— Купить в гараже канистру, купить пять галлонов бензина, а потом спалить заборчик? Так, да? Он считал меня идиотом.
— А гамбургеры жрал не идиот? — не преминул уколоть его Генри.
— Бумажка с этими инструкциями еще у вас?
— Там было сказано сжечь бумажку.
— И вы сожгли?
Он кивнул:
— Конечно.
— Глупо, — сказал я. — Ведь вы не такой уж негодяй. Ну кто вам поверит без этой бумажки?
— Но, — залопотал он. — Я хочу сказать, но…
— А как вы это сделали? — спросил я. — То есть как вы подложили растопку?
Он объяснил, нисколько при этом не смущаясь:
— Я засовывал их в заборчик целыми пачками. Потом зажег жгут из газеты и пошел вдоль забора, зажигая подряд все растопки. — Он почти улыбался. — Это было совсем не трудно.
Ему бы следовало сжечь и все обертки, подумал я, но люди — дураки, особенно актеры, не ставшие опытными преступниками.
— Думаю, — сказал я Роджеру, Генри и Оливеру, — мы можем сейчас сыграть со Стрэттонами по-стрэттоновски.
— Как именно?
— Могу я воспользоваться вашей машинкой?
— Конечно, — Роджер показал на смежную комнату. — Вот там.
Я прошел в другую комнату, включил машинку в сеть и отпечатал короткое заявление:
«Я, Гарольд Квест, актер, согласился за деньги организовать нарушение общественного порядка с помощью демонстраций у главных ворот ипподрома Стрэттон-Парк под видом выступлений против стипль-чеза. За услуги я несколько раз получал плату от человека, сидевшего за рулем серебристого „Ягуара“, номерной знак. Согласно инструкциям, полученным от этого человека, я также купил сто штук растопок и с их помощью сжег до основания березовый забор-препятствие для стипль-чеза, что совершено мною приблизительно в 6 часов утра понедельника Пасхи».
Роджер, Оливер и Генри прочитали его и передали Квесту, чтобы он подписал. И велели еще добавить дату и домашний адрес. Как и следовало ожидать, он отказался.
— Совершенно напрасно не хотите, — сказал я. — Вы все равно в телефонной книге, и мы в любой момент можем вас найти, тем более что ваше фото в «Спотлайте» с фамилией вашего агента.
— Но это же признание вины, — возразил он, не отрицая того, что нам нетрудно будет найти его, как и любого другого актера, через профессиональные издания актеров.
— Конечно, — сказал я, — но если вы подпишете, то сможете тут же смыться и воспользоваться своим обратным билетом, а если вам еще и повезет, то нам не понадобится передавать ваше признание полиции.
Квест попытался прочитать по нашим лицам, что мы намерены сделать на самом деле, и, не найдя ответа, все-таки подписал документ. Своим собственным почерком он проставил номер машины (Роджер подтвердил его), а затем свой адрес и дату.
Остальные внимательно прочитали бумагу.
— И это все? — спросил меня Роджер.
— Мне кажется, все.
Роджер сказал Генри:
— Отпустите его.
И Генри распахнул дверь конторы, ткнув большим пальцем в сторону улицы и рявкнув последнее приказание Квесту:
— Вон!
Еще не совсем веря в удачу, Квест не стал ждать перемены в нашем настроении и постарался поскорее унести ноги.
Генри посмотрел на оставшиеся на столе объедки гамбургера и с отвращением проговорил:
— Нужно было ткнуть его мордой в горчицу и повозить по столу.
С наигранной серьезностью я проговорил:
— Квест не так уж и плох. Вспомни, он ведь назвал Ребекку «милашкой».
Вспомни, он ведь назвал Ребекку «милашкой».
Генри расхохотался:
— А ведь и в самом деле.
Роджер взял со стола подписанное признание.
— Ну, и что мы теперь будем с этим делать? Неужели и впрямь передадим в полицию?
— Ну что вы, — промолвил я. — Мы отдадим это Марджори Биншем.
Глава 12
К утру присутствие полиции за заграждением вокруг развалин трибун сократилось до двух констеблей.
Насколько удалось выяснить Роджеру и Оливеру накануне вечером, уже после того, как я уехал, высокопоставленные чины и эксперты завершили свою работу по поиску и реконструкции часового механизма, в частности циферблата взрывного устройства, и заявили, что дальнейшее следствие будет проводиться «в другом месте», не уточнив, в каком именно.
— Они не знают, кто это сделал, — так комментировал это заявление Роджер.
Перед нагоняющим скуку, неприятным на вид полицейским заграждением тем временем вырос надувной Замок Спящей Красавицы со сказочными башенками.
В приливе щедрости на ипподром вернулся Айвэн со вторым фургоном бесплатных цветов. На этот раз это были кустистые деревца в горшках, которые он расставил по обеим сторонам замка, отчего ограждение сделалось органической, даже декоративной частью образовавшегося пейзажа.
К половине двенадцатого, когда Роджер отвез нас к своему дому, ни я, ни Генри уже не могли вспомнить или сообразить, что еще можно или нужно сделать к началу скачек, мы думали теперь о том, что можно будет усовершенствовать к следующим скачкам.
Мальчики переоделись в чистую одежду без каких-либо излишних препирательств. Я сменил джинсы землекопа на солидный наряд джентльмена и, неуклюже действуя тростью, кое-как сумел сбросить со стола, стоявшего подле моей постели, на пол кипу картеретовских дневников. Эдвард услужливо бросился их поднимать, но неловким движением случайно раскрыл одну из тетрадей, и странички, наполовину оторвавшись, повисли на проволочной спирали.
— Слушай, поосторожней! — испугался я и взял у него тетрадь. — Ты меня так подведешь под расстрел.
Я сосредоточенно взялся за исправление ущерба, вставляя странички на место, и тогда мне в глаза бросилось имя, которое я столь безуспешно выискивал в поезде.
Уилсон Ярроу.
«Уилсон Ярроу, — писал Картерет, — это восходящая звезда архитектуры, — говорят, он мошенник».
Следующий абзац ничего не объяснял, там речь шла по поводу лекции о миниатюризации пространства.
Я тяжело вздохнул. «Говорят, он мошенник» — слишком невнятно. Я перевернул еще несколько страниц, на них ничего не было, но потом я прочитал:
«Ходят слухи, что Уилсон Ярроу в прошлом году получил награду „Эпсилон Прайз“ за проект, который стибрил у кого-то другого! У профессоров багровые физиономии! Они отказываются обсуждать это, но теперь по крайней мере нам больше не будут морочить голову с этим блестящим Уилсоном Ярроу».
Я смутно помнил, что «Эпсилон Прайз» присуждался ежегодно за самый смелый новаторский проект здания, представленный студентом старшего курса. Я его не получал. Картерет тоже. Не помню даже, подавали мы что-либо на конкурс.
Роджер громко постучал в дверь автобуса, всунул в нее голову и спросил: «Готовы?», — и мои ребятишки, разодетые в пух и прах, как на праздник, промаршировали перед ним, как перед инспектором парада.
— Очень хорошо, — одобрил он. Он выдал каждому афишки, пропуска и талоны на ленч, вынимая их из «дипломата».
— Я не хочу на скачки, — внезапно нахмурившись, сказал Тоби. — Я хочу остаться здесь и смотреть футбол.
Роджер оставил мне решать, как быть в данном случае.