– А где живут ваши родственники? – поинтересовался Баренбойм.
– В Беер-Шеве, а что?
– Нет, ничего, говорят, там дешевые квартиры.
– Говорят.
– Но климат очень тяжелый, это правда?
– Кому как. Вы собираетесь рассказывать или нет? Что было дальше?
Дальше Баренбойм гулял по Тель-Авиву, разглядывал витрины, приценивался к самым дорогим квартирам в самых престижных районах, к автомобилям и прочему, и ждал, когда же ему, наконец, сообщат о прибытии заказанных масел в Хайфский или Ашдодский порт.
Вместо этого, через три дня, ему позвонил поставщик, извинился и сообщил, что партию перехватили, поэтому сделка не состоится. Баренбойм перестал мечтать и позвонил покупателю.
– Вот тут-то все и началось, – мрачно сказал он.
Услышав, что Баренбойм вынужден отказаться от сделки, покупатель немного помолчал, а потом сказал:
– А кто оплатит мои издержки?
Баренбойм чуть не выронил телефонную трубку.
– Какие издержки?! Я же ни шекеля…
– Зато я, и не один.
Покупатель объяснил, что, в ожидании товара он взял кредит («Под приличный процент»), снял склад («На очень жестких условиях») и прочее.
– Либо ты все это оплатишь, – сказал он, – либо… – и повесил трубку.
– Что мне теперь делать?
Розовски хотел послать Баренбойма подальше, посоветовав впредь думать получше и не пытаться лезть в неизвестное. Но у соседа был настолько беззащитный взгляд, что Натаниэль, тяжело вздохнув, потянулся к телефону.
– У вас сохранились номера телефонов? – буркнул он.
– Конечно, вот, – Баренбойм с готовностью протянул ему бумажку.
Розовски позвонил сначала по одному номеру, потом по другому. Его предположения подтвердились. Тогда он позвонил к себе в управление.
И «покупатель», и «продавец» оказались одним и тем же лицом, неким Марком Копштейном, бывшим жителем Киева. Он уже не первый раз проделывал эту операцию. Давал объявление о наличии дешевого товара и объявление о готовности приобрести его, потом сообщал, в качестве «продавца», что, к сожалению, не может поставить товар, и, в качестве «покупателя» брал с простаков, попавшихся на удочку, некую компенсацию за издержки от несостоявшейся сделки. Судя по его цветущему виду, число бывших сограждан, не желающих отказаться от мысли разбогатеть ни за что, увеличивалось пропорционально росту алии.
– Согласись, я вел себя вполне порядочно, – сказал он полицейскому следователю. – Оба объявления – и о продаже, и о покупке – я давал на одной и той же странице газеты. Любой мало-мальски думающий человек обратил бы на это внимание и не стал бы звонить. Но мне попадались одни идиоты. Я даже не думал, что Горбачев выпустит в Израиль такое количество идиотов…
– А почему именно эфирные масла? – поинтересовался присутствовавший на допросе Розовски.
– Приятный запах, – мечтательно зажмурившись, сказал Копштейн. – Оч-чень приятный.
После чего отправился в суд, а потом – в тюрьму.
Правда, Баренбойм, все-таки, кое чему научился. Но главное – именно после этого случая Розовски окончательно утвердился в намерении открыть частное сыскное агентство.
И первых клиентов ему привел все тот же Баренбойм.
6
– Ты, случайно, не домой? – спросил Баренбойм. – Мне в ту же сторону, могу подвезти.
Проблемы выбора больше не существовало.
Темно-вишневый автомобиль мягко умчался в сторону Рамат-Авива. Натаниэль постоял немного у подъезда, словно раздумывая, стоит ли идти домой. Потом неторопливо поднялся к себе на третий этаж.
– Домой, – сказал Розовски. Баренбойм распахнул дверцу. – Прошу!
Некоторое время ехали молча. Баренбойм включил магнитофон. Из стереоколонок, укрепленных в глубине салона, послышалось:
Женский голос с легкой хрипотцой выводил нехитрую мелодию с нехитрыми словами, от которых Натаниэль, почему-то немного разомлел.
Баренбойм заметил это, улыбнулся:
– Нравится? Люба Успенская, слышал?
– Слышал.
– Жила в Америке, пела на Брайтоне, сейчас, в основном, в Москве.
… А потом мосты сожгла.
Навсегда…
– У тебя, случайно, нет «Битлз»? – неожиданно спросил Розовски.
– Почему нет? Есть. Возьми в бардачке, там на любой вкус… Любишь вспоминать молодость?
– Молодость… Нет, просто мне под «Битлз», почему-то, хорошо думается.
– Есть о чем?
– Еще бы.
Баренбойм поменял кассету. Они снова замолчали.
– Послушай, а ты так и не купил себе машину? – спросил Баренбойм. Они, как раз, проезжали по улице Ха-Масгер, сплошь заставленной автосалонами разных фирм. Плотно прижавшись друг к другу, предлагали свой товар «Вольво», «Мицубиси», «Субару», «Ровер». Даже «Лада», скромно примостившаяся рядом с именитыми соседями. Видимо, искрящиеся никелем, нарядные новенькие автомобили подсказали вопрос.
– Не купил.
– Почему?
Натаниэль пожал плечами.
– Не люблю железа. Идиосинкразия, наверное. Могу я иметь какую-нибудь странность? Эркюль Пуаро любит хвастаться, Шерлок Холмс играет на скрипке. Ниро Вульф непрерывно что-нибудь ест. А я терпеть не могу автомобилей.
– От скромности ты, пожалуй, тоже не умрешь, – Баренбойм засмеялся.
– Я и не собирался… – лениво сказал Натаниэль. – Обрати внимание, я сравнивал себя только с литературными героями.
– Я обратил. А чего ты не собирался?
– Помирать от скромности. Да и от другого тоже не собираюсь.
Баренбойм усмехнулся, искоса глянул на невозмутимого Натаниэля.
– Ну-ну…
– Володя, ты был знаком с Розенфельдом?
Баренбойм немного подумал.
– С каким? С Ари? Президентом «Интера»?
Натаниэль кивнул.
– Он же застрелился, – сказал Баренбойм. – Так мне говорили.
– Ты как моя бабушка. Ее спрашивали: «Сколько у вас было детей?» Она начинала считать: Циля, Роза, Миша. Трое! Ей говорят: «Как же трое? А Мулик?» – «Какой Мулик?» – «Который умер в двадцатом». – «Так он же умер!» – Розовски усмехнулся. – Так и ты. Я спрашиваю: «Ты был знаком с Розенфельдом?» А ты отвечаешь: «Так он же застрелился».
Баренбойм рассмеялся.
– Был, был знаком, – сказал он. – Не очень хорошо, но был.
– Чтоб ты знал, – нехотя сказал Розовски, – он не стрелялся. Его застрелили. Ты что, газет не читаешь?
Баренбойм помотал головой.
– Наши газеты… – сказал он. – Пусть наши газеты читает кто-нибудь другой. Ветераны Второй мировой войны, дай им Бог здоровья. Им уже нечего терять… Нет, не читал. По радио слышал. Надо же! Убили. Ай-я-яй, а как круто стоял… – он покачал головой. – Надо же… Это точно?
– Точно, точно, – проворчал Розовски. – Точнее не бывает.
– Да, дела. Так что ты скажешь? Надо человеку после этого иметь много денег?
Вопрос не требовал ответа.
– А что ты? – осторожно спросил Баренбойм. – Занимаешься этим делом, да?
Розовски ответил не сразу.
– Я еще сам не знаю – занимаюсь или нет. Между прочим, один мой знакомый полчаса назад утверждал, что это все разборки «русской» мафии.
– Ой, они везде русскую мафию сейчас видят. Какая там мафия! Ты бы у Шмулика Бройдера поинтересовался, как мафия такие дела делает.
– Шмулик Бройдер… – Розовски попытался вспомнить, где он уже слышал это имя. – Чем он занимается?
– Тем же, чем все мы будем заниматься, рано или поздно, – философски заметил Баренбойм. – Беседует со своими родителями.
– При чем тут его родители?
– Они умерли пять лет назад, – пояснил Баренбойм. – Шмулик тоже лежит на кладбище. Третий день.
– Почему?
Баренбойм огорченно вздохнул.
– На выезде из Тель-Авива ужасное движение, – сказал он. – На эстакаде. Три дня назад от Шмулика остались одни воспоминания. И безутешная вдова.
– Прямо эпидемия какая-то, – сказал Розовски.