— И он получил одиннадцать лет?
— Чувствуется, что усилия Хайбека не пропали даром.
— Одиннадцать лет.
— То были тяжелые для него годы, Флетч. Растлителей детей в тюрьмах не любят. На коктейль, во всяком случае, не приглашают.
— Как его зовут?
— Феликс Габо. Перепробовал много профессий. Водил рейсовые и школьные автобусы, работал на такси. Жил с сестрой-калекой в Сан-Игнатиасе. Сейчас ему сорок один или сорок два года.
— Если с таким обвинением Хайбек вытащил его из тюрьмы через одиннадцать лет, у него нет оснований стрелять в Хайбека.
— Он чокнутый, Флетч. Я хочу сказать, что только чокнутый может выдрессировать собак для таких дел. И наверняка видит в Хайбеке своего злейшего врага.
— Олстон, у меня возникла другая идея. Допустим, кто-то убил или искалечил твоего близкого родственника. Скажем, сына или брата. А Хайбек или вообще увел убийцу от наказания, или благодаря ему тот получил срок условно. Не возникнет у тебя желания посчитаться с Хайбеком?
— Повтори еще раз.
— Сегодня мне рассказали об одном деле, которое вел Хайбек. Пьяный юноша угнал машину и сбил человека. Стараниями Хайбека он получил три месяца условно. Что можно сказать о жене, родителях убитого? Нет у них оснований злиться на Хайбека?
— Скорее, они захотят отплатить той же монетой пьяному подростку.
— Но не Хайбеку?
— Для этого надо быть шибко умным. Поначалу, в гневе, люди хотят, чтобы преступник понес заслуженное наказание. Когда же суд не наказывает преступника должным образом, полагаю, у многих возникает желание лично воздать преступнику по заслугам.
— Но, при здравом размышлении…
— При здравом размышлении они начинают винить во всем правоохранительную систему, законодательство или судопроизводство.
— То есть, по твоему убеждению, ни у кого не возникает мысли, что именно усилиями адвоката защиты преступники остаются на свободе?
— Какой-нибудь умник может до этого додуматься.
— Умник, который сумеет разглядеть определенную систему в действиях Хайбека.
— И, возможно, у него есть личные основания недолюбливать Хайбека.
— К тому же он понимает, что легальными способами с Хайбеком не справиться.
— Да, такой человек мог бы прострелить Хайбеку голову. Но, Флетч, тут самое время вспомнить о теории вероятности. Хайбек защищал преступников более тридцати пяти лет. Число родственников жертв, наблюдавших, как Хайбек отправляет громил и убийц не в тюрьму, а на морской пляж, должно исчисляться сотнями, если не тысячами.
— Полагаю, что так. — Флетч взял со столика книгу «Нож. Кровь». — И потом, я уже знаю, кто убил Хайбека.
— Умница ты наш, — вздохнул Олстон. — Почему ты сразу не сказал мне об этом? Вместо того, чтобы так долго говорить с тобой по телефону, я бы мог побегать трусцой.
— Побегать ты еще успеешь. — Флетч неспешно переворачивал страницы.
— Я не хочу, чтобы меня ограбил молочник.
— Слушай. — И Флетч начал читать:
«Узкие, перетянутые поясом бедра,
Располосованные автоматным огнем.
Каждая пуля,
Рвущая кожу,
Выворачивающая плоть,
Отбрасывает тело,
Отрывает его от ног.
И вот
Идеальный воин
Кланяется своей смерти,
Поворачивается
И падает.
Он убит, но
Погиб
Не зазря.
Его смерть — его жизнь.
Он — идеал
И в этом».
— Мой Бог! — ахнул Олстон. — Что это?
— Стихотворение, называющееся «Идеальный воин».
— Мы с тобой понимаем в этом поболе, не так ли, дружище?
— Понимаем ли?
— Там нет места танцующим красавцам.
— Нет.
— Кто может писать такое дерьмо? Меня прямо-таки зло берет.
— Если я не ошибаюсь, хотя полной уверенности пока нет, это стихотворение написано зятем Дональда Эдвина Хайбека.
— О, тот, кто его написал, способен на все.
— Я прочитал Барбаре другое его стихотворение, «Нож. Кровь», и она заспешила с пляжа в коттедж, готовить ужин.
— Я думаю, ты прав. Тебе нет нужды продолжать поиски убийцы Хайбека, зная, что у этого стиша есть автор.
— Я думаю, с ним стоит поговорить.
— Значит, твой редактор хочет, чтобы ты вел это расследование?
— Нет, Олстон, не хочет.
— Пытаешься проявить себя?
— Если я откопаю что-нибудь интересное, откажется ли газета от этого материала?
— Понятия не имею.
— Я собираюсь жениться. Мне надо самоутверждаться. Пока я лишь подшучиваю над газетой. А газета отвечает мне тем же.
— Ты рискуешь.
— Какой тут риск? Если я ничего не нарою, никто ни о чем не узнает.
Глава 16
Барбара, завернувшись в полотенце, подошла к креслу, в котором сидел Флетч.
— Ты хочешь знать, почему мы женимся?
— Мне постоянно задают этот вопрос.
Полотенце упало на пол.
Она стояла перед ним, словно только что высеченная из мрамора статуя.
— Это тело и твое тело, двигающиеся в унисон, в совокуплении и без оного, всегда полагаясь друг на друга, вместе они или порознь, будут определять нашу жизнь сегодня, завтра и все последующие дни.
Флетч откашлялся.
— Я слыхивал поэзию и похуже. Недавно.
— Не пора ли нам в постель?
— Полагаю, ты права. — Флетч поднялся, думая о том, что ждет его завтра. — Теперь или никогда.
Глава 17
Барбара вошла в спальню с опущенной головой, не отрывая взгляда от газеты.
— Черт побери, — проворчал лежащий в кровати Флетч. — Когда ты возьмешься сторожить дом в следующий раз, пожалуйста, первым делом проверь, есть ли шторы в спальне.
— Бифф Уилсон попал на первую полосу.
— Естественно.
— Вернее, туда попал Хайбек.
— Солнце и то еще не встало!
— Хочешь послушать? — Барбара села.
— Да.
— «Известный всей стране криминальный адвокат, партнер юридической фирмы „Хайбек, Харрисон и Хаулер“, Дональд Эдвин Хайбек, шестидесяти одного года, вчера утром найден застреленным в собственном синем „кадиллаке“ последней модели на автостоянке „Ньюс трибюн“.
— Окна выходят на запад, а в комнате еще до зари светлее, чем в церкви по воскресеньям.
— «Полиция полагает, кавычки, что это типично гангстерское убийство, кавычки закрываются».
— Гангстерское, как же!
— «Партнеры мистера Хайбека, Чарлз Харрисон и Клод Хаулер, еще до полудня выступили с совместным заявлением».
— Держу пари. Бросили все дела и занялись заявлением.
— «В ушедшем от нас Дональде Хайбеке адвокатский корпус потерял одного из самых блестящих своих представителей. Благодаря глубокому пониманию и неординарному толкованию законов, особенно в криминальных процессах, Дональд Хайбек был образцом для своих коллег. Мы скорбим о смерти нашего партнера и близкого друга, последовавшей при столь подлых и необъяснимых обстоятельствах. Выражаем наши глубокие соболезнования вдове Дональда, Жасмин, его сыну Роберту, дочери Нэнси, в замужестве Фарлайф, и внукам».
— Неординарное. — Флетч скорчил гримасу. — Впервые я слышу, чтобы это слово означало преступное.
— Он был преступником? — спросила Барбара.
— Когда вчера я назвал Хайбека криминальным адвокатом, мои собеседники, похоже, восприняли это как шутку.
— Здорово они пишут. «При столь подлых и необъяснимых обстоятельствах».
— Адвокаты — единственные люди на земле, которые могут утверждать, что слова означают не то, что они означают. А означают они то, что от них хотят господа адвокаты. Глубокое понимание закона! Ха-ха! Он только и делал, что насиловал закон.
— Вижу, у тебя сформировалось особое мнение, Флетч.
— Я слышу то, что слышу.
— Не позволяй своему особому мнению взять вверх. Есть и другие, не менее эффективные способы поставить крест на собственной карьере.
— Ты права.