— Покупайте же! Не стойте столбом!
— Ну что, все? — осведомился аукционист. — Продано за две тысячи восемьсот фунтов? Продано — раз... Больше нет желающих?
Я вздохнул и поднял свой каталог.
— Три тысячи! Новый покупатель... Спасибо, сэр. Против вас, впереди! Три тысячи двести?
Как часто бывает, когда в последний момент вступает новый покупатель, двое наших соперников вскоре сдались и молоток опустился на трех тысячах четырех-ста, — Продано Джонасу Дерхему! С противоположной стороны арены на меня, прищурившись, смотрел Джимини Белл.
— Сколько это будет в долларах? — спросила моя клиентка.
— Около семи тысяч пятисот. Мы вышли из-под деревянного навеса, и она снова раскрыла зонтик, хотя дождь почти перестал.
— Это больше, чем я разрешила вам потратить, — заметила она, не особенно, впрочем, возмущаясь. — И, видимо, плюс комиссионные?
Я кивнул.
— Пять процентов.
— Ну, ничего... На самом деле у нас в Штатах за такие деньги и хромого пони не купишь.
Она одарила меня улыбкой, скупой и рассчитанной, как чаевые, и сказала, что подождет меня в машине. А я отправился оформлять бумаги и договариваться насчет перевозки Катафалка. Эту ночь он должен был провести у меня на заднем дворе, а утром в день рождения отправиться к своему новому хозяину.
Николь Бреветт... Эта новость была как пчела в сотах: безобидная до тех пор, пока до нее не дотронешься.
Это был жесткий, решительный молодой человек, который осмеливался состязаться с профессионалами. Его воля к победе, граничащая с одержимостью, делала его жестоким и грубым и частенько приводила к стычкам. Он взрывался, как порох, от малейшей искры. Талант у него, несомненно, был, но там, где большинство его коллег выигрывали скачки и находили друзей, Николь Бреветт только выигрывал скачки.
При его уровне Катафалк был ему вполне по силам, и, если мне повезет, в этом сезоне они вполне смогут добиться успеха среди новичков. Будем надеяться, что мне таки повезет. Бреветт-старший имел большой вес в мире скачек.
Мое уважение к Керри Сэндерс сильно возросло. Женщина, которая способна заинтересовать Константина Бреветта настолько, что он намерен на ней жениться, должна обладать тонкостью и тактом хорошего разведчика. Теперь я понимал, почему она не желала называть его имя. Обо всем, что касается личной жизни Константина Бреветта, должно становиться известно только из его уст.
Константин был гранитной скалой, обтянутой бархатом, — его неприкрытая сущность проявлялась в сыне. В былые годы мне случалось встречаться с ним на ипподромах, и я знал, что он всегда и со всеми держится любезно и по-дружески. Но если судить не по словам, а по делам, то Бреветт оставлял за собой хвост более мелких предпринимателей, которые горько сожалели, что купились на его обаяние. Я не знал, чем именно он занимался, но это было как-то связано с торговлей недвижимостью. Бреветт ворочал миллионами, а сейчас задумал собрать лучшую коллекцию скаковых лошадей в стране — как я подозревал, не столько из любви к лошадям, сколько из желания во всем быть первым.
Когда я собрался уходить, на продажу как раз должны были выставить лучший из сегодняшних лотов, так что публика валом валила на торги, и я пробивался против течения. Я видел, что Керри Сэндерс ждет в машине, глядя на меня из-за стекла, усеянного дождевыми каплями. К соседней машине прислонились двое мужчин, которые прикуривали из горсти.
Когда я проходил мимо их машины, один из них взял лежащую на капоте железяку и огрел меня по голове.
Я пошатнулся, осел на землю, и у меня действительно посыпались искры из глаз — точь-в-точь как рисуют в комиксах. Я смутно слышал, как Керри Сэндерс вскрикнула и распахнула дверь машины, но, когда мир снова приобрел устойчивость очертаний, я увидел, что она по-прежнему сидит в машине, и дверь закрыта, но стекло опущено. Лицо у нее было не столько испуганное, сколько возмущенное.
Один из мужчин держал меня за правую руку — видимо, это и не дало мне плюхнуться носом в грязь. Другой спокойно стоял и ждал. Я прислонился к их машине, судорожно пытаясь сообразить, что к чему.
— Ублюдки! — уничтожающе сказала Керри Сэндерс, и я от души с ней согласился.
— Четыре фунта! — неразборчиво промямлил я. — У меня с собой только четыре фунта!
— Нам твои деньги не нужны. Нам нужна твоя лошадь.
Гробовое молчание. Если они хотели добиться от меня толку, не надо было так сильно бить по голове.
— Я уже вам сказала, что хочу оставить его себе! — произнесла Керри Сэндерс ледяным тоном. Ситуацию это не прояснило.
— Мало ли что вы сказали! А мы вам не верим! Говоривший был веселый плечистый мужик с бицепсами вышибалы и кучерявыми мышино-бурыми волосами, которые окружали его голову неким ореолом.
— Я вам предлагаю выгодную сделку, — сказал он Керри. — Чего ж вам еще, дорогуша?
— Какого черта, — выдавил я, — что здесь происходит?
— Ну ладно, три шестьсот, — сказал Кучерявый, не обращая на меня внимания. — Больше дать не могу.
— Нет, — ответила Керри Сэндерс. Тогда Кучерявый обернулся ко мне.
— Слушай, красавчик, — улыбаясь, сказал он, — вы с леди должны продать нам эту лошадь. И лучше сделать это по-культурному. Так что дай ей ценный совет, и разойдемся по-хорошему.
— Купите другую лошадь, — все еще невнятно пробормотал я.
— Слышь, красавчик, у нас мало времени! Три шестьсот. Либо да...
— Либо нет, — машинально закончил я.
Керри Сэндерс едва не рассмеялась.
Кучерявый полез во внутренний карман и достал пачки денег. Отделив несколько бумажек от одной из пачек, он швырнул ее в окно, на колени Керри Сэндерс. За этой пачкой последовали еще три запечатанные, которые он не пересчитывал. Леди тут же ловко выкинула деньги обратно в окно, и они упали на мокрый асфальт, сделавшись грязными в прямом смысле слова.
Туман у меня в голове начал постепенно рассеиваться, и колени перестали дрожать. Почуяв перемену, Кучерявый немедленно сменил образ делового человека на образ первостатейного грабителя.
— Ладно, шутки в сторону, — сказал он. — Мне нужна эта лошадь, и она будет моей. Ясно?
Он расстегнул «молнию» на моей непромокаемой куртке.
Я попытался высвободиться из цепкой хватки его приятеля, но обнаружил, что еще не полностью оправился от удара. У меня снова закружилась голова. В прошлом мне достаточно часто приходилось прикладываться головой, чтобы определить, что нормально действовать я смогу не раньше чем минут через пятнадцать.
Под курткой у меня был свитер, а под свитером — рубашка. Кучерявый сунул руку под свитер и нащупал бандаж, который я ношу на груди. Он мерзко ухмыльнулся, задрал свитер, нашел пряжку на бандаже и расстегнул ее.
— Ну что, красавчик, — сказал он, — теперь ты понял, как я получу эту лошадь?
Глава 2
Я сидел в своей машине на водительском месте, прислонившись головой к окну. Керри Сэндерс сидела рядом со мной, на коленях у нее, поверх дорогого замшевого пальто, лежали грязные пачки денег. Весь ее облик выражал неподдельный гнев.
— Ну не могла же я просто смотреть, как они вас мордуют! — сердито говорила она. — Кто-то ведь должен был вытащить вас из этой передряги, верно?
Я молчал. Она вышла из машины, подобрала деньги и приказала громилам оставить меня в покое. Она пожелала им подавиться этой лошадью. Она не пыталась позвать на помощь, убежать или сделать что-нибудь еще толковое, ибо повиновалась современному золотому правилу, гласящему, что, если сразу подчиниться требованиям грабителей, это вам обойдется дешевле.
— Вы были бледный, как покойник, — продолжала она. — Что вы думали, я буду сидеть и любоваться? Я не ответил.
— Что у вас там с рукой-то, черт возьми?
— Привычный вывих, — сказал я. — Плечо вывихивается.
— Что, все время?!
— Да нет. Не так уж часто. Только в определенном положении. Но очень неприятно. Я ношу бандаж, чтобы это предотвратить.
— А сейчас оно у вас не вывихнуто?
— Нет, — я невольно улыбнулся. — Если бы оно у меня было вывихнуто, я бы не сидел сейчас так уютно в машине. А все благодаря вам, — добавил я.
— Вот то-то же!
— Само собой.
Они забрали у меня из кармана сертификат на покупку и заставили Керри Сэндерс расписаться в получении денег. А потом просто ушли туда, где подписываются бумаги, чтобы переоформить документы на себя. Керри Сэндерс была не в том состоянии, чтобы попытаться им помешать, а я сам сейчас и ходить-то мог с трудом. И если я в чем-то и был уверен, так это в том, что Кучерявый и его дружок, не теряя времени, увезут Катафалка в неизвестном направлении. И, разумеется, никто не усомнится, что они это делают на законном основании. Перепродажа лошади сразу после торгов — самое обычное дело.
— Но почему? — в двадцатый раз спрашивала Керри. — Зачем им так понадобилась эта чертова лошадь? Почему именно эта?
— Понятия не имею. Ей не сиделось на месте.
— Вы сказали, что к четырем уже сможете вести машину.
Я взглянул на часы на приборной доске. Пять минут пятого.
— Ладно, поехали.
Я оторвал голову от стекла и осторожно покрутил ею. Вроде бы в порядке. Я завел мотор и направился к Лондону. Керри Сэндерс поначалу беспокоилась, но, когда мы проехали полмили и я ни разу не налетел на столб, она успокоилась. К этому времени шок сменился обидой.
— Я буду жаловаться! — решительно сказала она.
— Хорошая идея. Кому?
— Как кому? — удивилась Керри Сэндерс. — Устроителям аукциона, разумеется.
— Они вам посочувствуют и ничего не сделают.
— Как это ничего не сделают? Они же обязаны! Я знал, что они ничем никому не обязаны. И так и сказал.
Она посмотрела мне в лицо.
— Ну, тогда в Жокейский клуб. Они ведь распоряжаются всем на скачках.
— Аукционы они не контролируют.
— А кто же их контролирует?
— Да никто.
— Тогда обратимся в полицию! — Голос ее сделался резким от разочарования.
— Если вам угодно...
— В здешнюю?
— Хорошо.
Я остановился у полицейского участка, и мы рассказали нашу историю. Замотанный дежурный сержант записал наши показания, дал нам расписаться и, без сомнения, сразу после нашего ухода засунул их куда подальше: действительно, нас ведь не ограбили. Да, конечно, ударили по голове — это очень нехорошо. Но ведь мой бумажник на месте? И даже часы не сперли? Более того, эти хулиганы дали миссис Сэндерс лишние двести фунтов. Где же здесь, спрашивается, состав преступления?
С тем мы и уехали. Я смирился со своей судьбой, но Керри Сэндерс бурлила от ярости.
— Я не позволю, чтобы мной вертели! — кипятилась она. — Ну кто-то же должен что-то сделать!
— А мистер Бреветт? — спросил я. Она резко взглянула на меня.
— Я не хочу впутывать его в это дело. — Голос ее сделался заметно холоднее.
— Да, конечно.
Миль десять мы проехали в задумчивом молчании. Наконец она спросила:
— Вы сможете найти другую лошадь к пятнице?
— Могу попробовать.
— Попробуйте.
— А если у меня получится, вы можете гарантировать, что меня не огреют по голове и не отберут ее, как в этот раз?
— А я думала, жокеи — люди отважные, — заметила она.
После этого обидного замечания мы молчали еще миль пять. Потом она спросила:
— Вы этих людей не знаете?
— Нет.
— Но они-то вас знают. Они знали про ваше плечо.
— Да.
— Вы об этом уже думали, да? — Она казалась разочарованной.
— Угу.
Я осторожно проехал по оживленным лондонским улицам и остановился у гостиницы «Беркли», где жила Керри Сэндерс.
— Зайдемте ко мне, выпьем, — предложила она. — Судя по вашему виду, вам не помешает.
— Э-э...
— Да ладно, идемте! — сказала она. — Не съем я вас! Я улыбнулся.
— Ну, хорошо.
Окна ее номера выходили на Гайд-парк. По скаковой дорожке двигалась вереница пони, группка всадников упражнялась в выездке. Лучи заходящего солнца озаряли сиренево-голубую гостиную, отчетливо вырисовывая кубики льда у нас в стаканах.
Мой выбор ее разочаровал.
— Вы уверены, что будете пить эту кока-колу?
— Она мне нравится.
— Но когда я предлагала выпить, я имела в виду именно выпивку...
— Мне пить хочется, — доступно объяснил я. — И голова болит. И к тому же я за рулем.
— А-а! — Она смягчилась. — Понимаю. Я сел, не дожидаясь приглашения. Мне, конечно, было не привыкать к ударам по голове, но это был первый за последние три года, и я обнаружил, что за это время успел отвыкнуть.
Керри Сэндерс сняла свое великолепное, но запачканное пальто. Ее костюм отличался той простотой, какую могут позволить себе только очень богатые люди, а фигура, которую он обтягивал, была выше всяких похвал. Она приняла мое молчаливое восхищение как должное, словно этого требовала простая учтивость.
— Так, — сказала она. — Вы ни черта не сказали о том, что с нами произошло. Теперь я хочу, чтобы вы объяснили, что это могли быть за люди.
Я отхлебнул шипучей газировки и осторожно покачал головой.
— Понятия не имею.
— Но вы должны хотя бы догадываться!
— Нет... — Я помолчал. — Вы никому не говорили, что едете на аукцион в Аскоте? Не упоминали мое имя? Не упоминали о Катафалке?
— Послушайте, — возразила она, — они же напали на вас, а не на меня!
— Откуда нам знать?
— Ну как же? Ваше плечо...
— Ваша лошадь.
Она беспокойно встала, пересекла комнату, бросила пальто на стул, вернулась. Изящные сапожки были в грязных разводах и на светлом розовато-лиловом ковре смотрелись неуместно.
— Я говорила, может быть, троим, — сказала она. — Во-первых, Паули Текса.
Я кивнул. Паули Текса — это тот американец, который дал Керри Сэндерс мой телефон.
— Паули сказал, что вы — честный барышник, а это такая же редкость, как хорошая погода в воскресенье.
— Спасибо.
— Потом я еще сказала тому парню, который делал мне укладку, — задумчиво продолжала она.
— Какому парню?
— Ну, парикмахеру. Тут, в гостинице, есть парикмахерская...
— А-а.
— А вчера я обедала с Мэдж... С леди Роскоммон. Это просто моя подруга.
Она неожиданно уселась в стоявшее напротив кресло с обивкой из бело-голубого ситца. Большая порция джина и коньяка заставила ее щеки разрумяниться и слегка смягчила несколько диктаторские манеры. Пожалуй, сейчас она впервые увидела во мне человека, а не просто нерадивого работника, который не справился с поручением.
— Не хотите снять куртку? — спросила она.
— Да нет, мне пора...
— Ну ладно... Хотите еще этой чертовой газировки?
— Да, пожалуйста.
Она налила мне еще, принесла стакан, снова села.
— Вы что, никогда не пьете?
— Редко.
— Вы что, алкоголик? — сочувственно спросила она.
Я подумал: странно, что она задает такие интимные вопросы. Но улыбнулся и ответил:
— Нет.
Она вскинула брови.
— Почти все непьющие, кого я знаю, — бывшие алкоголики.
— Я ими восхищаюсь, — ответил я. — Но я не алкоголик. Я с шести лет пристрастился к кока-коле и так и не вырос.
— А-а... — Она потеряла ко мне интерес. — Дома я состою в попечительском совете частной клиники.
— Где лечат алкашей?
Моя грубость ее не затронула.
— Да, мы помогаем людям, у которых проблемы со спиртным.
— И как, получается? Она вздохнула.
— Иногда. Я встал.
— Всем все равно не поможешь. Поставил стакан на стол и направился к двери, не дожидаясь, пока Керри Сэндерс встанет.
— Вы дадите мне знать, когда найдете другую лошадь? — спросила она. Я кивнул.
— И если вам придет в голову что-то насчет этих двоих — тоже.
— Ладно.
Я не спеша доехал до дома и поставил машину в гараж рядом с конюшней. Три лошади нетерпеливо переминались с ноги на ногу в денниках, молчаливо жалуясь на то, что я на час запоздал с вечерней кормежкой. Они были здесь ненадолго — ждали, когда их переправят иностранным покупателям. Это были не мои лошади, но пока что отвечал за них я.