Неудивительно, что человек со столь широкими связями в преступном мире умирает на автостоянке, получив пулю в лоб.
— Наоборот, удивительно, — возразил Олстон. — Он-то, похоже, мог не опасаться преступников. По моему разумению, все окрестные злодеи носили его на руках.
— Кофе. Пиво с вишенкой. — Официант поставил чашечку перед Флетчем и высокий стакан, наполненный пивом, с вишенкой на дне перед Олстоном.
Флетч уставился на стакан.
— Он действительно положил в пиво вишенку.
— Я о том и просил.
— И ты собираешься ее съесть?
— Вижу, ты положил глаз на мою вишенку.
— Извини.
— Допустим, это заказное убийство. За голову Хайбека назначили вознаграждение. Но кто согласится убить его, если он успешно защищал всех мало-мальски известных убийц?
— Слушай, работа есть работа.
— Насколько я знаю, профессиональные убийцы не любят иметь дело со знакомыми, пусть и не питают к ним теплых чувств. Они боятся, что полиция выйдет на них, проверяя связи покойного.
— Мог же кто-то обидеться на Хайбека. Решить, что тот защищал его неудачно, вследствие чего ему и накрутили срок. К примеру, я бы поискал бывшего клиента Хайбека, который только что вышел из тюрьмы. А в камере сидел, копя злобу на Хайбека.
— Сомневаюсь, что найдется такой человек.
— Должен найтись. Не мог же Хайбек выигрывать все процессы.
— Так или иначе, победа всегда оставалась за ним. Как-то раз мистер Харрисон, другой наш старший партнер, сказал мне буквально следующее: «Вы можете совершить массовое убийство на глазах многочисленных свидетелей, в том числе полицейских, но мы гарантируем, что в тюрьму вы за это не попадете. Полиция или окружной прокурор допустят какую-нибудь техническую ошибку, то ли при аресте, то ли при представлении доказательств».
— Он так и сказал?
— Так и сказал.
— Какой ужас.
Олстон пожал плечами.
— У среднестатистического полицейского курс юридической подготовки составляет шесть недель. Среднестатистический криминальный адвокат учится больше шести лет, включая стажировку в юридической фирме. А окружные прокуратуры недоукомплектованы и загружены сверх всякой меры.
— Так как же людям удается попасть в тюрьму?
— Они не нанимают «Хайбек, Харрисон и Хаулер».
— Олстон, Хайбек не мог выиграть в суде абсолютно все процессы, в которых участвовал.
— Если не все, то девяносто девять из ста, готов с тобой поспорить. А те клиенты, которые сели-таки за решетку, получили минимальные сроки. Как тебе известно, подсудимый может признать себя виновным, выторговав при этом весьма выгодные условия, — Олстон отпил пива. — Но я посмотрю.
— Хайбек был богат?
— Очень богат. Его не волновало, где взять денег на очередной «мерседес».
— Достаточно богат, чтобы пожертвовать музею пять миллионов долларов?
— Разве есть такие богачи?
— Потому-то этим утром я и узнал о его существовании. Он приехал на встречу с издателем «Ньюс трибюн», Джоном Уинтерсом. Хайбек намеревался объявить, что он и его жена жертвуют музею пять миллионов долларов, но хотел, чтобы эта информация была подана тактично, не привлекая излишнего внимания к его личной жизни.
— Разумеется, он не был самым популярным адвокатом в здешних краях, но рекламы никогда не чурался.
— Подозреваю, раньше он никому не жертвовал пять миллионов.
— Огромные деньги. — Олстон жевал вымоченную в пиве вишенку.
— Что происходит, когда кто-то жертвует пять миллионов?
— Его приглашают на ленч. По меньшей мере.
— Нет, серьезно.
— Его зачисляют в филантропы. Представляют добрым, щедрым дядюшкой, радеющим о всех и каждом.
— Таким ты представляешь себе Дональда Хайбека?
— Нет. Как я уже тебе говорил, мы встречались лишь однажды. Но доброты и щедрости я в нем не заметил.
— Он — партнер юридической фирмы, которая уберегает убийц от тюрьмы и посылает взломщиков на новые кражи.
— В этой стране, Флетч, каждый гражданин имеет право на защиту.
— Перестань, Олстон. Не все же юридические фирмы работают так же, как «Хайбек, Харрисон и Хаулер».
— Не все. Но многие.
— Мог ли Хайбек заработать столько денег, будучи всего лишь адвокатом?
— О, да. За всю жизнь. Столько, и еще больше.
— Намного больше?
— Точно не скажу.
— Почему он решил пожертвовать пять миллионов?
— Наверное, не смог найти им иного применения. Когда тебе за шестьдесят…
Флетч скорчил гримасу.
— Думаю, у него были дети, которые уже выросли. Внуки. Дама, выдававшая себя за миссис Хайбек, у которой утром я брал интервью, упоминала детей и внуков. Садовник в доме Хайбеков сказал, что настоящая миссис Хайбек — молодая женщина. Какая-то неувязка.
— Чувство вины. Может, Хайбек пытался таким образом искупить тот вред, что нанесли обществу его действия.
— Если исходить из твоих слов, он только и делал, что отмывал вину других. Профессионально.
— Да, но он старел, начал задумываться о вечном.
— С молодой женой? Непохоже. И дом его не такой, как у тех, кто может пожертвовать пять миллионов долларов. Я хочу сказать, если у тебя есть сто миллионов, оторвать от себя пять — сущий пустяк. Ничего не изменится, ритм жизни не нарушится. Но отдавать пять миллионов, если всего их шесть, при молодой жене, внуках…
— Кто из вас, господа, хотел бы оплатить счет? — прервал рассуждения Флетча официант.
— Он, — Олстон указал на Флетча.
— Нет, — покачал головой Флетч. — Отдайте счет ему.
— Ты же пригласил меня на ленч, — напомнил Олстон.
— Потому что ты попросил меня об этом.
— Может, счет оплатить мне? — вмешался официант. — Все-таки я удостоился чести обслужить вас.
— Дельная мысль, — кивнул Флетч.
— Да уж, тогда нас обслужат на все сто процентов, — поддакнул Олстон. — Официант сделает все, что только в его силах.
— Похоже, раньше такое не приходило вам в голову, — заметил официант.
— А как же чаевые? — задал Флетч риторический вопрос. — Тут возникает нравственная дилемма. Можно самому заплатить за собственную работу, но как давать себе чаевые?
— О-о-о, — официант оглядел стоящие прямо на улице столики. — Как хорошо работать в ресторане, куда ходят взрослые. Ресторане с четырьмя стенами.
Олстон повернулся к Флетчу.
— Я заплачу по счету, если ты ответишь мне на один вопрос.
— Хоть на десять.
Олстон расплатился, проводил официанта взглядом.
— Ты только посмотри, за ленчем мы поговорили о филантропии, убийстве, юрисдикции, но все одно, официант отнесся к нам без малейшего уважения.
— Никто не уважает молодых, — тяжело вздохнул Флетч. — Ни главные редакторы, ни криминальные репортеры, ни редакторы отделов светской хроники, ни работники винных магазинов…
— Ты забыл про невест.
— Ни невесты.
— Добавь к перечисленному и официантов.
— Теперь, раз ты заплатил по счету, позволь задать тебе вопрос.
— Я заплатил, чтобы задать вопрос тебе.
— Ты будешь моим шафером?
— Когда?
— В субботу утром. Как только проснешься.
— Ты купил этот костюм к свадьбе?
— Не нравится?
— Серый цвет тебе не идет.
— Барбара говорила, что на церемонию бракосочетания мы должны прийти голышом.
— В чем мать родила?
Флетч кивнул.
— По ее мнению, этим мы честно признаем, что женитьба есть соединение двух тел, мужского и женского.
— Ты уверен, что хочешь жениться на Барбаре?
— Нет.
— Впрочем, даже голым ты выглядишь лучше, чем в этом костюме.
— Так ты будешь моим шафером?
— Мой вопрос таков: где ты взял этот костюм? Я не хочу даже заходить в магазин, в котором тебе его продали.
— Я думал, ты его узнал.
— С чего мне его узнавать?
— Ты, возможно, уже видел его.