Собравшись с силами, отодвинул его. В лицо пахнуло колодезной застоялой прохладой. Чернота. И уходящая вниз деревянная в налете плесени лесенка.
Склонившись над провалом, зажег спичку - бревенчатые стены и пол, какие-то ящики...
Робко ступил на лесенку.
В первом ящике хранились мины - в пушистой, как мох, ржавчине. Во втором - несколько винтовок. Третий был набит патронами - целехонькими. Густо промасленная бумага надежно сохранила металл.
Он копался в подземелье, понимая - перед ним партизанский тайник. Нашел пару немецких "шмайссеров" - новеньких, в масле, пять гранат, десяток тщательно законсервированных пистолетов. Многое сгнило. I
Прихватив тяжелый, в жирной смазке "парабеллум", он выбрался наверх.
Оторопело посмотрел на оружие - грозно-красивое, надежное, и тут его захлестнула сумасшедшая радость. Теперь он - сильнее многих и многих сильных, теперь...
Закрыв лаз, он аккуратно утрамбовал землю, придирчиво оценил: заметны ли какие- либо следы? Нет, замаскировано здорово.
Изможденно, как после тяжкой работы, опустился у подножия валуна. Достал из кармана план-схему, поджег...
Глядел на огонь, болезненно морщась, едва не плача... Почему? Сам не знал. Лишь потом, много лет спустя уяснил: в огне горело прошлое... Прошлая война, память о маме, грузовая машина, солдаты, так и оставшийся неизвестным дядя Павел...
Но от слез удержался, хотя и надолго запомнил их невыплаканные.
Бумажка сгорела; растоптав ее, он вытащил из рюкзака чистую майку и любовно протер "парабеллум". Кончиками пальцев ласково погладил шероховатую рукоять пистолета. Стрельнуть бы... Хотя - к чему лишний шум? И зачем терять время на пустое? Сегодня же, сейчас же, выбираться отсюда на материк.
Исподволь точивший его страх оказаться пойманным ушел. Он уже не боялся ничего. И вовсе не из-за того, что держал в руках оружие. Теперь у него была тайна... Своя большая тайна, которую нельзя доверить никому, и с которой он будет сильнее всех!
- Я вернусь, - прошептал он скрытому в земле арсеналу. Вернусь, слышь? Вот стану взрослым, - и... Ты меня подожди...
И, сжимая "парабеллум", побрел через холмистый лес. Ему была нужна железная дорога.
СТАРИЦЫН АЛЕКСАНДР ВАСИЛЬЕВИЧ, СЛЕДОВАТЕЛЬ
Вот и апрель. Со всеми его каверзами. Ночью моросило, утром осадки прихватило нежданным морозцем, и я, глядя в окно, вижу, что на моем "Москвиче" ровный тоненький слой пороши. Завтракаю на пустой кухне. Вся ее обстановка состоит из кособокого, набитого кастрюлями, чашками и плошками стола-комода и двух стульев, неспособных украсить даже свалку. Хилую эту меблировку я перевез из коммуналки, где честно отстрадал пять лет, покуда дожидался отдельной жилплощади, и теперь предстоит эту жилплощадь "обставлять". Мысль о том, что придется бог весть сколько времени посвятить хождениям по мебельным магазинам, ввергает меня в тоску и раздражение. Мой бывший сокурсник по юрфаку, а ныне сослуживец в Прокуратуре Союза Владик Алмазов предложил помощь, и в грядущую субботу мы с ним отправляемся в мебельный храм - заклинать тамошних жрецов на предмет приобретения кухни "под дерево". Непосредственно заклинать будет коммуникабельный Алмазов, и верю, это ему удастся. Правда, после негодяй Алмазов решительно заявит о необходимости отметить приобретение и - прощай, суббота! Выпровожу я его за полночь, и только тогда извлеку залежавшуюся в портфеле кипу документов, взятых с работы, и начну привычную бесконечную писанину.
Где взять время? Ем второпях, сплю урывками, и моя милая мама резонно замечает, что в тридцать четыре года пора бы обзавестись семьей.
Я прохожу в комнату, целую в щечку очень хорошую и симпатичную женщину, которую зовут Света.
Дождавшись, когда она, заспанная, с удивлением рассмотрит мое лицо, сообщаю ей, что завтрак на столе, дверь надо просто захлопнуть, а ключ - на всякий случай - под половиком.
В ожидании лифта изучаю мелькание цифр на табло электронных часов. До начала работы - тридцать пять минут с секундами. Пять минут - фора, тридцать - чтобы только-только добраться до службы, секунды - на лифт.
На службу я все-таки опаздываю. Ровно на пять минут. И, отперев дверь кабинета, судорожно тянусь к дребезжащему селектору.
- Старицын? - слышится бесстрастный голос шефа. Зайдите...
- Есть! - отзываюсь я, спешно скидываю куртку, приглаживаю волосы, ногтем обозначая пробор, и - отправляюсь к начальнику следственного управления. Ничего приятного в вызовах к начальству я не предполагаю, хотя начальник мой в принципе человек доброжелательный. Только тон этот его ровный... Постоянно ровный и невозмутимый. При всех случаях жизни.
- Здорово выглядишь, - роняет начальник, устремив на меня взгляд из-под очков. Затем интересуется, как, мол, жизнь симптом положительный. Я отвечаю, что жизнь, как известно, прекрасна, после чего со стороны шефа следует нелогичный переход к тому, что на службе следует чаще появляться в форме - как-никак в параллели с армейскими мерками я - майор и, наконец, мы переходим к делам конкретным. Мне передается папка. Читаю: "Постановление о возбуждении уголовного дела..."
Шеф уткнулся в свои бумаги, у него их тоже хватает с избытком, и поведение его я истолковываю как совет мне ознакомиться с материалами незамедлительно.
Дело, в общем, представляется не ах каким удивительным. Суть такова в траншее теплотрассы при производстве ремонтных работ обнаружен труп мужчины. Смерть по заключению судебно-медицинской экспертизы наступила около недели назад.
Так, стоп. Неясность: траншею аккурат неделю назад и засыпали, что же подстегнуло разрыть ее вновь? Ага: небрежно заваренный шов на стыке труб... То есть огрех сварщика позволил выявить чей-то смертный грех.
Просматриваю фотографии, опись одежды, акты... По милицейским картотекам покойный не проходил, не дактилоскопирован, одежда - производства исключительно импортного, в карманах ничего, кроме табачных крошек... Убит... ого! - из "Вальтера".
Поднимаю глаза на шефа, и он, не отрываясь от бумаг, но, словно чувствуя мой взгляд, спрашивает рассеянно:
- Ну, какие эмоции? Идеи вообще?
- Но почему дело из города передали нам? - недоумеваю чистосердечно. - А если вы меня имеете в виду... в смысле расследования, то я по уши загружен! Дело о приписках раз, взятки, разбойное нападение, потом...
- Вот я тебе и помогаю, - замечает шеф глубокомысленно и, откидываясь в кресле, смотрит на меня с ласковой улыбкой иезуита.
Сей улыбочкой я поначалу уязвляюсь, но после доходит: неужели здесь - связь с какой-то текучкой?
- Пересечение? - сбавляю брюзжащие ноты, начиная перелистывать страницы по новой.
- Пересечение, - подтверждает шеф. - По крайней мере, так кажется, Ты почитай внимательно - уяснишь. И, замечу, в городской прокуратуре есть очень толковые работники. Свяжись с ними и поблагодари - твою работу они делали.
- Знакомый "Вальтер" вновь бабахнул? Тот самый?
- Да. И вот еще... - Шеф вытаскивает из ящика другую папку. - Иди к себе, разбирайся. После обеда представь соображения. Объединение трех дел - старого и этих двух новых в одно производство считаю целесообразным. Да, в кармане убитого - табачные крошки... Ты там почитай заключение...
В этот момент звонят сразу два телефона, и, пока начальник расправляется с ними, я удаляюсь.
Если выражаться производственным жаргоном, числится за мною "висячок" - гиблое дело, нераскрытое.
На железной дороге орудовали профессиональные погромщики. Крали много, умело, в основном специализируясь на контейнерах, прибывающих из-за рубежа по валютным поставкам.