Пустой мешок
свисал с пальцев Бордингтона, и тот с ужасом смотрел на него. Потом коренастое тело внезапно наклонилось, Сик соскользнул со стула и повалился
на ковер инертной массой мятой одежды. Бордингтон выпустил лохмотья мешка и устремился в спальню неверными шагами. Он вытащил из-под кровати
свой чемодан, схватил черный плащ, который стал настоящей формой в Праге, и быстро вернулся в гостиную. Сик лежал в прежнем положении. Мысль,
что он убил его, повергла Бердингтона в панику, но ему нельзя было терять ни минуты. Он вышел из квартиры и стал быстро спускаться по лестнице.
Спустившись на лестничную площадку первого этажа, он услышал, как кто-то поднимается. Заколебавшись, он остановился. Спрятаться было
некуда. Если это был его сосед, он удивился бы при виде чемодана. Он все еще находился в нерешительности, когда появилась его жена Эмили.
Эмили, которой теперь было сорок лет, была маленькая и полная. Ее обесцвеченные волосы были причесаны, как гнездо птицы, голубые глаза
погрузились в жир, а жалкое платье пыталось как-то скрыть ее ужасную фигуру. Они посмотрели друг на друга.
Эмили опустила взгляд на чемодан, потом снова посмотрела на Бордингтона, который с жалкой улыбкой на губах задавал себе вопрос, не следует
ли ему убить ее.
- Итак, ты уходишь, - сказала Эмили. Она всегда говорила с ним по-чешски. - Почему у тебя такой испуганный вид? Не воображаешь ли ты, что
это меня стесняет?
Он глубоко дышал, отдавая себе отчет, что готов был убить ее.
- Да, я ухожу, - дрожащим голосом ответил он. - Прощай, Эмили. Надеюсь, что с тобой все будет благополучно. Не поднимайся сразу же в
квартиру... вернись обратно и продолжи свои покупки.
Она переложила из одной руки в другую свою тяжелую сумку для провизии.
- Итак, ты, наконец, решился присоединиться к своей шлюхе, - сказала она.
- Хорошее избавление! Я ожидала этого момента и я в восторге, что ты уходишь.
Бордингтон понял упрек.
- Я огорчен... Ты прекрасно выкрутишься. Твой отец...
- Не говори мне о том, что я должна делать! Отправляйся к своей шлюхе!
Она повернулась и стала медленно подниматься.
- Эмили! Не ходи наверх! - Бордингтон в ужасе повысил голос. - Возвращайся за своими покупками. Я... я был вынужден ударить... Он наверху.
Она остановилась, чтобы посмотреть на него.
- Дурак! - проговорила она с презрением в голосе. - Ты воображаешь, что далеко уйдешь?
Бордингтон понял, что теряет время. Он посмотрел на нее, зная, что видит ее в последний раз. Его взгляд упал на красную капусту,
видневшуюся из сумки. У нее всегда была слабость к красной капусте.
- Прощай, Эмили!
Бросив на нее взгляд через плечо, он увидел, как согнувшись под тяжестью своей сумки для провизии, с холодным лицом, она смотрела на него,
прищурив глаза. В тот момент, когда он подошел к входной двери, он услышал, как она тяжело спускалась позади него. Он не мог винить ее в этом.
Он быстро вышел на узкую улицу, пристально вглядываясь в каждую дверь.
Никто не видел, как он уходил. Он был уверен, что сможет ускользнуть, раз Сик находился у него и читал Голсуорси.
В конце улицы у остановки трамвая Бордингтон встал в очередь позади длинной цепочки людей.
Ожидая трамвая, он задавал себе вопрос: сколько времени понадобится Сику, чтобы прийти в себя и объявить тревогу, после чего начнется
неумолимое преследование. Это зависит, рассуждал Бордингтон, от крепости его черепа. Он сделал гримасу, вспоминая тот страшный удар, который он
обрушил на череп Сика.
Трамвай остановился, скрежеща железом, и толпа ринулась внутрь. Не было никакой надежды заполучить сидячее место и Бордингтон оказался
прижатым к старику, который одно мгновение рассматривал его, потом отвел взгляд. Типично английский тип Бордингтона вызвал подозрение у
человека, но тот уже привык к такого рода реакциям. На улицах, в отелях, в ресторанах люди всегда с любопытством разглядывали его, так как он
был слишком бедно одет для туриста. С того времени, как он поселился в Праге, он всегда вызывал подозрения у людей.
Бордингтон вышел на пощади "Отель де Виль". Он быстрым шагом прошел мимо знаменитых часов, сконструированных в пятнадцатом веке. Туристы
стали скапливаться, чтобы посмотреть на появление статуй апостолов и Христа, когда часы звонили. Он поднял глаза на статую Смерти,
символизирующую прохождение времени, и невольно ускорил шаг, зная, что его собственное время уже на исходе.
Пробивая себе путь через толпу, которая заполняла тротуары, он устремился в узкую улочку, окруженную зданиями в стиле барокко и, наконец,
дошел до одного двора. Там он остановился, чтобы посмотреть из-за плеча. Старая женщина, костлявой рукой опираясь на палку, хромая шла в его
направлении. Кроме нее никого на улице не было. Он вошел во двор, обошел вокруг фонтана, потом, бросив быстрый взгляд, открыл темную дверь и
стал подниматься по деревянной лестнице.
Немного задыхаясь, он дошел до последнего этажа, прошел по слабо освещенному коридору и, наконец, остановился перед дверью. Снова
прислушался и, удостоверившись, что никто не подумается по лестнице, нажал на кнопку звонка.
Он услышал осторожное движение за дверью, потом звук поворачиваемого ключа, и дверь открылась.
Бордингтон почувствовал себя полным возбуждения, как это с ним случалось всегда при виде Малы Рейд. Он любил ее после их первой встречи, но
никогда не намекал о своих чувствах. Ее поведение и то, как она встречала его, доказывали, что она видит в нем лишь человека, который передавал
ей сведения, вроде посыльного. И когда она вопросительно посмотрела на него, приподняв свои черные брови, он лишний раз убедился, как мало
интереса он представляет для нее.
- Вот как, здравствуйте. Что вы собираетесь делать?
Бордингтон прошел в холл, поставил свой чемодан, освободился от своей шляпы и плаща. Делая это, он смотрел на молодую девушку, которая,
закрыла дверь и прислонилась к ней с беспокойным видом.
Мале Рейд было двадцать пять лет. Она родилась в Праге от матери-американки и отца-чеха. Ее отец был расстрелян во время революции, а мать
умерла за три года до этого от болезни сердца. Мала неплохо зарабатывала на жизнь, работая певицей в ночном клубе "Алгамбра". Голос ее был
невелик, но при помощи микрофона ей удавалось удовлетворять запросы не очень требовательных туристов, у нее, к тому же, были определенные
способности и музыкальность. Она вкладывала много чувства, и это нравилось американским туристам. Уже в течение двух лет она каждый вечер пела в
клубе. Немного выше среднего роста, с волосами цвета воронова крыла, она была привлекательна, не будучи красивой.