- Хр-рю! - хрюкала Хризалида. - В хр-раме искусства такое свинство!
- Гав! Гав! - орал Брехун.
Наш маленький Петрушка ничего не понимал. Неужто его новые друзья так коварны? Правда, из речей Хризалиды и Брехуна ничего нельзя было понять. Но держались они воинственно, и Брехун лаял над его ухом так громко, как будто хотел его оглушить.
Одна только верная Кудлатка прыгала около нашего бедного Петрушки и даже лизнула его в нос. А кукла Школьница сказала:
- Не надо ссориться! Мы все должны дружить.
Тут кот Мартын, дремавший на ручке кресла, приоткрыл один зеленый глаз и лениво взглянул на куклу. Она, как и все девочки, очень любила кошек и стала гладить и чесать его между ушами и совсем забыла о Петрушках. А пес Брехун гаркнул: "Гав!" - и на этом первый акт закончился. Но драма продолжалась.
Играл-то вечером все-таки наш Петрушка - Мусе как-то приятнее и удобней было работать с ним. По правде говоря, и Люсе и Брехуну было веселее с ним играть... Но такие уж у них были характеры: ей очень хотелось немножко посплетничать, а ему - поворчать и позлиться.
Но что стало с Ученым Петрушкой! Он на глазах у всех молниеносно превратился из ученого и заслуженного артиста в самого настоящего интригана и завистника. Он дошел до того, что подговорил Брехуна подставить Петрушке во время представления подножку!
Петрушка растянулся во весь рост, но это было очень смешно, и зрители решили, что так и нужно, и наградили актера звонкими аплодисментами.
Ученый Петрушка чуть не задохнулся от злости и подговорил Брехуна прогрызть дыру в кармане за ширмой, который предназначался для Петрушки.
И когда Муся, сунув его туда во время действия, через несколько минут хотела снова его достать, чтобы выпустить на ширму, Петрушки там не оказалось: он валялся на полу, в пыли.
Мусе некогда было его разыскивать, она схватила другого - Ученого Петрушку - и с ним продолжала спектакль. Тот торжествовал, но от злости и чванства совсем позабыл свою роль и играл из рук вон плохо.
Зрители, думавшие, что продолжает игру их любимец, недоумевали.
- Наверно, он заболел, - сказала одна сердобольная девочка.
И чтоб утешить Петрушку, все стали дружно аплодировать. Кто-то даже бросил на ширму букетик полевых цветов.
А наш бедный Петрушка лежал на полу и очень огорчался.
Он попробовал утешить себя изречением, которое слышал от Ученого Петрушки: "Искусство требует жертв", но изречение не помогало. Ему все-таки было очень обидно.
Глава двадцать вторая
БРЕХУН ПИШЕТ ДОНОС
После этого бурного спектакля склока в маленьком закулисном мирке не затихла, а, наоборот, еще пуще разгорелась.
Вы думаете, если сцена в этом театре была небольшая, а актеры совсем маленькие, то и страсти у них были махонькие?
Уверяю вас - это совсем не так. Чем меньше бывает круг зрения действующих лиц, тем сильнее их маленькие страсти.
С утра уже все кипело. Лиса Люся бегала от одного Петрушки к другому и каждому говорила "дорогой", и каждому сплетничала и обвиняла другого. Свинья Хризалида противно хрюкала, а Брехун облаивал каждое слово нашего Петрушки.
Кукла Школьница ничего не могла поделать - она все-таки была только девочкой. Она затыкала уши и повторяла:
- Мальчики, не шумите! Мальчики, не надо ссориться!
Но ее никто не слушал.
Спектакли не ладились, так как мысли актеров были заняты совсем не тем, что происходило на сцене. Даже наш маленький жизнерадостный герой кричал зрителям свое "Здр-расьте!" уже не так весело, как раньше.
Замечали ли Олег и Муся, что происходило у них в театре, а если замечали, то на чьей были стороне?
Олег только посмеивался - ему это все казалось очень забавным - и даже подзадоривал иногда "этих маленьких дурачков", как он называл их.
Муся относилась ко всему гораздо серьезнее. Ее возмущало, что в театре нарушен железный порядок, который она установила, и маленькие актеры вышли из повиновения. В этом отношении она была настоящим режиссером.
Но действительного положения дел они оба не знали, так как хотя и понимали своих актеров, но не во всем и не всегда.
А к кому же из двух соперников лучше относилась Муся, которая, как вы уже, конечно, заметили, была настоящей главой этого маленького театра?
Право же, трудно сказать. Она охотно играла с нашим веселым Петрушкой, и ей нравился его молодой, непосредственный талант.
Но с Ученым Петрушкой она работала уже около двадцати лет, очень ценила его и не хотела обижать.
Муся назначала их в очередь: то один играл, то другой. Но чаще все-таки Сашин Петрушка, так как ученый актер становился частенько невыносимым не только за кулисами, но и на ширме.
Атмосфера, как говорится, сгущалась.
И вот однажды пес Брехун, которого подговорил Ученый Петрушка, решился на гадкое дело.
Стащив из реквизита пьесы "Петрушка-первоклассник" чернильницу-непроливашку, школьную тетрадь и ручку, он уселся однажды в самом темном углу перед ящиком и принялся строчить донос.
Донос предназначался "Гражданину Мосгосэстраде в собственные руки", и в нем должна была заключаться жалоба на "бесхозяйственность и бестолковость бездарных режиссеров вашего уважаемого театра, не умеющих ценить подлинных представителей театрально-кукольного искусства и поддерживающих всяких проходимцев" ("Проходимцами" Брехун обозвал, как вы сами догадались, нашего бедного Петрушку.)
Но так как писать Брехун умел не так хорошо, как лаять, то вся эта великолепно-гнусная фраза была изложена следующим образом:
"Гав! Гав! Гав!"
Вероятно, гражданин Мосгосэстрада не понял бы этого своеобразного доноса, а если бы и понял, то не дал бы ему ходу, так как славных режиссеров своего маленького кукольного театра высоко ценил и уважал.
Но доносу Брехуна не суждено было дойти до "собственных рук гражданина Мосгосэстрады".
Когда Брехун, удовлетворенно ворча, заклеивал языком конверт, Олег вытащил его из-под самого носа Брехуна и, прочитав, беззлобно обругал пса дураком и велел идти в угол, чтоб на досуге подумать о своей глупости. Что Брехун и исполнил, хотя с недовольным ворчанием.
Но поздно вечером, после спектакля, Олег и Муся посовещались и решили, что, как это ни грустно, Сашиного Петрушку надо отправить домой.
- Иначе атмосфера в театре никогда не улучшится, - со вздохом сказали Муся.
Глава двадцать третья
ПЕТРУШКА ПОМОГАЕТ ПО ХОЗЯЙСТВУ
Итак, он снова был дома. Саша ему так обрадовалась! Она не могла на него наглядеться и называла разными ласковыми именами.
Даже Крикун обрадовался, сконфуженно пробормотал вместо обычных речей: "Пойду обрадую ку-ур!" - и удалился, чтобы не мешать встрече друзей. Иногда и петухи бывают тактичными.
Только Клавдия Григорьевна недовольно поморщилась: "Опять этот Петрушка!" Но и она ничего не сказала.
А сам Петрушка? Ну конечно, он был рад.
Когда Клавдия Григорьевна ушла на работу, он вместе с Сашей обежал все углы своего немножко забытого дома, ткнулся носом в букет желтоватых листьев. ("Скоро осень, Петрушка!" - сказала Саша.)
Потом они прошли вместе мимо закрытой двери в Наталкину комнату. ("Не тянись туда, Петрушка! У Ирины кончился отпуск, и Наталку опять отвезли к бабушке".)
Потом вышли во двор.
Петрушка увидел знакомую, привядшую уже немного траву, и немного потускневшее солнце, и Крикуна, важно разгуливавшего в глубине двора, тоже уже не такого нарядного, как прежде.
Отчего это все как будто немного потускнело? Может быть, оттого, что уже близилась осень, такая ранняя в этом краю.