- Иди за мной, - просто говорит она и направляется по тропинке через поле - по той, которая не в сторону от реки, а как бы чуть наискосок к ней, и выводит к перелеску на холмах таких пологих и к ложбинке между ними: к тому месту Дачного Хутора, словом, где "старые дачи" стоят, как мы их называем. То есть, я говорил ведь уже, что и на этих Старых Дачах немало новых хозяев появилось, но они сами по себе старые, а Новыми Дачами мы называем те коттеджи, которые как грибы после дождя выросли, по обе стороны реки, где у реки самое узкое место, между двумя затонами, и где даже моторки не надо, чтобы быстренько на другую сторону сбегать: два взмаха веслами и пожалуйста. Еще на моей памяти в этом месте пешеходный мост был, но своротило его, во время урагана пятьдесят восьмого года (или пятьдесят шестой год это был) - из тех редких ураганов, о которых потом по сто лет судачат. А новый мост налаживать не стали, потому что он вроде как ни к чему. У всех лодки, а если что крупное перетащить надо - корову, там, на другую сторону перегнать или мебель какую свезти, так через три километра автомобильный мост новый, бетонный, а три километра - это не крюк...
Но я опять отвлекаюсь, да? В общем, топаем мы к Старым Дачам, к тем, которые чуть самого хутора не доходя, от которого и все место название получило (раньше, говорили, наверно, "дачи при хуторе" или "хуторные дачи", а потом переделалось, как легче, короче, и удобней), и проходим к ним не по главной подъездной дороге, а по боковой тропинке, которая к тому краю Старых Дач выводит, где дома больше разбросаны, и где один участок с другого хуже просматривается, чем на другом конце, из-за разросшихся деревьев, и где как раз подосиновиковая просека начинается. И выходим мы к дому, широкому и солидному, с большим застекленным мезонином, с запущенным участком, где только центральная тропа расчищена, и где листья, нападавшие за многие годы, под ногами пружинят прелой сыростью и шелестят.
Я как увидел, в какой дом мы завернули, так совсем обомлел. Чудной дом и, если честно говорить, нехороший. Раньше в нем старикан один обитался, с девчонкой, малость мне знакомый, и у него я подшабашивал, да уж несколько лет, как и он пропал, а до того, слухи ходили, что-то совсем отчаянное с этим домом произошло, вроде того, что цельную семью там вырезали, и связываться с этим домом никто не хотел. И вот ведь что удивительно: сколько лет этот дом простоял заброшенным, без ремонта, без присмотра, а хоть бы хны ему. Почти как новенький. Не то, что не просел совсем, а даже все стеклышки целы - словно у местных пацанов, которые во всех пустующих дачах окна бьют, особливо заледенелыми снежками под Новый год (за что дачники, в мае появляясь, их каждый год проклинают, новые стекла вставляя), кто руку отводил, не иначе. Потому что пацанву никак не удержишь, сами понимаете, да и кто будет за ними следить, пока у постоянных жителей со стеклами не шалят? Словом, таким крепким стоит дом, что чудится: есть в нем собственная сила, покруче человеческой, и самообновляется он, или домовой в нем водится, а то и иная нечисть, которой важно, чтобы порядок в хозяйстве был. Конечно, не мешало бы кое-что подкрасить, наличники подновить - так это и у ухоженных домов сплошь и рядом, не найти хозяина, у которого бы до всего на свете руки доходили.
А она на меня оглянулась, как в калитку вошла.
- Чего раззявился? - спросила.
- Так вы... Так вы, - говорю, - Катя? Сколько лет прошло, как вы не появлялись, так вот и не признал. Я-то вас маленькой девочкой помню.
- Нет, - отвечает, - я не Катя. Меня Татьяной зовут. А у Кати я дом купила.
- У Кати?.. Выходит, дед её помер?
- Да. Как помер, так она дом и продала. Год назад еще.
- Ну да... - прикинул я вслух.
- Ему ведь невесть сколько лет было, все срока вышли. Странно, что до прошлого года дожил. А я вас как-то не видел до сих пор.
- Я редко бываю, наездами. Давай, пошевеливайся, в дом мешок заноси.
Я докатил тачку до самой открытой веранды, взвалил мешок на плечо, потопал в дом вслед за этой Татьяной. Ну да, думаю, хоть и лет семь прошло, все равно Катя помладше должна быть, да и не сумела бы она взлететь так высоко, как эта красотка, от которой прямо несет большими деньгами. Для того не в наших краях обитать надо, а в Москве или в Питере, да и там в первую очередь не сгинуть, хищную хватку иметь, так? Я-то в городах почти не бывал, но представляю, что там делается, а насчет хищной хватки - вот чего у Кати никогда не было, с самого младенчества, это при одном взгляде на неё читалось. Скорей бы её съели, чем она кого-нибудь съела. Интересно, не крутанула её эта красотка вокруг пальца, в смысле цены за дом?..
А эта красотка, Татьяна, ведет меня вправо, в большую пустую комнату, где только и имеется, что огромный дубовый стол, того ещё производства, в длину вытянутый и с резьбой на ножках, и доски стола так плотно пригнаны, что ни на волосинку между собой не разошлись.
- Клади её здесь, - сказала Татьяна, кивая на стол. - И отдышись маленько. А я тебя хорошо отблагодарю.
А сама, значит, спокойненько так вытаскивает тело из мешка, укладывает на столе и начинает внимательно разглядывать.
- Да мне бы... - я стою, переминаюсь с ноги на ногу. - Если делать больше нечего, так я бы пошел...
- Пойди в соседнюю комнату, - говорит она, не оборачиваясь, - выдвини левый верхний ящик туалетного столика - того, что с зеркальцем - и принеси мне увеличительное стекло. И не вздумай ничего спереть. Убью.
И так небрежно она это бросила, что прозвучало её "убью" совсем как шутка. Только, подумалось мне, не очень-то стоит шутить с этой Татьяной.
И я покорно топаю в соседнюю комнату, выдвигаю ящик, мне указанный, а когда, найдя увеличительное стекло, поднял глаза... Батюшки мои! Кое-что мне стало ясно, при том, что ещё больше все для меня запуталось.
Дело в том, что я вижу всю её, эту самую, парфюмерию и косметику - и понимаю, откуда у "таджички" и помада дорогущая взялась, и лак для ногтей таких благородных переливов, что даже мне, деревенщине неотесанной, было понятно: лак этот не с нашенских лоточков, он, небось, чуть не прямиком из Парижей с Америками к нам добрался. Вот откуда все её великолепие взялося, из этого дома! И если б даже я не увидел пустых мест между аккуратно расставленными палочками губной помады, туши для ресниц и прочими женскими радостями, я бы по качеству товара все равно допер... Выходит, эта Татьяна ещё на зиму запасец себе в доме оставила, а "таджичка", значит, лазая по окрестностям, и в этот дом проникла! Дурной славы его не убоялась, вот так. Уж не за это ли и поплатилась? А может, она и что другое уперла, намного более ценное? И кто её пытал? Эта Татьяна? Я уж видел, что сильна девка, с ней и мужик не всякий справится. Но где, в таком случае, была "таджичка" с тех пор, как её "похоронили"? Совсем головоломная история выходит, и уж не знаю, кто в ней разобраться сумеет.
А пока несу этой Татьяне, владелице дома, увеличительное стекло. Она молча приняла, только кивнула, типа того, что "спасибо" обозначила. И стала теперь через увеличительное стекло тело рассматривать. Мне на "таджичку" и глядеть-то страшно, так девчонку изуродовали, а Татьяна будто твой врач приглядывается. Живот ей осмотрела, ноги раздвинула... И, продолжая изучать, говорит:
- Тебя, кстати, как зовут?
- Яков Михалыч. Но можно и Яшка, по деревенски.
- Так вот, Яков, ты сказал, что знаешь эту красавицу. Кто она и откуда?
- Так таджичка она. Которую похоронили месяца три назад... - и не удержался, чтобы не сказать.