– Это все так, – поморщился Ивонин, словно вода оказалась слишком уж кислой. – В данном случае твои рассуждения правильны. И я вовсе не хочу толкать тебя на усложненный путь. Обычно преступления не так уж и запутанны, а преступники чаще всего не слишком умные люди. И если они и добиваются успеха, так только потому, что люди отвыкли от откровенных подлостей и даже как-то теряются перед ними. Поэтому каждый не то что умный, а просто средний человек всегда обхитрит и поймает жулика, если только поймет, что перед ним жулик. Все это так. И в то же время… И в то же время мне в этой цепочке что-то не нравится. Какие-то… – Ивонин неопределенно пошевелил пальцами и причмокнул, – нюансы, что ли. Оттенки. И чтобы не заражать тебя сомнениями, версию Камынина я проверю сам. Дел у меня не так уж много, а выход на ювелирный магазин очень опасен.
– Смотрите сами, но мне это не кажется опасным.
– Почему?
– Воры ведь уже проверили профессорскую машину.
– Э-э, нет. Как раз наоборот – им это не удалось. А повторить попытку они не могли, потому что профессор ездил на машине отдыхать. А сейчас на ней чаще всего ездит сын. Так что проверка не исключена. Словом, Камынина разработаю я. – Ивонин отставил стакан, задумался. – Да, вот еще. Один из Хромовых, – Ивонин заглянул в свои записи, – Аркадий, просит встречи со следователем.
– Посидел в камере и понял, что положение серьезное. Версия о мелкой краже не проходит.
– Естественно…
– Хорошо. Пока оформляются документы для посещения тюрьмы, я съезжу на место задержания. Очень смущает, что у жуликов не нашлось ни ключа, ни отмычки.
14
Продавщица кваса – толстая, сердитая тетка, наливая кружки и бидоны, искоса поглядывала на молодого человека, который нетерпеливо ходил по газону, обследовал решетки возле молоденьких лип, заглядывал под машины, стоящие вдоль тротуара, в подъезды дома и даже в ливнестоки. Жара не спадала, и поэтому очередь у бочки с квасом не уменьшалась. Продавщица вытерла пот и буркнула:
– Все равно придет…
И, не выдержав солнцепека, Грошев подошел к бочке с квасом. Он встал в очередь, посматривая в ту сторону, куда несколько дней назад бежали воры. Продавщица проследила его взгляд, поджала губы и, когда подошла очередь Николая, буркнула:
– Инструмент свой ищете?
На секунду они встретились взглядами. Продавщица смотрела зло и презрительно. Очень захотелось улыбнуться, но Николай ответил строго. Профессионально строго:
– Не свой, а тех, кого задержали.
Он медленно пил холодный квас – бочку, видимо, только что привезли.
Продавщица привычно хмурилась, потом опять буркнула:
– Мальчишки нашли тут отвертку. С пятого подъезда мальчишки.
– Спасибо, – ставя кружку, сказал Николай. – Пойду в пятый.
Ему повезло в первой же квартире. Дверь открыл мальчик лет двенадцати, и, когда Грошев спросил его, не находили ли они отвертки, он сразу ответил:
– Так она у Славика!
Он бросился вверх по лестнице, а Николай остался сторожить открытую дверь. Через минуту появился и Славик с фигурной отверткой в руках.
– Что это вы бдительность теряете? А вдруг я бы зашел в квартиру?
– Ну и что? – передернул плечами юный хозяин квартиры. – Разве теперь есть жулики по квартирам?
Грошев улыбнулся. Квартирных краж стало гораздо меньше. Мальчишкам понравилась грошевская улыбка, и они, чуть тревожно и заискивающе заглядывая снизу в его лицо, затараторили:
– Мы видели, как их ловили.
– А что им теперь будет?
– Подожди, Славка… Мы хотели отнести вам отвертку, но вот всё дела.
– Это теперь вещественное доказательство?
– Погоди, Славка… А они ничего больше не бросили? Может, мы поищем?
– Вероятно, бросили, – серьезно ответил Грошев. – Тот самый ключ или отмычку, которой открывали дверцы машин.
А будет им то самое, что определит суд. И очень жаль, что вы не принесли нам отвертку сразу же: она могла бы нам очень и очень помочь. И главное, сберечь время.
– Понятно. Ну хорошо, мы со Славкой и еще ребята поищем. Может, и ключ найдем. А какой он?
– Не знаю, – все так же серьезно ответил Грошев. – Вероятно… Впрочем, зачем гадать – не знаем. Мало ли что могут придумать преступники?
– Это верно, – тоже серьезно подтвердил Славка. – Мы поищем.
Рассматривая фигурную, с крестиком-нарезкой на конце, заостренную отвертку, Николай гадал, что можно отвинчивать с ее помощью.
Шурупами с крестообразной насечкой на головках крепятся облицовка ветрового стекла (это, пожалуй, исключается), облицовка дверей (а вот это возможно, двери – полые, в них можно кое-что запрятать, только мягкое, чтобы не гремело). Есть шурупы и на сиденьях – но в сиденья тоже многое не запрячешь. Затем ручки, боковинки… Боковинки из прессованного картона. Они прикрывают проемы в кузове под приборной доской, сразу же за передними дверцами. Там, за боковинами, можно спрятать многое. Но боковинок две, а отвертка одна.
– Послушайте, ребята, а второй такой отвертки вы не находили?
– Нет. А их было две?
– Да, мне кажется, что их было две. Поищите заодно и еще одну отвертку.
– Ладно. Будем искать и отвертку.
Они распрощались дружески.
Хорошо, когда попадаются смышленые ребята и когда взрослые не задаются.
15
Только во второй половине дня Грошев приехал в тюрьму. Аркадий Хромов вошел в следственную камеру бочком, робко. Тусклый свет из зарешеченного окна высветил рыжую щетину на разом ввалившихся щеках. Глаза смотрели пристально, настороженно, но уже просяще.
Обычно самые нахальные преступники хорохорятся только в милиции. Там они кажутся самим себе и своим сообщникам необыкновенно смелыми, решительными и находчивыми ребятами-кремнями: все отрицают, отказываются отвечать на вопросы, пытаются подловить и даже разыграть допрашивающего. Они твердо убеждены в своей необыкновенности и в тупости работников милиции или прокуратуры. Они еще считают, что запросто проведут любого и всякого так же, как, совершая преступление, проводили доверчивых, ничего не подозревающих и верящих им людей.
Но стоит преступникам хлебнуть камерного воздуха, пожить рядом с теми, кто уже понял, что такое тюрьма или колония, повстречаться с бескомпромиссной, кажется, даже бесчувственной тюремной охраной, для которой они – такие смелые и отчаянные несколько часов тому назад – всего лишь глупые и неумелые арестанты, заключенные, как приходит другая крайность: они испытывают ужас. Тогда они начинают жалеть себя, возмущаться порядками и законами, судом, который «за такой пустяк дает такой срок». Кто-то ожесточается, бездумно усугубляя свою вину, кто-то сламывается, но большинство все-таки пытается трезво оценить свое положение – этому всегда помогают обитатели камеры. Они, как опытные юристы, разберутся в деле новичка и точно определят и его будущую судьбу, и линию его поведения на все случаи жизни.
Аркадий Хромов тоже пришел к следователю в состоянии жалости к самому себе, ужаса перед неминуемым наказанием и в то же время со все еще не оставленной надеждой, что молодой следователь – «тупак» и поэтому, может быть, еще и удастся провести, обмануть его и тем облегчить свое положение.
– Садитесь, – устало предложил Грошев.
Когда Хромов бочком присел на табуретку, Николай вынул из кармана отвертку и положил ее на стол. Аркадий посмотрел на нее и поежился.
– Что у вас? – спросил Николай.
– Я хотел сказать вам, что в милиции и при первом допросе я погорячился… вначале. Кража действительно была…
– Одна? – перебил его Грошев.