана. И из обоих люков торчали автоматные стволы.
-- В полном, -- ответил я. -- Спускайтесь!
-- Сейчас будем!..
Мы связали клиенту Мухи руки и ноги, оттащили его к стене и обошли гараж, осматриваясь. Картина была та еще. Пять трупов, не считая Майора. А почему, собственно, не считая? Считая. Шесть трупов.
Артист только головой покачал.
-- Добро пожаловать на остров любви! -- проговорил он и после некоторого раздумья добавил: -- Если кто-нибудь при мне еще раз скажет эти слова, я ему всю морду разобью!
-- Что будем делать, Сережа? -- спросил Док.
-- Нужно подумать.
И было над чем подумать. И прежде всего: почему этот Майор так реагировал на мое упоминание об Управлении? Что же это за зверь такой, ввергающий в панику тертых-перетертых кагэбэшников или фээсбэшников? А Майор явно был в панике, когда узнал, с кем имеет дело. Поэтому мгновенно забыл про все свои планы. У него в мозгах было лишь одно: уничтожить все следы его контакта с нами. Выжечь. Стереть. Смыть кровью. Думай, Пастух, думай, приказывал я себе. Но ничего путного в голову не приходило. Кроме одного: что с нашими работодателями нужно держать ухо востро. Очень востро.
-- Обыщите их! -- кивнул я ребятам на трупы, а сам занялся Майором. Бывшим. Одна пуля вошла ему в лоб и на выходе разнесла весь затылок, другая попала в сердце и по пути прошила бумажник.
Крови на костюме почти не было, а во внутренний карман пиджака, где лежал бумажник, немного натекло, так что дырка в углу паспорта была обведена красным.
Если бы это был не обычный общегражданский паспорт еще с гербом СССР, а комсомольский или партийный билет, место ему было бы в музее на стенде "Они сражались за Родину". Только вот за какую, интересно, Родину этот Майор сражался?
Вологдин Олег Максимович. Сорок лет. Так я и предполагая. Место рождения: город Москва. Отметки о браке нет. О детях -- тоже. Что ж, меньше горя будет в Москве. Выездной визы нет. Значит, прямиком прилетел на Кипр, для въезда виза не требовалась. Немного денег в бумажнике: доллары и кипрские фунты. Никаких писем, записок, фотографий, никакой телефонной книжки. Из наружного кармана пиджака я извлек фотоаппарат и взглянул на счетчик кадров. В окошечке стояла цифра "5". Значит, на пленке, кроме нас, ничего не было. Я засветил пленку, вернул "Никон" на место и на всякий случай ощупал труп с боков. Могло быть еще оружие. В районе пояса почувствовал какое-то утолщение. Расстегнул рубашку, задрал майку. На голом теле был укреплен широкий парусиновый пояс. Я вытащил его и расстегнул "молнию". В кармашках лежали доллары. Десять пачек по пять тысяч в каждой. Итого: пятьдесят. Я подозвал ребят и показал на пояс:
-- Цена жизни Аркадия Назарова. Или правильней -- цена смерти?
Они постояли, посмотрели, но ничего не сказали. Да что тут скажешь? Цена жизни или смерти -- одна цена.
Документы, извлеченные из карманов остальных, не дали никакой интересной информации. У лысого был вид на жительство на Кипре. Фамилия его была Панков, отсюда и кличка -- Пан. У двоих были долгосрочные германские визы, у остальных -- обычные загранпаспорта с отметками о въезде на Кипр.
Тем временем из-за стальной двери, ведущей в дом, появились Трубач и Боцман. И не одни. Боцман подталкивал перед собой давешнего рыжего водилу, а Трубач волочил за шиворот еще двух молодых мордоворотов. Руки у этой троицы были связаны, а рты забиты кляпами. Их "узи" висели у Боцмана и Трубача на плечах.
-- Внешняя охрана, -- объяснил Трубач, сваливая своих пленников на пол. -- А этот рыжий возле микроавтобуса был.
-- Дом осмотрели? -- спросил я.
-- Больше никого нет. Вот их документы и "тэтэшник" рыжего.
То же самое: германские визы и транзитные через всю Европу.
Я вытащил у них кляпы и спросил:
-- Вы что, из Германии ворованные машины гоняли?
Рыжий с готовностью закивал:
-- Ну! Мы больше не будем, не убивайте нас! Гаражный пейзаж произвел на него, судя по всему, очень сильное впечатление.
-- Кому же нужны на Кипре машины с левым рулем?
-- А наши брали, русские. Их здесь сейчас полно. Вы нас не убьете?
-- Посмотрим на ваше поведение...
Трубач отвел меня в сторону и негромко сказал:
-- У нас цейтнот, Пастух.
-- А что такое?
-- Понимаешь, "додж"...
-- Которым вы нам мигнули -- стоп-сигналами на шоссе?
-- Ну да. Поникаешь, его бы надо поскорей вернуть.
-- Кому? -- не понял я.
-- На стоянку. Пока не хватились. Может, и не хватятся скоро, а вдруг?
-- Так вы его угнали?
-- А что было делать? Не на такси же за вами ехать!
-- Черт! Кипрской полиции нам только и не хватает! Ладно, потороплюсь.
Проще всего, конечно, было немедленно позвонить в полицию и объяснить, все как есть: как нас захватили в аэропорту и привезли сюда под угрозой оружия, как наши товарищи проследили за похитителями, разоружили охрану и вынуждены были открыть огонь для защиты наших жизней. Убийство в пределах необходимой обороны. Такая статья была в российском Уголовном кодексе, наверняка была и в кипрском. Но у полиции возникла бы куча вопросов: почему захватили именно нас, чего от нас требовали, о чем мы говорили с Паном и его клиентом. И еще немало других. А на них ответить мы не могли. К тему же -до выяснения всех обстоятельств дела -- нас поместили бы в кутузку, а во всех газетах наверняка появились бы наши снимки. В общем, в любом варианте на нашем задании мы могли ставить жирный крест.