Он помнил только про кинотеатр, а про номер забыл.
Полный седой мужчина поливал кусты и траву. По тому, как он держал в руках шланг, я сразу понял, что он не дворник, а поливает двор по собственному желанию. Мужчина заметил, что мы оглядываемся по сторонам.
- Вам кого?
- Где тут квартира Егорова? - спросил папа.
- А-а, сына ведете на исправление? - почему-то обрадовался мужчина. - У нас в доме, как только парень споткнется, так его к Ивану Павловичу ведут. Имеет он к ним подход! А теперь, значит, из других домов потянулись?.. Он в первом подъезде живет. На втором этаже... Квартиру не помню! Но сейчас он в больнице. - Мужчина вздохнул. Вода из шланга лилась на один и тот же куст. - Без него вон ребята стол поломали... Стойку делали. Акробаты! Мы до его возвращения чинить не будем. Пусть они ему в глаза поглядят! При нем бы не поломали. Ни за что! Уважа-ают...
О цветах и кустах они, будь здоров, как заботятся. А почему? Иван Павлович посадил. И яблоня эта - его... Он в первом подъезде живет... А в какой квартире-то? - обратился он к женщине, которая тащила мимо нас сумки.
- Вы про кого?
- Про Егорова.
Женщина сразу опустила сумки на землю. Грустно так опустила, тяжело.
- Он в том подъезде живет! Седьмая квартира. Скорей бы уж возвращался! У меня сын к математике неспособный. Так он Ивана Павловича полюбил, а потом уж (из-за него!) - математику. Четверки стал приносить. Я отсюда никуда не уеду. Пока сын не вырастет! Давайте я вас провожу.
Мать его дома, наверно...
Мне было страшно, что папа скажет: "Ивана Павловича уже нет..." Но папа, молчал. Наверно, он хотел хоть немного продлить жизнь Егорова для этих людей.
Мы пошли за соседкой. Я тащил одну ее сумку, а папа другую. Она все рассказывала:
- Тут из школы приятели приходили к сыну. Очень без Ивана Павловича соскучились. Я ведь тоже в школе училась. Помню... Когда у нас урок отменяли, мы от радости не знали куда деваться! А эти тоскуют. В больницу к нему собирались идти. Я здесь, на первом этаже... А вы поднимайтесь выше. Он там живет!
Не глядя, она ткнула пальцем в кнопку звонка. Дверь ей открыла соседка - ужасно какая-то недовольная и озабоченная.
- Что же вы ключи с собой не берете? От дел отрываете...
- Вот тут люди квартиру Ивана Павловича ищут, - зачем-то сообщила женщина с сумками.
Соседка заулыбалась, словно ей было стыдно перед людьми, которые ищут его квартиру.
- Иван Павлович над нами живет. Прямо над нами!
Мы стали подниматься... Медленно, будто считали ступени или были после какой-нибудь тяжелой болезни.
"Живет... Живет... Живет!.. - стучало у меня в ушах. - Живет..."
7. "Взрослый" вечер
Мне кажется, человека можно считать взрослым тогда, когда его вместо утренников начинают приглашать на вечера.
Однажды папа пригласил меня на праздничный вечер в больницу. То есть к себе на работу... Я согласился - и сразу почувствовал себя как-то уверенней и взрослее.
Прощаясь и внимательно оглядывая нас напоследок, мама и бабушка очень просили меня не говорить в больнице никаких глупостей и все время помнить о том, что я уже в шестом классе. Но если бы даже я и хотел об этом забыть, мне бы в тот вечер это не удалось, потому что каждый из папиных сослуживцев обязательно говорил:
- Ну, а в каком же мы классе?
- В шестом, - отвечал я.
- Не может быть! - Потом каждый обязательно обращался к папе и восклицал: - У вас уже такой большой сын?!
Трудно поверить... Хотя очень на вас похож. Очень!
Маме тоже всегда говорили, что я на нее очень похож.
Поэтому я никак не мог составить о своей внешности какого-либо определенного мнения.
Мама была красивая, а о папе бабушка как-то сказала:
- Красавцем его, конечно, трудно назвать...
- И не называй, если тебе трудно! - ответил я. - Пожалуйста... Но его все равно любят!
- Я с этим не спорю, - сказала бабушка.
- Что ты разволновался? Внешность для мужчин вообще не имеет большого значения.
"Действительно, не имеет", - думал я, видя, как все женщины, которые были в зале, по очереди подходили к папе и, стараясь сделать ему приятное, говорили, что я очень на него похож.
На меня в тот вечер тоже все обращали внимание. И не только потому, что я пришел с папой... Учительница литературы часто просит, чтобы мы все, ее ученики, были по возможности "яркими индивидуальностями". В том зале, украшенном плакатами и цветами, мне первый раз в жизни удалось быть таким, каким хотела меня видеть наша учительница: ни одного шестиклассника, кроме меня, в зале не было. И поэтому я почувствовал себя вполне яркой индивидуальностью.
Наконец все расселись... Я услышал свою фамилию и чуть было не вскочил, как на уроке. Но оказалось, что это папу избрали в президиум.
- Правильно! - сказала старушка, которая сидела рядом со мной. Лицо у нее было сердитое, глаза придирчивые.
От таких людей особенно приятно бывает услышать какойнибудь комплимент.
Другие, услышав нашу с папой фамилию, вслух ничего не высказали, но громко захлопали - и я понял, что они со старушкой вполне согласны.
"Как жаль, что мама и бабушка не видят всего этого! - думал я. Конечно, я расскажу им... Но, во-первых, папа обязательно будет мешать. И даже если я буду что-то преуменьшать, он скажет, что я сильно преувеличиваю. А, вовторых, лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать. Это давно известно!"
Я первый раз в жизни слушал доклад! Он был коротким...
- Молодец! - с мрачным видом сказала старушка, сидевшая рядом. И кивнула в сторону трибуны, которую покидал докладчик. - Быстро управился.
А я бы мог слушать еще!
- Сейчас мы поговорим о лучших людях нашей больницы! - сказал председатель.
Все в зале притихли и слегка напряглись. Я тоже заволновался. Не за себя, конечно... За папу.
- Мы пригласили сюда наших бывших больных, - продолжал председатель. Пусть они скажут...
Я пристально огляделся, но не смог отличить бывших больных от просто здоровых.
- А кто тут... болел? - тихо спросил я у сердитой старушки.
- Ты что - не поймешь?
- Не пойму...
- То-то и оно! - сказала она. Помолчала... А потом губы ее немного разжались: так она, наверно, улыбалась.
К трибуне зашагал огромный мужчина. Мне показалось, что здоровее его в зале не было ни одного человека.
- Это Андрюша, - сказала старушка. И опять по-своему улыбнулась.
В разных концах зала тоже зашептали:
- Андрюша... Андрюша...
- Его тут все знают? - спросил я старушку.
- А как же! Он был совсем слабый. Совсем...
Я тоже знал об этом бывшем папином пациенте.
"Если бы удалось поставить его на ноги!" - говорил папа.
Ему удалось... Бывший больной стоял на ногах!
Трибуна была Андрюше по пояс. Он схватил ее обеими руками, словно хотел поднять и подбросить вверх.
- Я работаю! - заявил с трибуны Андрюша. - Я играю в хоккей! А потому, что есть на свете такие люди... Есть такой человек...
Я посмотрел в президиум и понял, о ком идет речь: папы не было видно. Он и раньше-то сидел там, на сцене, в самом последнем ряду, а теперь уж совсем пригнулся и скрылся за-чьёи-то спиной.
И еще двое бывших больных сказали, что с помощью папы они "второй раз родились". Я понимал, что им бы не хотелось больше рождаться с папиной помощью... Но все они смотрели на папу так, будто с ним были связаны каткие-то очень хорошие, радостные воспоминания. А ведь он, между прочим, их оперировал...
Я сидел и делал разные фантастические предположения:
"Вот если бы я учился на одни только пятерки (чего на самом деле никогда в жизни не будет!) и меня бы стали вдруг хвалить на школьном собрании, многим ребятам это бы не понравилось. Я уверен... А тут все врачи, медсестры и нянечки так улыбались, словно их самих за что-то благодарили. Почему? - думал я.