А если будете продолжать свой допрос, пойдете под трибунал!
-- Что-то больно часто сегодня у нас идет речь о трибунале, -- заметил я. -- Вы -- второй, кто мне этим грозит. Всего за сорок минут.
-- Вы развяжете меня, наконец, или нет?
-- Пока -- или нет. Не выступайте, капитан. Если бы мы не появились здесь, эти сыромятные ремешки были бы у вас не на руках и ногах, а на горле. Вам не кажется, что со своими спасителями следует обращаться поделикатнее?
Он хотел что-то ответить, но в этот момент меня окликнул Док:
-- Сережа, взгляни-ка, что я тут нашел!
Док был единственным, кто не признавал прозвищ, а обращался ко всем по имени: Сережа, Сеня, Дима, Олежка. В обычное время, конечно. На операциях -там другое дело. Там не назовешь Трубача Колюней -- он просто не поймет, что это к нему обращаются.
Я оставил капитана Труханова обдумывать ответ, а сам подошел к Доку. Он сидел на корточках возле разворошенной спортивной сумки.
-- Что же ты нашел?
-- Вот -- рация.
-- Понятно, рация. По ней они, видно, и вызвали помощь, когда увидели, что попали в засаду.
-- А вот эта штука поинтереснее.
Он показал мне какой-то термос не термос, но что-то вроде термоса -только не с плоским дном, а с заоваленными углами.
-- Что это такое? -- спросил я.
-- Это называется "сосуд Дьюара". В таких сосудах хранится сжиженный газ, обычно азот. При температуре, если мне не изменяет память, минус двести восемьдесят шесть градусов. Подставь ладонь.
Я подставил. Док нажал какую-то кнопку, из носика выл стела белесая струйка, и я ощутил, как мою руку словно бы ожгло кипятком.
Я судорожно зачесался, одновременно сообщая Доку все, что думаю о его манере разъяснять командиру научные вопросы.
-- Ничего страшного, -- успокоил меня Док. -- А вот если подержать руку под такой струей минуту-другую, она остекленела бы и при ударе разлетелась, как ледышка.
-- Только не доказывай! -- прикрикнул я, на всякий случай убирая руки. -- Я тебе и так верю. На хрена им этот Дьюар?
-- Вообще-то он применяется в медицине для быстрой заморозки тканей. Живых тканей.
-- А на кой черт их замораживать, если они живые?
-- Чтобы сохранить жизнедеятельность. Например, при трансплантации органов, когда почку погибшего человека вживляют больному. При определенном температурном режиме жизнеспособность почки может сохраняться достаточно долго.
-- Что все это значит? -- спросил я.
-- Полагаю, это мы сейчас выясним.
Док положил сосуд Дьюара в сумку и взялся за коробку, похожую на автомобильный холодильник.
Его остановил крик капитана Труханова:
-- Не прикасайтесь к термостату! Я вам приказываю от имени командования: отойдите от термостата!
Лицо капитана было перекошено -- то ли от гнева, то ли от страха. Но если тут еще можно было гадать, то выражение лиц остальных семерых не вызывало вопросов: в них был нескрываемый ужас.
-- Эй, капитан, поды суда! -- окликнул меня от группы чеченцев какой-то рыжебородый мужик с зеленой исламской перевязью на голове. -- Говорю, поды! Важный дэло скажу!
Ну, почему бы и нет. Я подошел.
-- Я -- полевой командир Иса Мадуев, -- назвался он. -- Я тебя знаю. Ты от меня у Чойбалши еле ушел.
-- Привет, Иса! -- сказал я. -- Какая приятная встреча. Только ты все перепутал: это ты от меня еле ушел, а не я от тебя.
Но его сейчас волновало другое -- и как я понял, не на шутку. Он показал своей рыжей бородой в сторону капитана Труханова и его медиков.
-- Эти люди -- очень плохой люди. Очень, очень плохой!
-- Зато ты очень хороший. Это ты хочешь сказать? -- спросил я.
-- Ты слушай, что тебе говорит старший человек! Я тебе говорю: это очень плохой люди, они у мертвых глаза вырезают!
-- И уши обрезают -- тоже они? И животы вспарывают? И головы отрубают? И кожу сдирают? Иса помрачнел.
-- Это -- гнэв моего народа, -- хмуро объяснил он. -- Нэт плотины его сдержать.
И люди -- совсем другой люди! Мы следили за ними восемь дней. Фотографии делал, скрытно, телевиком. На камеру снимали, тоже скрытно, издалека. Не веришь мне? Посмотри в той сумка, сам увидишь. Там отпечатанные снимки есть, негативы есть, пленка в камера есть. Они не только у наших глаз брал, кровь брал, у русских тоже брал. Сам смотри, своими глазами смотри!
Я не заставил себя упрашивать. Быстро распотрошил содержимое хурджума, на который показал Иса. В нем действительно было три фотоаппарата с полуметровыми телеобъективами, японская видеокамера с крошечным монитором, с десяток непроявленных пленок и штук двадцать крупных снимков. Я перебрал снимки, и мне едва плохо не стало -- на каждом из них, где отчетливо, а где не слишком, но было одно и то же: эти медики во главе со своим капитаном колдуют над трупами, лица прикрыты марлевыми полумасками, на руках хирургические перчатки, а в пальцах -- то скальпель, то что-то вроде ножниц, то пила вроде маленькой ножовки. На двух снимках было отчетливо видно какое-то приспособление, похожее на аппарат переливания крови, -насмотрелся я на такие с год назад, когда валялся в госпитале после ранения.
Подошел Док, молча просмотрел снимки. Потом мы кое-как разобрались в кнопках на камере, отмотали назад пленку и дали запись на встроенный монитор. Тут я уже просто смотреть не мог. Силой заставлял себя не отрывать взгляда. Там было то же самое, что на снимках, только в цвете. Док вполголоса комментировал:
-- Удаление роговицы глаза... Изъятие желез... Полное обескровливание трупа...
-- А кровь-то зачем? -- взревел я. -- Роговицы -- понимаю, почки -понимаю. Но -- кровь?!
-- Кровь мертвого человека в течение шести часов пригодна для переливания, -- объяснил Док и выключил камеру. -- Значит, так все оно и есть. У меня приятель работает в спецлаборатории экспертом. Вместе в академии учились. В этой лаборатории занимаются опознанием трупов. Еще с полгода назад он рассказывал: начали время от времени поступать трупы с профессионально удаленными роговицами глаз, железами, полностью обескровленные. Ясно: кто-то охотится за человеческими тканями. Думали -они, -- кивнул он на боевиков. -- Оказывается -- нет, не они. Что же это такое, Сережа?!
-- Зачем вы за ними следили? -- спросил я у Исы. -- Что вы хотели сделать со снимками и пленкой?
-- Мы хотели передать все людям из ОБСЕ. Вместе с ними. Устроить большая пресс-конференция. Мы хотели сказать всему миру: не чеченцы -- звер, а русские -- хуже звер. Если ты честный человек, капитан, сделай так. Скажи всем. Такой не должен быть. Никогда. Ваш Бог говорит: так нельзя. Аллах говорит, так нельзя. Сделаешь?
Я лишь пожал плечами.
-- Иншалла, -- сказал я, имея в виду не высокое звучание этих слов: "На то будет воля Аллаха", а вполне бытовое: "Как получится".
-- Аллах акбар! -- ответил мне полевой командир Иса.
Мы с Доком выгребли из хурджума все пленки и снимки. Кассету из видеокамеры вытащить не получилось, пришлось брать кассету вместе с камерой. На обратном пути Док приостановился и открыл крышки всех пяти термостатов. Я даже заглядывать в них не стал, только махнул рукой:
-- Закрой!
-- Бесполезно. Терморежим уже нарушен, ткани непригодны к употреблению.
И просто захлопнул крышки, не защелкивая.
Мы подошли к капитану Труханову и выложили перед ним фотографии.
-- Это и есть твое сверхсекретное задание? -- спросил я.
Он не ответил.
-- От кого ты его получил? Он продолжал молчать.
-- Ладно, -- сказал я. -- Когда вы обнаружили засаду?
-- Около полудня.
-- И сразу связались по рации со штабом?
-- Да. Они обещали срочно прислать помощь.
-- Кто именно?
-- Этого я сказать не могу.
-- Тогда я скажу. Генерал-майор Жеребцов.
-- Откуда вы знаете?
-- От верблюда.