— Расскажите мне о нем, — попросил я. Глаза ее расширились.
— Как вы догадались?..
— Самолетик. Вы его явно носите не просто так. Она посмотрела на свою руку и осознала, что то и дело дотрагивается до своего талисмана.
— Я... Он умер.
Она резко встала и унесла кофейник на кухню. Я тоже встал. Она вернулась почти сразу. Лицо у нее было спокойное и дружелюбное. Она жестом предложила мне сесть, и мы расселись, как раньше: я на диване, а она в кресле. На диване было полно места, но просить ее сесть рядом со мной не стоило — она еще к этому не готова.
— Мы жили вместе, — сказала она. — Почти четыре года. Так и не поженились. Это просто не имело значения. Поначалу мы думали, что это ненадолго, но с каждым днем наши отношения становились все прочнее... Наверно, в конце концов мы бы расписались...
Ее глаза смотрели в прошлое.
— Он был пилот. Командир экипажа. В Австралию летал. Так что мы привыкли расставаться надолго. Голос у нее по-прежнему был ровный.
— Он не погиб в катастрофе. — Она помолчала. — Умер в больнице в Карачи. Вот вчера как раз было полтора года. У него там была остановка на два дня, и он подхватил вирусную инфекцию... Антибиотики не помогли...
Я молча смотрел на нее.
— Что я за вас выйду замуж — это я сдуру сказала. — Уголки ее губ слегка дернулись. — Просто так, по приколу.
— Ежедневные приколы полезны для пищеварения.
— Ну, тогда вам-то язва точно не грозит! Мы посмотрели друг другу в глаза. Момент был такой же, как тогда у меня на кухне, только на этот раз Криспин не мог нам помешать.
— Может, сядешь ко мне на диван? — предложил я.
— Сяду. Но не лягу. Коротко и ясно.
— Хорошо.
Она пересела на диван.
— В твою пользу можно сказать одно, — сообщила она, — когда ты заключаешь договор, ты его выполняешь.
— Откуда ты знаешь?
— Тебе гордость не позволяет вести себя иначе.
— Вот зараза!
Она рассмеялась, положила голову мне на плечо, и наши губы наконец-то встретились. Но она искала скорее тепла, чем любви. Я чувствовал, что она в любую секунду готова отшатнуться; ее напряжение показывало, как легко я могу переступить невидимую грань...
— Не беспокойся, — сказал я. — Уговор дороже денег, ты же сама говорила.
— Для тебя этого достаточно?
— Да.
Она заметно расслабилась.
— В наше время большинство мужчин думают, что за обедом обязательно должна следовать постель.
Я подумал, что они правы. Обнял ее за плечи и загнал свои первобытные инстинкты обратно в пещеру. Ничего, в свое время я выиграл немало скачек именно благодаря тому, что умел выждать нужное время. Так что к выжиданию мне не привыкать.
Она оторвала голову от моей груди и потерла щеку.
— Что это колется?
Я объяснил насчет своего привычного вывиха и бандажа, который удерживает его на месте. Она провела пальцами вдоль повязки на груди и нащупала пряжку.
— А как он действует?
— Повязка у меня на плече присоединена к повязке, которая идет вокруг груди. Это не дает мне поднимать руку.
— Ты его все время носишь?
— Угу.
— Даже в постели?
— Нет, в постели я надеваю другой, помягче.
— А не мешает?
— Привык. Я его уже не замечаю. Она заглянула мне в лицо.
— А вылечить ты это не пробовал? Можно ведь сделать операцию...
— У меня аллергия на скальпели.
— А-а, понимаю...
Она потянулась за сигаретой, я дал ей прикурить, и мы долго сидели рядом, беседуя о ее и моей работе, о ее и моем детстве, о том, какие книги, места и люди нравятся мне — и ей.
Мы не познали, но узнали друг друга.
А потом я еще раз поцеловал ее и ушел.
Глава 7
Большую часть следующей недели я провел в Ньюмаркете, у знакомого тренера. Ходил на аукционы и на скачки.
Криспин, проспавшийся и угрюмый, поклялся, что в мое отсутствие не будет пить и найдет себе работу, и я, как обычно, заверил его, что у него хватит силы воли и на то, и на другое. Я по опыту знал, что это не так, но его эта ложь поддерживала.
Софи все выходные дежурила в неудобное время, и в понедельник тоже, но пообещала, что в следующее воскресенье приедет ко мне на ленч, если я, конечно, не буду против. Я сказал, что как-нибудь переживу.
В Ньюмаркете собрались все сливки общества. Все барышники, крупные и мелкие. Все тренеры и жокеи со своими лошадьми, все владельцы со своими надеждами. Все клиенты с чековыми книжками наготове. Все коннозаводчики — сейчас подводился итог работе целого года. Все букмекеры, выискивающие лохов. Все репортеры, выискивающие сенсации.
Мне было поручено купить одиннадцать годовичков, если я найду подходящих по подходящей цене. И по большей части деньги клиентов уже лежали у меня в банке. Мне бы следовало быть довольным тем, что мой бизнес растет, но вместо этого я то и дело нервно оглядывался, ожидая увидеть Кучерявого.
То, что за время выходных больше ничего не случилось, вовсе не означало, что больше ничего и не случится. Все эти козни по-прежнему казались мне бессмысленными, но тот, кто их строил, явно делал это с какой-то целью, и цель, по всей вероятности, еще не была достигнута.
Криспин поклялся на всем священном, от Библии до своей призовой шапочки регбиста, что нашел бутылку с виски на кухонном столе, уже открытой, и что он почуял запах виски, как только вошел в дом. После того, как он повторил это в десятый раз, я ему поверил.
Кто-то знает о моем плече. Знает о моем брате. Знает, что я держу у себя в конюшне транзитных лошадей. Знает, что я покупал лошадь Керри Сэндерс для Николя Бреветта. Слишком много знает этот кто-то!
Здание аукционов в Ньюмаркете, наверно, понравилось бы даже Керри Сэндерс: большой амфитеатр под крышей, теплый, ярко освещенный, с рядами откидывающихся кресел, как в театре. Снаружи находились двери, ведущие в многочисленные офисы, расположенные под верхними рядами сидений. Эти офисы снимали торговцы лошадьми. У каждой крупной конторы был здесь свой офис, но из барышников-одиночек такое могли себе позволить лишь немногие. Одним из таких счастливцев был Вик Винсент. Для того чтобы окупить расходы, нужно было иметь очень большой оборот. Хотя это было ужасно удобно. Я думал, что буду считать свою карьеру удавшейся, когда у меня будет свой офис на каждом крупном аукционе. А пока что я обычно делал записи на полях каталога, а с клиентами встречался в баре.
Во вторник, первый день торгов, я пришел на аукцион еще до начала, потому что иногда сделки заключаются до того, как повалит толпа. И у самых ворот меня перехватил Ронни Норт.
— Я получил твой чек за Речного Бога, — сообщил он. — Вот скажи, разве это было не то, что тебе нужно?
— Видел бы ты его!
— Я его видел на скачках прошлой весной! — обиделся Ронни.
— Вот, видно, с тех пор его и не чистили.
— Ну, тебе за такие деньги, и все сразу! Ронни был маленький шустрый человечек, проворный в движениях и в делах. Он никогда не смотрел вам в лицо подолгу. Вот и сейчас его глаза шныряли туда-сюда, заглядывали мне через плечо, чтобы видеть, кто там еще пришел, кто уходит и не упускает ли он шанс зашибить бабки.
— А ему лошадь понравилась? — спросил он.
— Кому?
— Николю Бреветту.
Я замер. Это, видимо, привлекло его внимание. Он снова посмотрел мне в лицо и только тут сообразил, что проболтался.
— Так ты знал, что лошадь предназначается для Николя Бреветта, еще до того, как продал ее мне? — спросил я.
— Нет, — ответил он, но не сразу, а слегка замешкавшись. Так что это явно означало "«да».
— Кто тебе сказал?
— Да все знали!
— Не правда, не все. Откуда ты узнал?
— Не помню.
Он сделал вид, что ужасно торопится, и начал потихоньку отступать.
— Ты только что упустил клиента, — сказал я. Он остановился.
— Честно, Джонас, этого я тебе сказать не могу. Давай оставим это, будь другом. Больше я тебе ничего сказать не могу — мне это слишком дорого обойдется; и, если хочешь оказать мне услугу, забудь о том, что...
— Услуга за услугу, — перебил я.
— Какая?
— Начни торг за четвертый лот.
— Ты хочешь его купить?
— Да, — сказал я.
Ронни смотрел на меня недоверчиво. Люди, которые собираются купить лошадь, не любят начинать торг, чтобы не показывать, что заинтересованы в этом. Но, с другой стороны, ни один уважающий себя барышник не скажет другому, какую лошадь он хочет купить. Я ответил Ронни самым честным и наивным взглядом, какой только мог изобразить. Он самодовольно ухмыльнулся и пообещал начать торг. И убежал. Я не спеша пошел за ним следом и увидел, как он на противоположном конце загона что-то возбужденно рассказывает Вику Винсенту.
Они открыли первые страницы каталога и прочли напечатанное мелким шрифтом. Вик Винсент покачал головой. Ронни Норт что-то протараторил, но Вик Винсент покачал головой еще энергичнее.
Я пожал плечами. Ну и что это доказывает? Только то, что Ронни Норт не хотел оказывать мне услугу, не посоветовавшись с Виком Винсентом. Это вовсе не значит, что именно Вик Винсент сказал ему, что Речной Бог предназначается для Николя Бреветта.
Первых нескольких лошадей вывели из конюшен в загон, и я облокотился на ограду и стал внимательнее присматриваться к номеру четвертому. Гнедой жеребчик развивался не вполне пропорционально: у него был слишком высокий круп. Со временем это, вероятно, выправится, но голова так и останется слишком узкой. Родословная довольно приличная, его родная сестра выиграла известную скачку, и его выставила на продажу миссис Антония Хантеркум из Пэйли.
— Привет, Джонас! — сказал голос у меня за спиной.
Я обернулся. Джимини Белл, заискивающий и в то же время агрессивный, такой же, как в Аскоте. Умеет же человек подкрасться незаметно! Он дрожал от холода на пронизывающем ветру — пальто у него было слишком легкое для такой погоды.
— Привет, — ответил я. — Хочешь заработать десятку?
— Выкладывай! — не задумываясь, ответил он.
— Начни торг за четвертый лот.
— Чего? — он разинул рот от изумления.
— Подними цену до двух тысяч.
— Но ты же никогда... никогда...
— Только в этот раз, — сказал я.
Он сглотнул, кивнул и исчез. Джимини был более скрытен, чем Ронни Норт, но очень скоро он тоже появился рядом с Виком Винсентом, и ему в ответ тоже энергично покачали головой.
Я вздохнул. Антония, тетушка Софи, снова окажется в убытке. Ради Софи я пытался устроить так, чтобы ее лошадь пошла за приличную цену, но раз уж Вик Винсент положил на жеребчика свой дурной глаз, я получу его почти что даром. Пожалуй, лучше его вообще не покупать. А то как я потом буду объясняться с Софи и ее тетушкой?
Тут я с удивлением обнаружил, что ко мне подошел сам Вик Винсент. Он облокотился на ограду рядом со мной и кивнул мне.
— Привет, Джонас.
— Привет, Вик.
Мы обменялись вежливыми улыбками, в которых не было ничего дружеского. А ведь он мог бы мне нравиться — и когда-то действительно нравился. Он бы нравился мне и до сих пор, если бы не отбил у меня двух клиентов, наврав им про меня с три короба.
Поверить Вику Винсенту было нетрудно. У него было широкое обветренное лицо с уютным двойным подбородком и полным ртом, который легко расплывался в улыбке, и уголки губ были приподняты, даже когда Вик не улыбался. Прядь рыжевато-русых волос падала на лоб, придавая Вику мальчишеский вид, несмотря на то что ему было уже лет сорок, и даже его блестящие голубые глаза выглядели чистыми и искренними.
Но все это добродушие было чисто внешним. Когда я выразил ему свое возмущение по поводу потерянных клиентов, Вик рассмеялся и сказал, что в любви, на войне и в торговле лошадьми все средства хороши и что, если мне слишком жарко, я могу выйти из кухни, а он все равно будет топить печку по своему усмотрению.
Он поднял воротник дубленки и похлопал руками в теплых перчатках.
— Нежарко сегодня!
— Угу.
— Я слыхал, у тебя были проблемы в Аскоте...
— Были.
— Мне Константин Бреветт рассказал.
— Понятно.
— Ага... — Вик Винсент помолчал. — Если миссис Сэндерс снова понадобится лошадь, лучше предоставь это дело мне.
— Это Константин так сказал?
— Да.
Он смотрел, как выводят первых лошадей. Номер четыре сзади выглядел нормально, но спереди смотрелся неуклюже.
— Я однажды купил такого жеребчика, — заметил Вик. — Рассчитывал, что с возрастом плечи у него разовьются. А он так и остался непропорциональным. Покупая растущего жеребенка, всегда рискуешь...
— Да, наверно, — ответил я. Бедная тетя Антония! Еще несколько секунд он стоял молча, но я уже прекрасно понял его. «Не вставай мне поперек дороги и не покупай этого жеребчика». Наконец он кивнул с видом человека, оставшегося хозяином положения, и удалился.
Громкоговоритель захрипел, прокашлялся и объявил о начале торгов.
Я вошел в зал. На просторной трибуне стояло четверо-пятеро барышников, но места для покупателей были еще пусты. Несмотря на то что за окнами было светло, под потолком ярко сияли прожектора, и песчаный круг, на который выводят лошадей, был выровнен граблями. Аукционист с надеждой смотрел в сторону двери. Лот номер один виновато появился на арене, сопровождаемый группой озабоченных людей — видимо, его нынешних владельцев.
Покупателей на него не нашлось. Лот номер один удалился в противоположную дверь, и озабоченные люди ушли вслед за ним.
На лот номер два и номер три покупателей тоже не нашлось. Британские устроители аукционов обычно планируют продажи с расчетом на то, что потенциальные серьезные покупатели появляются в середине дня, и потому лучших годовиков ставят именно на это время, а мелкие фермы вроде той, которой владеет тетя Антония, подбирают остатки.
При ярком освещении лот номер четыре выглядел значительно лучше. Все лошади при ярком свете выглядят лучше, как и драгоценности, — вот почему устроители аукционов и ювелиры не жалеют денег на электричество.
Аукционист добросовестно начал торг, явно не рассчитывая на удачу. Он принялся накручивать цену без единого серьезного предложения. Когда дошло до тысячи, я довольно нерешительно махнул каталогом. Если я куплю жеребчика за тысячу, Антония меня сожрет.
— Спасибо, сэр! — отозвался аукционист, несколько удивленный, и умело выудил из абсолютно пустых рядов прямо перед собой тысячу сто.
«Ну, слава тебе, господи!» — подумал я. У тетушки хватило ума назначить минимальную цену. Я предложил тысячу двести, аукционист сказал: «Тысяча триста», и в конце концов мы с ним с грехом пополам добрались до тысячи девятисот.
— Вы можете его потерять! — предупредил аукционист.
Снаружи вошли три-четыре человека и остановились рядом со мной на краю арены, по которой терпеливо нарезал круги номер четыре. Ход торгов транслировался на улицу через громкоговорители, и люди зашли посмотреть.
Я кивнул аукционисту. Тот немного успокоился и ровным тоном произнес:
— Две тысячи. Продаю...
Он взглянул на тех, кто только что зашел.
— Две тысячи сто?
Но две тысячи сто никто не предложил. Он сделал еще несколько бесполезных попыток, и наконец жеребчик был продан Джонасу Дерхему.
Я развернулся. Позади меня стоял Вик Винсент. Он был мрачнее тучи.
— Джонас, — сказал он, — нам надо поговорить...
— С удовольствием, Вик. Кофе хочешь? Он отмахнулся от моего предложения, взял меня под руку, якобы по-дружески, и буквально вытащил на улицу.
— Слушай сюда!
— В чем дело?
— Я же тебе говорил, что этот жеребчик никуда не годится!
— Спасибо за заботу.
Он уставился на меня исподлобья.
— Сколько миссис Хантеркум тебе заплатила?
— Тут холодно, — ответил я. Вик был готов взорваться.
— Она тебе ничего не даст!
— Я и не просил.
— Вот именно, тупой ублюдок! Мы должны держаться вместе. Мы должны показать коневодам, что мы все заодно. Понял или нет? Мы не можем позволить тебе сбивать цену. Это бесчестно по отношению к нам! Ты же сам больше заработаешь, если будешь на нашей стороне! Это разумно. Тебе ясно?