И напрасно - все она поняла!
Эта железная Машина заставит людей жить по своим железным законам. Люди станут как роботы, но не догадаются об этом, будут думать, что они как люди...
- Дай. Душу. Так. Надо. За это. Проси. Что. Захочешь. Мы. Будем. Дружить.
Здорово придумано! Только Анька знает, как это называется ПРЕДАТЕЛЬСТВО. Анька, между прочим, в школе историю учит, знает про троянского коня... Да нет, тут даже еще страшнее: будто город в осаде и люди решили биться до конца, а кто-то один ночью взял и открыл врагу ворота!..
- Слушай, дай душу, не жадничай, - вздохнул Кузя. - Для науки же. Твое имя потом в историю впишут - золотыми буквами!
- Подавись ты своими золотыми буквами!
- Аня. Дай. Душу.
Анька даже не ответила, только показала Машине фигушку.
- Может, поменять на что хочешь? - предложил Кузя.
- Нет! - рассердилась Анька. - И отстаньте от меня.
- Ну, Елькина!..
- Ни за что! Сказала: нет - и все! Я знаешь какая упрямая! Со мной спорить бесполезно.
- Ой уж! - хмыкнул Кузя, и глаза его полыхнули желтым шкодливым огнем. - А хочешь, переспорю?!
- Мало каши ел!
- Поглядим! Спорим, что ты сойдешь с места раньше, чем я сосчитаю до трех!
- На что? - сразу загорелась Анька. - На Машину, спорим?
- Хорошо, - кивнул Кузя. - Если проспоришь, отдашь душу. Согласна?
И Анька, конечно, согласилась. Потому что решила, что с места не сойдет ни за что. Пусть Кузя и Машина хоть что делают, она будет стоять! Это ж недолго, он всего до трех считать будет. А Кузя поспешно, видно боясь, как бы Анька не передумала, достал из кармана мелок и очертил вокруг Аньки круг.
- Выйдешь за черту - проиграла! Начали! Ра-аз! - сказал Кузя.
Анька стояла не шелохнувшись.
- Два-а... - сказал Кузя. И спрыгнул с подоконника...
Анька стояла, смотрела, как он берет под мышку свою Машину и идет неторопливо по коридору...
- Между прочим, - оглянулся Кузя, - елка начинается через двадцать минут... Если хочешь, стой тут и жди, пока я сосчитаю до трех... Только я пока не собираюсь.
Он засмеялся, подмигнул Аньке:
- Посмотрела бы ты сейчас на свое лицо! Вот так-то, Елькина. Душу принесешь вечером. Перевяжи розовой ленточкой... А впрочем... - Кузя вернулся, поставил Машину у границы мелового круга. - К чему тянуть? Как только ты переступишь черту, она сама заберет твою драгоценную душу... Чао!
И Кузя ушел. Ему пора было в лес, кататься на лыжах с Катей.
А Аньке пора было со всех ног бежать за кулисы и переодеваться. Но она стояла в меловом кругу под пожарным краном, не мигая, глядела на страшный рубиновый огонь.
Машина тоже не мигала. Она молчала и караулила Анькину душу.
АНЬКИНА ОЧЕРЕДЬ
Вот будет техничка тетя Клава когда-нибудь прибирать в дальних коридорах и наткнется на Анькин скелет...
Конечно, сначала Аньку будут искать. Может, объявление дадут в газете:
Пропала девочка двенадцати лет, похожая на мальчика: волосы
светлые, коротко остриженные, нос курносый, глаза
темно-коричневые. Была одета в старую лыжную куртку, в джинсы с
заплаткой на левом колене и огромные унты. Просьба к гражданам и
организациям...
Да только откуда гражданам и организациям знать, где Анька...
А может, и не дадут никакого объявления. Мамин муж, Максим Петрович, даже, наверно, обрадуется. Ну и пусть, Аньке плевать!
А мама?..
Анька шмыгает носом, вытирает ладошкой слезы.
Скоро у мамы родится новая дочка, и она быстро забудет об Аньке...
"Пусть хоть сто дочек себе нарожает, мне-то что! - тоскливо думает Анька. - Ну и пусть я тут умру, ну и очень хорошо!"
Прямо против Аньки - большое заиндевевшее окно, оттуда тянет холодом, Анька ежится. За окном - пожарная лестница, по которой они сегодня залезли в Дом пионеров, чтобы не будить вахтера Мадамыча...
Как давно это было - сто лет назад.
За окном - белый, зимний день, за окном - большой, завьюженный Анькин город.
Если спуститься по пожарной лестнице, спрыгнуть в мягкий сугроб и выбежать из дворика, то увидится низенькая деревянная улочка, стрелой летящая вниз. Вдоль нее - раскатанная ледяная дорожка. Редко кто из Анькиных друзей пройдет мимо, да только трудно удержаться на ногах - такая скорость! Малышня съезжает на портфелях - "паровозиком". Аж на соседнюю Фестивальную улицу выносит визжащий, хохочущий "паровозик"!
Фестивальная улица - широкая, длиннющая, с липовым сквером посередке, и тянется она от площади Первой пятилетки до самого леса... Очень хорошая улица, там многие из театра живут, кто в начале, а кто у самого леса. Анька, например, живет совсем рядом. Жила. До сегодняшнего дня.
Анька всхлипывает, с ненавистью смотрит на Машину.
И где-то там, в старых каменных улицах, есть трехэтажный домик из красного кирпича, красивый, узорный, как пряник. На втором этаже Пряника живут в тесной от книжных шкафов и Кузиных железок квартирке Еремушкины. Анька любит этот дом... Там старый тополь во дворе, он заглядывает в окна, шумит тихонечко листьями, прячет в могучей кроне солнце. Соседям Михаила Павловича это не нравится.
- Темно, - говорят они. - Спилить бы его к чертовой бабушке!
Хорошо, что люди они ленивые: все лето говорят, говорят, и уже соберется кто-нибудь наточить пилу, да вдруг наступает осень... Тополь облетает, двор становится желтым, просторным: листья шуршат под ногами и уже никому не загораживают солнца. И соседи забывают о тополе. А он стоит и копит силу для будущей весны.
Придет весна, растает снег, крутую улочку у Дома пионеров затянет травой, тополиный пух занесет двор дома-пряника, на Фестивальной зацветут липы... Ночью, если на цыпочках, чтоб не разбудить маму, пробраться на балкон, то стой и дыши сладким липовым ветром и гляди на дальние огоньки хоть до утра.
Но все это уже не для Аньки. Анькина судьба - торчать под пожарным краном.
"Вот возьму и вылезу! - с отчаянием думает она. - Ведь никто не узнает. Не поймет даже, что все уже не так... Почему я должна страдать за всех?"
Разве справедливо? Вон сколько людей на свете - больших и маленьких, умных и глупых, хороших и плохих - целое человечество! И все делают что хотят. Не знает занятое своими делами человечество, что в городе, заметенном большими холодными снегами, Анька Елькина страдает за него. И стоит ей сделать только шаг - и никаких СВОИХ дел у человечества не станет: Машина даст им железное счастье, железную мудрость и железный порядок. Наверно, все будут маршировать, как оловянные солдатики, и счастливо улыбаться, не замечая друг друга. Тоска какая!
Жалко Аньке людей. Но и себя жалко.
А если взять и закричать изо всей силы? Может, услышат, прибегут? Анька скажет, чтоб позвали Михаила Павловича, и все ему расскажет. Он обязательно что-нибудь придумает!
И тут Анькино лицо из несчастного превращается в упрямое и злое. "Вот, значит, ты какая! - думает о себе Анька. - Значит, пусть опять Михаил Павлович? А тебе себя жалко стало! "Все несчастья - пополам!" говорила, а чуть что - сразу в кусты!"
Не нравится себе Анька. Анька себя презирает...
- Не будешь ты кричать и звать Михаила Павловича! - бормочет она сердито. - Поняла у меня? Теперь твоя очередь!
АНЬКА И КАРЛ ИВАНОВИЧ
Потом будут говорить, что первым Аньку нашел Айрапетян, но это не совсем так. Первым ее нашел Карл Иванович, вреднейший из сверчков.
- Сидишь, стало быть? - проворчал он. - Небось и помирать тут надумала? Не рановато?..
- Явился... - сварливо отозвалась Анька. - Раньше-то где тебя носило? Твое дело - приносить счастье, а ты?
Карл Иванович обиженно заскрипел.
Хорошо обыкновенным сверчкам, живущим в обыкновенных домах, а знаете, сколько терпения и трудолюбия надо иметь, чтоб быть сверчком Дома пионеров...