- Пять против одного - это много.
Но тут опять вмешался Андрюша, и снова разгорелся спор.
Вскоре начали прощаться.
Спускаясь по лестнице, Таран мечтательно произнес, кивнув на шедшего впереди Гельтищева:
– А мировой свитер на этом парне.
– Могу достать, - охотно отозвался Жора.
– Монета будет, так и сами достанем, - отрезал Таран.
В вестибюле Илья Куклев не спеша говорил Борису:
– ...А резец надо затачивать под другой угол. Потому скорость на таких оборотах пульсирует. Опасный момент создается.
– Ну что, заждались? - спросил, подходя к ним, Таран.
– Вы бы еще два часа там сидели, - проворчал Куклев, вставая.
Гельтищев и Жора ушли вперед.
У гардероба Андрюша задержал Марину.
– Ты спешишь?
– Пока нет.
– Почему пока?
– Потому, что уже семь, а в восемь мне надо идти в гости.
– Каждый раз ты куда-нибудь спешишь, - с обидой сказал Андрюша.
Марина мягко взяла его под руку.
– Неправда. Ведь ты сам знаешь, что неправда.
Ее большие темные глаза смотрели на Андрюшу с ласковым упреком, и он честно признался:
– Мне почему-то всегда тебя не хватает.
Марина не ответила.
Они направились к выходу, издали помахав на прощание ребятам.
– Хороша девчонка, - мечтательно произнес, глядя им вслед, Таран и, вздохнув, добавил: - Но есть, конечно, и лучше.
– Он тоже парень свой, - заметил Николай.
Выйдя из больницы, они еще долго гуляли по улицам. Тьма сгустилась. Сквозь плотные кроны деревьев еле пробивался золотыми нитями свет уличных фонарей. Широкие плитчатые тротуары тонули во мраке. А рядом, за черными стволами акаций, проносились освещенные троллейбусы.
Ребята, все четверо, молча, плечо к плечу, шли по тротуару. Лишь огоньки папирос, на секунду разгораясь, освещали их лица.
– Жалко того парня, - сказал Николай. - Чуть двинется, и уже больно.
– И еще грозят, - зло прибавил Таран: - "Только заведите свою шарманку, и не такой бенц устроим".
Внезапно ребята остановились и переглянулись.
Потом никто из них не мог вспомнить, у кого именно вдруг возник необычный и дерзкий план. Но все мгновенно оживились, заговорили, перебивая друг друга, плотной группой стоя в темноте на пустынном тротуаре.
Николай, сдерживая возбуждение, как можно спокойнее предупредил:
– А в штабе объясним. Хотим, мол, жизнь в этом красном уголке наладить. Вечер организовать. Для начала под нашей охраной. Поняли?
– Вот это да! - самозабвенно воскликнул Таран. - Ну, держись, хлопцы!
Илья Куклев довольно кивнул круглой головой.
– Дело будет. Давно я до них добираюсь, душа с них винтом.
Борю Нискина лихорадило, как накануне ответственнейшей турнирной партии.
– Главное - план, - горячо объяснял он. - Это половина успеха, имейте в виду!
Таран вдруг хлопнул себя ладонью по лбу.
– Братцы, надо девушек пригласить, А то как же?
– Сами придут, - ответил Николай.
– Нет, своих. А то и чужие побоятся, - настаивал Таран.
Его поддержал Борис.
– Ладно, - неохотно согласился Николай. - Предупредим в райкоме Аню.
И вдруг все замолчали. Николай даже в темноте ощутил настороженные, осуждающие взгляды друзей. Ему стало не по себе.
– Ты это брось, Николай, - тихо сказал сразу ставший серьезным Таран. - Машу, значит, жалеешь? А других девчат, выходит, можно звать? За них тебе не страшно, да?
Николай, потупясь, минуту молчал, потом медленно произнес:
– За всех боюсь. И Машу я не позову.
Он вдруг с необыкновенной ясностью ощутил - до боли, до такого испуга, что оборвалось все в груди, - как дорога ему Маша, ее смех, улыбка, крутые локоны на хрупких плечах, теплый, лучистый взгляд больших карих глаз, ее губы, которые он лишь однажды осмелился поцеловать, - вся Маша, необыкновенная, чудесная, как из сказки, девушка.