"Вошла Гума (уже упоминавшаяся выше арапка), дабы прислуживать нам при отходе ко сну. Я всегда считала, что убранство турецких опочивален простотой своей являет резкую противоположность дневным покоям; таким образом, я была совершенно не подготовлена к новому великолепию, представшему моим глазам.
В двух альковах, задрапированных шелком, лежали груды крытых атласом тюфяков, обшитых серебряной бахромой; бесчисленное множество подушек, обтянутых поверх розового атласа крапчатой кисеей (мы облегченно переводим дух: это не мог написать мужчина), и бархатные одеяла на гагачьем пуху. А на ложе Аминэ одеяло крыто бархатом абрикосового цвета, и посредине одеяла вышиты мелким жемчугом ее инициалы. Возле каждого ложа - молитвенный коврик из пурпурного бархата. Дивной красоты светильник излучает мягкий рубиновый свет. Аминэ давно уже уснула, а я все еще как будто грезила наяву, не смея вопросить свои восхищенные чувства: возможно ли все это на самом деле?" {Наш друг мистер Желтоплюш, постаравшийся выяснить, кто автор этого произведения, сообщает, что в великосветских кругах все приписывают его мисс Хауэл-энд-Джеймс.}
Спи спокойно, счастливица Вильгельмина Амелия, мы не станем больше тревожить тебя.
Но, говоря серьезно, или seriatim, как любит выражаться доктор Ларднер, неужто этот род литературы будет и впредь процветать в нашей стране? Неужто каждый год будут печатать у нас новый вздор, чтобы глупые родители могли дарить его глупым детям; чтобы тупицы могли жевать и пережевывать его, пока не прозвонит обеденный гонг; чтобы на столике в гостиной у миледи и в книжном шкафу у мисс стало еще больше хлама. Quousque tandem? Доколе, о Кипсек, ты будешь злоупотреблять терпением нашим? Сколько скверных картин еще намалюют, сколько напишут скучных рассказов, до коих пор журналисты будут расхваливать, а одураченная публика покупать? Очень любопытно прочесть по порядку подписи к гравюрам, напечатанным в "Кипсеке". За тремя, уже упомянутыми нами, следуют:
греческая дева;
Зулейка;
Анжелика;
Тереза;
Вальтер и Ида (очень хорошая гравюра Эдварда Корбу);
Серебряная дама,
и все они (за исключением одной-единственной, отмеченной нами) - очень плохи: безвкусны, небрежны, бледны и невыразительны. Ни об одной из этих большеглазых красоток с тонкой талией нельзя подумать, что она писана с натуры. Рахитичные, топорные, кособокие подобия человеческой фигуры, с шутовской пышностью обряженные в перья и какие-то лоскутки, напоминают живую женщину не больше, чем прилагаемые к гравюрам вирши напоминают истинную поэзию.
В Лондоне есть одна или две лавки, в витринах которых выставлены немецкие гравюры; нельзя без чувства унижения проходить мимо них и сравнивать искусство обеих стран. Взгляните, например, на двух Леонор и поставьте их рядом с какой-нибудь героиней мистера Пэрриса или дородными грациями мистера Мэдоуса. Возьмем, для примера, картину, именуемую "Анютины глазки", из милейшей книжицы "Цветы очарования" {"Цветы очарования". Двенадцать групп из женских фигур, символизирующих цветы. Рисунки различных художников, со стихотворными комментариями Л. Э. Л. Лэндон, 1838. Изд. Аккермана.} и сравним ее с немецкой гравюрой. В последней нет ни одной мелочи, которую художник счел бы недостойной внимания и труда; он ничем не пренебрегает, и ничего не забывает. Все его фигуры - живая плоть и кровь; их одежда, украшения, каждый уголочек, каждая черточка картины списаны с натуры самым тщательным образом.
Мистер Мэдоус, пожалуй, более поэтичен; доверяясь своему таланту, он пишет по вдохновению; и все же, в которой из двух картин больше поэзии, больше совершенства? В безыскусственных и кротких Леонорах с милыми, спокойными лицами и задумчивым чистым взглядом; или в бесстыдной толстухе из "Анютиных глазок" с неподобающе обнаженными и дурно нарисованными плечами? Еще одна толстуха, в такой же степени дезабилье, заключает в свои объятия Фатиму - э 1; а третья, пританцовывая и лукаво усмехаясь, с цветком в руке удаляется прочь - ни косточки, ни мускула в этих обнаженных жирных бюстах, уродливых голых руках, похожих на сосиски пальцах. Грубые, низменные, плотские по замыслу, - эти картины и по исполнению ничуть не лучше.
Мы напустились так на мистера Мэдоуса, ибо он самый даровитый из художников, занимающихся такого рода живописью, и, несомненно, способен создать значительно лучшие произведения. Так почему же он тогда не соизволит быть пристойным и естественным? И почему, спрашивается, должна мисс Корбо писать голых женщин-, именуемых лилиями, и писать их при этом скверно? А мистер Юинз изображать группу существ женского пола ("Гиацинты"), сложенных самым противоестественным образом и припадающих, к земле в весьма неловких и неестественных позах? Мы уже убедились, что оба эти художника способны на гораздо большее; и лишь дурной вкус современников вынуждает их унижать свой талант и искусство, которому они служат.
Весьма утомительно заниматься разбором произведений, столь мало заслуживающих внимания или похвалы. Хорошая картина тем и отличается от посредственных, что из великого множества увиденных вами она одна невольно приходит на память. А вот, просмотрев целых двести иллюстраций, помещенных в двенадцати ежегодниках, мм не могли припомнить ни одной даже на следующий день. Ну не постыдно ли, что столько времени и таланта было растрачено совершенно впустую? В "Приношениях дружбы" {"Приношения дружбы и Зимний Венок", рождественский, и новогодний подарок на 1838 г., Лондон, 1838, Смит и Кo.} и "Незабудке" {"Незабудка". Рождественский, новогодний и именинный подарок на 1838 г., редактор Фредерик Шоберль. Лондон, 1838. Изд. Аккермана.} нам встретились - не считая гравюр, помещенных на заглавных листах, - всего лишь, два довольно приличные картины: итальянский пейзаж Стэнфилда и вернеровский вид Венеции. Из-за ничтожности сюжетов пошли прахом труды и искусство гравера. Удачней обстоят дела с гравюрами в "Ежегоднике Робертса". Роберте талантливый художник, и с его рисунков гравюры делать куда легче, чем с женских фигур и исторических сцен. Что же касается иллюстраций, помещенных в "Христианском Кипсеке" {"Христианский Кипсек" за 1838 г. Под редакцией достопочтенного Уильяма Эллиса, Лондон, 1838. Изд. Фишера.} и "Салонном альманахе" Фишера {"Салонный альманах". Посвящен королеве Виктории. Со стихотворными комментариями Л. Э. Л., Лэндон, 1838. Изд. Фишера.}, - все они, с позволения сказать, сплошное шарлатанство. Одни взяты из богословских журналов, другие из мемуаров разных миссионеров; некоторые из галерей исторических портретов - и лишь немногие оригинальны; впрочем, в сущности даже и эти не оригинальны, ибо, хотя служат сейчас благочестивым целям, были написаны, по всей очевидности, для целей весьма мирских; нельзя без горечи читать слово религия, столь часто повторяемое только для того, чтобы набить старым рисункам цену и увеличить доходы издателей. В точности такое же шарлатанство и "Альбом для юношества" {"Альбом для юношества" Фишера. Рис. Агнес Стрикленд и Бернарда Бартона, Лондон, 1838, Изд. Фишера.}, пользующийся теми яге самыми источниками, из каких берет свой товар "Христианский Кипсек". Плохие старые гравюры помещены здесь под видом новых, со специально сочиненными для них прозаическими и стихотворными комментариями.