Войдя в квартиру, он увидел их стоящими нос к
носу, с красными пятнами на бледных лицах, с мечущими молнии глазами. Обе повернулись к нему и примолкли. Их молчание не сулило ничего хорошего.
Однако Джино тут же отвлекся, уставившись восторженным взглядом на своего брата Винни, который уже сидел за столом. Лицом Винни походил на
мертвеца - так густо оно было присыпано мукой; мука въелась во все складки его одежды. Он выглядел смертельно уставшим, и глаза его на белом
лице казались особенно черными и огромными.
- Ага, вот ты и дома, - произнесла мать. - Браво.
Джино, заметив порицающий взгляд женщин, поспешил за стол в ожидании еды, поскольку был голоден. Но его настигла сокрушительная оплеуха, от
которой у него из глаз посыпались искры.
- Сукин сын! Бегаешь весь день! Чем это ты был так занят? А потом синьор изволит усесться за стол, даже не умывшись. Пошел вон! Figlio de
putana. Bestia <Сукин сын. Зверюга (ит.).>. Винченцо, ты тоже умойся, тогда ты почувствуешь себя лучше.
Оба мальчика умылись у кухонной раковины и возвратились за стол.
В глазах Джино сверкали слезы - не из-за затрещины, а из-за того, что такой замечательный день заканчивался так паршиво. Только что он
ходил в героях, а теперь мать с сестрой гневаются на него - можно подумать, что они его возненавидели! Он повесил голову, забыв про голод и
стыдясь своего злодейства, и не поднимал глаз, пока мать не поставила ему под нос тарелку сосисок с перцем.
Октавия обожгла Джино взглядом и сказала Лючии Санте:
- Нечего его оберегать! Почему Винни должен на него работать, а его папаша и не почешется? Если он не станет работать, Винни тоже уйдет из
пекарни.
Пусть и Винни повеселится на каникулах.
Еще не ведая зависти, Джино все-таки заметил, что Октавия и мать смотрят на вяло жующего Винни с жалостью и любовью. Сестра и вовсе была
близка к слезам - с чего бы это? Он наблюдал, как женщины суетятся вокруг Винни, обслуживая его, как взрослого.
Джино сунул руку в карман, вынул оттуда пятьдесят центов и отдал матери.
- Я заработал это продажей льда, - объявил он. - Бери. Я стану каждый день приносить домой по пятьдесят центов.
- Лучше заставь его забыть, как воровать лед со станции, - сказала Октавия матери.
Лючия Санта раздраженно отмахнулась:
- От железной дороги не убудет, если дети возьмут немного льда. - Теперь она смотрела на Джино с любопытством и с теплой улыбкой. - Лучше
своди брата на эти деньги в кино в воскресенье, - молвила она и намазала сыну хлеб маслом.
Винни смыл с лица муку, но остался бледен. При виде морщин усталости и напряжения, уродующих детское лицо, Октавия обняла брата и испуганно
спросила:
- Что они заставили тебя делать? Может быть, работа оказалась слишком тяжелой?
Винни пожал плечами.
- Нет, все о'кей. Просто слишком жарко. - И он неуверенно добавил:
- Я испачкался, потому что таскал мешки с мукой из подвала.
Октавия все поняла.
- Мерзавцы! - выкрикнула она. - Этот твой грязный итальяшка-paesan <Деревенщина (ит.).> Panettiere заставляет Винни, совсем еще ребенка,
таскать свои неподъемные мешки! - напустилась она на мать. - Пусть его сынок только попробует пригласить меня на свидание - я прямо на улице
плюну ему в лицо!
Во взгляде Винни появилась надежда.
- Пусть его сынок только попробует пригласить меня на свидание - я прямо на улице
плюну ему в лицо!
Во взгляде Винни появилась надежда. Октавия так здорово обозлилась, что это может избавить его от работы. Но он тут же застыдился: ведь
матери-нужны деньги!
Лючия Санта пожала плечами и бросила:
- Пять долларов в неделю и бесплатный хлеб для всей семьи! И бесплатное мороженое для Винни, когда он на работе. Хорошая экономия в летнюю
пору. Тем более сейчас, когда ушел их отец...
Октавия вспыхнула. Спокойствие матери, безропотно сносившей это подлое дезертирство, сводило ее с ума.
- Вот именно! - крикнула она. - Ушел. Нас...ть он хотел на них!
Даже в гневе ее позабавил удивленный взгляд братьев: девушке не подобает так браниться. Однако мать не находила в этом ничего забавного, и
Октавия примирительно произнесла:
- Это несправедливо. Несправедливо к Винни.
- Какая из тебя учительница, если у тебя язык уличной девки? - резко спросила мать по-итальянски и умолкла, ожидая ответа. Однако Октавия
молчала, удрученно взирая на себя со стороны.
Тогда мать продолжила:
- Если ты хочешь командовать в доме, то выходи замуж, нарожай детей, кричи, когда они появляются на свет. Тогда ты сможешь их лупить, тогда
сможешь решать, кто будет работать, когда и как. - Она окинула дочь холодным взглядом, как смертельного врага. - Хватит. Bastanza.
Она повернулась к Джино.
- Теперь насчет тебя, giovanetto. Я не вижу тебя с утра до ночи. Вдруг тебя переедет телега, вдруг тебя украдут? Это одно. Дальше: твой
отец на некоторое время ушел от нас, так что теперь всем придется мне помогать. Попробуй только пропасть завтра - получишь вот этого. - Она
подошла к шкафу и вытащила оттуда тонкую скалку для раскатывания праздничных ravioli. - Tackeril! - Голос ее стал хриплым и злобным. - Клянусь
господом нашим Иисусом Христом, я тебя так изукрашу, что тебя будет видно за милю. Ты у меня станешь сине-черным, и будь ты хоть бесплотным
призраком - все равно никуда не денешься. А теперь ешь! Потом помоешь посуду, уберешь со стола и подметешь пол. И чтоб не сметь сегодня даже
подходить к лестнице!
Материнская отповедь произвела на Джино должное впечатление. Конечно, он не испугался, но выслушал все в напряжении, опасаясь новых
тумаков. Он знал, что за ними дело не станет и что он не вправе от них уклониться. Однако ничего подобного не случилось. Женщины спустились на
улицу, Джино перевел дух и приступил к еде, уплетая жирные сосиски и перец в масле, не различая из-за голода вкуса еды. Буря улеглась, и он даже
не помышлял дуться на старших. Завтра он с удовольствием поможет матери.
Винни сидел неподвижно, уставившись в тарелку. Джино радостно воскликнул:
- Видать, здорово тебе приходится гнуть спину на этого чертова Panettiere! Я видел тебя со здоровенной корзиной. Куда ты ее тащил?
- В другой их магазин, на Девятой. Ничего страшного. Вот мешки из подвала - это да!
Джино внимательно посмотрел на брата. Что-то с ним не так...
Но Винни уже пришел в себя и стал набивать рот едой. Он не знал, что весь день его мучил обыкновенный страх. Он стал жертвой сплошь и рядом
творимой жестокости: детей вырывают из тепла семьи и посылают к чужим людям, которые взваливают на них самую нудную работу.