И вот дверь распахивается - это директор привел безобразников и с порога сказал:
- Я требую принять меры! Немедленно!
Но принять меры немедленно было никак нельзя, потому что в этот же миг на столе неистово затрезвонил телефон.
- Это говорит мама Вовы Гусева! - сообщил сердитый голос. - Вова сегодня на елку не придет!
- Почему? - удивился Михаил Павлович.
- Потому что он наказан! И вот что я вам скажу: пока он в этот ваш театр не ходил, вел он себя лучше! А теперь совершенно меня не слушается...
- С мальчиками это бывает... - вздохнул Михаил Павлович. - А не приходить ему нельзя. Актер, уважаемая, имеет право не явиться на спектакль только в одном случае: если он умер. А иначе он подведет своих товарищей.
- Все равно не пущу! - ответила мама Вовы Гусева и бросила трубку.
Михаил Павлович вздохнул и повернулся к директору и безобразникам.
- Что случилось?
- Михаил Павлович, это я виновата! - сразу сказала Анька.
- Никто в этом и не сомневается! - Сергей Борисович сердито взглянул на нее: ишь, стоит! Руки в карманах джинсов, выражение лица - дерзкое... Эта девочка и на девочку-то не похожа. - Не девочка, а бандитка!
- Неправда! - крикнул Айрапетян, сверкая черными глазами. - Аня ни в чем не виновата! Я сам! И не смейте так говорить!
Видали его? Еще и не скажи ничего!
А Балабанчик изобразил на круглом конопатом лице раскаяние и пробормотал сладким ангельским голосом:
- Сергей Борисович, мы больше так не будем...
- Артист! - пуще прежнего рассердился директор. - Полюбуйтесь, товарищ Еремушкин, на плоды вашего воспитания!
- А Михаил Павлович при чем?! - спросила Анька и сжала кулаки, будто собиралась с директором драться. Она терпеть не могла, чтоб Михаила Павловича ругали.
Сергей Борисович и сам вспомнил, что нельзя взрослым выяснять отношения при детях, и велел всем выйти в коридор.
Впрочем, в коридоре тоже было отлично слышно.
- С каким бы удовольствием я вас уволил, Михаил Павлович, неожиданно спокойно и даже как-то мечтательно произнес директор. - Вы даже представить себе не можете...
- Ну отчего же, - запротестовал Михаил Павлович. - Могу.
- Чего вы там опять натворили? - спросил Кузя, а Анька ему ответила:
- Не твое дело!
Грубиянка она была, эта Анька.
- Гляди, Елькина, лопнет мое терпение! - нахмурился Кузя. - Плакать будешь!
- Ты сам вперед заплачешь! - отозвалась дерзкая девчонка.
- Поглядим! - пообещал Кузя зловеще и ушел, посвистывая.
ЗНАМЕНИТЫЙ ПАВЛИК
Вот тут-то и позвонил Павлик. Ну, тот самый, который раньше всё записки писал девочке Юле, а потом стал артистом. Ну, д'Артаньян! Теперь-то его вся страна знала: ведь фильм "Три мушкетера" всего неделю назад кончили показывать по телевизору, и, позабросив клюшки, все мальчишки страны торопливо строгали себе шпаги...
- Здравствуйте, Михаил Павлович, это я, - сказал Павлик грустным голосом. - Не узнаёте?
- Простите, нет, - отвечал Михаил Павлович, хотя по выражению его лица было ясно, что узнал.
- Это я, Павлик...
- Ах, это ты, Павлик?! - будто бы изумился Михаил Павлович. Господи, какая честь для нас! Что занесло тебя в наше захолустье?
- Издеваетесь? - догадался знаменитый артист.
- Как можно! Напротив, спешу тебя поздравить! Видел, видел тебя. На коне, знаешь ли, со шпагой! Аж дух захватывает все десять серий... Ну и как, Павлик, приятно быть знаменитым?
Павлик помолчал и спросил:
- Можно, я приду?
- Знаешь, лучше не надо, - сказал Михаил Павлович. - Я по тебе не соскучился.
- И Юлька тоже меня видеть не хочет, - тяжело вздохнул Павлик. - Я прихожу, а она дверь не открывает. Да еще этот ее брат... Обещает милицию вызвать, если я еще приду.
- Молодец! - похвалил Михаил Павлович. - Я и не знал, что он такой решительный человек.
- Я вас очень прошу, - умоляюще заговорил Павлик. - Поговорите с Юлькой... Я же за ней приехал! Скажите ей, чтоб перестала дуться! Ну, я виноват, признаю, ну, уехал, оставил ее одну...
- Не одну, а с сыном, - угрюмо уточнил Михаил Павлович.
- Я понимаю, конечно, ей трудно было. Но я ж не гулять уехал, я в кино снимался! Объясните ей это!
- Не буду, - покачал головой Михаил Павлович, и лицо у него было горестное. - Я тебе не помощник.
- Ну, почему, Михаил Павлович? За что вы все на меня?
Михаил Павлович молчал и становился все угрюмей. Наконец он сказал:
- Потому что ты, Павлик, предатель. И правильно тебя Славик гоняет! И мне на глаза лучше не попадайся, вот что я тебе скажу!
И Михаил Павлович грохнул трубкой.
- Что с вами? - испугался Сергей Борисович. - Вам плохо? Может, валидол дать?
- Спасибо, - отозвался Михаил Павлович. - Не ищите, у меня свой есть.
Он подошел к окну, прижался лбом к ледяному стеклу.
- А какие все добрые, верные... - тоскливо пробормотал он. - Пока не вырастут. И ведь всегда надеешься, что вырастут людьми!
- Ах, Михаил Павлович, ну стоит ли так переживать из-за пустяков! неодобрительно качнул головой директор. - Поссорились - помирятся, чего не бывает! Радоваться надо, что ваш воспитанник стал известным артистом, а вы... Стоит ли принимать все так близко к сердцу. Оно ведь у вас не железное.
- Вы полагаете? - с печальной усмешкой спросил Михаил Павлович.
- Беречь себя надо! - наставительно ответил Сергей Борисович. - Два инфаркта - это не шутки!
ЧТО ТАКОЕ ИНФАРКТ
- Инфаркт - это что? - настороженно спросила Анька. Слово это показалось ей смутно знакомым, и отчего-то тоскливо стало на душе.
- Болезнь такая - трещина в сердце, - объяснил Айрапетян. - У моей бабушки тоже был инфаркт, только один пока...
- А всего их сколько?
- Три.
- А потом?.. - Анька испуганно заглянула Айрапетяну в глаза.
- Потом умирают...
И Анька вспомнила, откуда она знает это слово: папа умер... Лежал с закрытыми глазами на диване и молчал. А мама стояла у окна и плакала...
А Анька не плакала: она ведь сразу догадалась, что это - не папа, это ненастоящий кто-то лежит на диване и молчит... Очень на папу похожий, у него родинка на щеке и морщинки у глаз - совсем как у папы... Но это - не он. Анька папу чувствовала: идет папа с работы, входит во двор, Анька не видит его, но знает: он сейчас придет - потому что на душе у нее вдруг становится радостно и тепло, будто Анька и папа связаны какой-то невидимой ниточкой... А этот, который лежал на диване, никакой не папа, Анька смотрит на него - и внутри у нее никакой радости, пусто...
А в доме ходили на цыпочках и говорили: папа умер...
А как это - умер? Где он?
Но никто не мог объяснить это Аньке, а в комнатах почему-то пахло праздником Новым годом, хотя до Нового года было еще далеко...
Потом пришли люди - много, так, что стало тесно, и того, ненастоящего, положили в длинный деревянный ящик, обитый черной материей, и с музыкой понесли по улицам.
Была осень, серый, скучный день. Небо висело прямо над крышами, из него падал первый снег. Он несся тяжелыми липкими хлопьями - на деревья, на дорогу, на плечи и лица - и сразу таял...
Только у ненастоящего папы все лицо было в снегу.
На кладбище уже выкопали глубокую яму. Анька подошла и заглянула... На дне стояла лужа.
- Девочка, подойди и поцелуй папу! - велел Аньке незнакомый дядька с черной повязкой на рукаве и подтолкнул к черному ящику. Наверное, он был тут начальником: все время командовал, кому что делать.
- Это не папа! - сердито ответила Анька и стояла, смотрела, как ненастоящего заколотили в ящик и стали спускать вниз, в лужу.
А снег все шел...
Откуда-то появились еще три дядьки, с лопатами, и быстро-быстро закидали яму желтой мокрой глиной.
- Родственники, кладите венки! - скомандовал начальник.
Грязный желтый холм пропал под еловыми ветками.
Из веток выглядывал папа...
Мама и соседка бабушка Егорьева плакали, остальные стояли тихо, с печальными лицами, а папа весело улыбался Аньке среди веток...