— Самого классического, какой у нас есть.
Она замолчала и с ужасом посмотрела на старика: тот весь скорчился.
— Вам плохо? Может, нужно…
— Нет-нет, просто легкая боль. Она быстро проходит. — Старик выпрямился. — А как скоро вы пошьете брюки?
— К следующей среде. Если это не так срочно. А у вас скоро какая-то особая дата?
— Да. Но среда мне вполне подходит.
Он достал из бумажника несколько сотенных купюр и протянул ей. Она начала их пересчитывать.
— Да, могу только добавить, что этот костюм вы будете носить всю жизнь.
Его смех еще долго звенел у нее в ушах.
— Подлечить? — У женщины был низкий, дружелюбный голос.
— Да, по-моему, она вчера немного простудилась.
Ее улыбка стала немного шире и приветливей. На вид женщине было лет тридцать, одета в черное манто, очень простое, элегантное и — Харри чувствовал это инстинктивно — весьма дорогое.
— Я собиралась уходить, — сказала женщина. — Вам сюда?
— Думаю, да. Здесь живет Синдре Фёуке?
— Жил, — ответила она. — Мой отец уже несколько месяцев как переехал в город.
Харри посмотрел на нее внимательнее и подумал, что она красива. А то, как раскованно она разговаривала, не отводя глаз, свидетельствовало об уверенности в себе. Энергичная женщина, предположил Харри. На ее работе, должно быть, нужен расчетливый, холодный разум. Маклер, заместитель директора банка, сотрудник госаппарата или что-то в этом роде. Во всяком случае, материально обеспеченная, в этом можно не сомневаться. И на это указывали не только ее манто и гигантский дом позади нее, но и ее осанка, и высокие, аристократические скулы. Она спустилась по лестнице, ставя ноги одну точно перед другой, будто шла по невидимой линеечке, причем с легкостью. Занималась балетом, подумал Харри.
— Могу я вам чем-нибудь помочь?
Четкий выговор и подчеркнутое ударение на слове «я» придавали ее речи что-то театральное.
— Я из полиции. — Харри полез было в карман куртки за удостоверением, но она с улыбкой махнула рукой. — Вот, и мне надо переговорить с вашим отцом.
Харри с досадой отметил, что говорит с какой-то неестественно-торжественной интонацией.
— Зачем?
— Мы ищем одного человека. И возможно, ваш отец мог бы нам в этом помочь.
— А кого вы ищете?
— Этого мы еще не можем сказать.
— Отлично. — Она кивнула так, будто это была проверка и Харри с успехом выдержал ее.
— Но если вы говорите, что он здесь не живет… — Харри посмотрел на нее из-под ладони. У нее были изящные руки. Занималась фортепиано, подумал Харри. А вокруг улыбчивых глаз были морщинки. Может, ей уже за тридцать?
— Не живет, — сказала она. — Он переехал в Майорстуа. Вибесгате, восемнадцать.
— Он переехал в Майорстуа. Вибесгате, восемнадцать. Еще, думаю, вы можете встретить его в Университетской библиотеке.
«В Университетской библиотеке» . Она четко проговорила каждый слог.
— Вибесгате, восемнадцать. Ясно.
— Хорошо.
— Да.
Харри кивнул. Потом еще раз. Как игрушечная собачка, из тех, что так любят водители. Она сдержанно улыбнулась ему и подняла брови, будто давая понять, что если вопросов больше нет, то разговор окончен.
— Ясно, — повторил Харри.
У нее были черные и ровные, как по линеечке, брови. Разумеется, она их подравнивает пинцетом, подумал Харри. Немножко.
— А сейчас мне нужно идти, — сказала она. — Мой трамвай…
— Ясно, — повторил Харри в третий раз, не двигаясь с места.
— Надеюсь, вам удастся его найти моего отца.
— Мы постараемся.
— Всего доброго. — Она пошла прочь, под ногами у нее захрустел гравий.
— У меня есть маленькая проблема… — начал Харри.
— Спасибо за помощь, — сказал Харри.
— Что вы, — ответила она. — Вам точно не придется делать большой крюк?
— Вовсе нет, нам, что называется, по пути. — Харри с волнением посмотрел на ее тонкие дорогие кожаные перчатки, на которых теперь была серая грязь с кузова его «форда». — Вопрос в том, сколько эта развалина еще продержится.
— У вас тут, я вижу, небогато. — Она указала на дырку в щитке приборов, где должна была быть магнитола, но сейчас оттуда торчала масса красных и желтых проводов.
— Украли, — объяснил Харри. — Поэтому и дверь не закрывается — замок тоже сломали.
— И теперь в нее может забраться кто хочет?
— Да, вот что годы делают.
Она рассмеялась:
— Неужели?
Харри снова бросил на нее быстрый взгляд. Может быть, она относится к тому типу женщин, что не меняются заметно с годами, которые выглядят на тридцать и в двадцать лет, и в пятьдесят. Ему нравился ее профиль, эти изящные черты. На щеках у нее был природный румянец, а не тот сухой, неживой загар, какой в феврале приобретают женщины ее лет в соляриях. Она расстегнула манто, и он увидел ее длинную, тонкую шею. Харри посмотрел на руки, которые она невозмутимо скрестила на груди.
— Красный свет, — сообщила она спокойно.
Харри ударил по тормозу.
— Прошу прощения, — произнес он.
Как он себя с ней ведет? Зачем он посмотрел, нет ли у нее обручального кольца? О господи!
Харри выглянул в окно и сразу припомнил то место, где они остановились.
— Какие-то проблемы? — спросила она.
— Нет-нет. — На светофоре загорелся зеленый свет, Харри нажал на газ. — Просто у меня плохие воспоминания об этом месте.
— У меня тоже, — сказала она. — Пару лет назад я проезжала здесь на поезде, как раз после того, как одна полицейская машина проехала переезд и врезалась в ту стену. — Она показала рукой. — Это было ужасно. Один полицейский повис на изгороди, как будто его распяли. Я потом несколько ночей подряд не могла заснуть. Мне рассказывали, что полицейский, который вел машину, был пьян.
— А кто вам это рассказывал?
— Так, один, я с ним вместе училась. Из Полицейской академии.
Они проехали Фрёен. Виндерн остался позади. Далеко позади, подумал Харри, будто решив это для себя — окончательно и бесповоротно.
— Так вы учились в Полицейской академии? — спросил он.