Полицейский Жюсьом, который во время ночных дежурств почти всегда, чуть ли не минута в минуту, оказывался в одних и тех же местах, уже настолько привык к обычной уличной
суете, что фиксировал все машинально, как фиксируют прибытие и отправление поездов люди, живущие по соседству с вокзалами.
Падал мокрый снег, и Жюсьом ненадолго укрылся под козырьком дома на углу улиц Фонрен и Пигаль. Красный свет рекламы «Пикреттс», одной из немногих еще горевших в
квартале, кровавыми лужами растекался по мокрой мостовой.
Был понедельник, день затишья на Монмартре. Жюсьом не задумываясь мог сказать, в каком порядке закрывается большинство ночных заведений. Вот погасли и неоновые огни
«Пикреттс»; хозяин, тучный коротышка в бежевом плаще, наброшенном на смокинг, вышел опустить жалюзи.
Вдоль стены скользнула мальчишеская фигурка и направилась вниз по Пигаль к улице Бланш. Потом двое мужчин – у одного футляр от саксофона под мышкой – проследовали к
площади Клиши.
Еще кто то в пальто с поднятым воротником почти сразу повернул к перекрестку Сен Жорж.
Жюсьом не знал имен, плохо представлял себе лица, но все эти люди, равно как и сотни других, имели для него смысл.
Вот сейчас выйдет женщина в светлой коротенькой шубке; она торопливо засеменит на своих непомерно высоких каблуках, словно боясь оказаться одна на улице в четыре утра.
Пробежав метров сто до дома, где она живет, женщина позвонит – дверь там на ночь закрывают…
Наконец, как всегда вместе, появились две последние; вполголоса разговаривая, они дошли до угла и расстались в нескольких шагах от полицейского. Та, что постарше и
повыше, вертлявой походкой поднялась по Пигаль к улице Лепик: полицейский иногда видел, как она входит в подъезд своего дома. Другая в нерешительности стояла и смотрела
на него, словно хотела что то сказать, затем, вместо того чтобы спуститься по Нотр Дам де Лоретт, направилась, против обыкновения, к еще открытой табачной лавочке на
углу улицы Дуэ.
Подвыпившая, с непокрытой головой – ее золотистые волосы блестели в свете фонарей, – она шла медленно, иногда останавливалась и, казалось, разговаривала сама с собой.
Хозяин лавочки обратился к ней запросто:
– Кофе, Арлетта?
– С ромом.
И сразу запахло ромом, подлитым в горячий кофе. Несколько мужчин – она на них даже не взглянула – пили за стойкой.
После хозяин скажет:
– Вид у нее был усталый.
Именно поэтому она заказала еще один кофе с двойной порцией рома и, рассчитываясь, долго не могла достать мелочь из сумочки.
– Спокойной ночи.
– Спокойной ночи.
Жюсьом увидел ее снова: нетвердой походкой женщина шла обратно. Поравнявшись с ним, заметила его в темноте, повернулась и бросила:
– Я хочу дать показания.
– Чего проще. Вы ведь знаете, где комиссариат.
Тот был почти рядом, позади «Пикреттс», на улице Ларошфуко. Оттуда, где они стояли, оба видели синий фонарь и приставленные к стене велосипеды полицейских.
Жюсьом не думал, что она пойдет. Но нет, она пересекла улицу и скрылась в здании комиссариата.
Было половина пятого, когда женщина вошла в плохо освещенное помещение; дежурил бригадир Симон с одним из новичков. Она повторила:
– Я хочу дать показания.
– Слушаю тебя, крошка.
Симон служил здесь уже двадцать лет и всего навидался.
Женщина была сильно накрашена, и румяна на ее лице чуть размазались. В искусственной шубке под норку, наброшенной на черное атласное платье, она покачивалась и держалась
за барьер, отделявший дежурных полицейских от посетителей.
– Речь идет о преступлении.
– О совершенном преступлении?
На стене висели большие электрические часы, и она смотрела на них так, словно от положения стрелок что то зависело.
– Не уверена, что оно уже совершено.
– Тогда это не преступление.
И бригадир подмигнул юному коллеге.
– Возможно, оно будет совершено. Наверняка будет совершено.
– Кто тебе сказал?
Она с трудом следила за своей мыслью.
– Двое мужчин, только что.
– Что за мужчины?
– Посетители. Я служу в «Пикреттс».
– То то, думаю, где я тебя видел. Это ты раздеваешься на публике, а?
Бригадир никогда не был в «Пикреттс», но дважды в день, утром и вечером, проходя мимо, видел на фасаде увеличенную фотографию женщины, которая сейчас стояла перед ним, а
также фотографии поменьше двух других девиц.
– Значит, о преступлении тебе рассказали посетители?
– Не мне.
– А кому?
– Они говорили между собой.
– А ты слышала?
– Слышала, но не все. Нас разделяла перегородка.
Это бригадир Симон тоже знал. Когда, во время уборки, дверь заведения бывала открыта, ему удавалось рассмотреть темный красный зал, сверкающую площадку для танцев и
разделенные перегородками столики вдоль стен.
– Рассказывай. Когда это было?
– Сегодня ночью, часа два назад. Да, около двух ночи. Я еще только раз выступила со своим номером.
– И о чем же говорили посетители?
– Тот, что постарше, сказал, что убьет графиню.
– Какую графиню?
– Не знаю.
– Когда?
– Наверное, сегодня.
– Они не боялись, что ты их услышишь?
– Они не знали, что я по другую сторону перегородки.
– Ты была одна?
– Нет, с посетителем.
– Твой знакомый?
– Да.
– Кто он?
– Я знаю только имя. Его зовут Альбер.
– Он тоже слышал?
– Не думаю.
– Почему?
– Потому что он держал меня за руки и говорил.
– О любви?
– Да.
– А ты слушала, о чем говорят рядом? Можешь точно вспомнить, то они сказали?
– Не совсем.
– Ты пьяна?
– Выпила, но еще соображаю.
– И пьешь так каждую ночь?
– Обычно меньше.
– Вы пили с Альбером?
– Взяли бутылку шампанского. Я не хотела, чтобы он тратился.
– Он небогат?
– Молодой еще.
– Влюблен в тебя?
– Да, хочет, чтобы я ушла из заведения.
– Значит, ты была с ним, когда пришли два посетителя и сели за перегородкой?
– Да.
– Ты их не видела?
– Видела потом, со спины, когда они уходили.
– Они долго сидели?
– С полчаса.
– Шампанское с твоими подружками пили?
– Нет. Кажется, заказывали коньяк.
– И сразу же заговорили о графине?
– Не сразу. Сначала я не обращала внимания. Первое, что я расслышала, была фраза: «Понимаешь, у нее осталась большая часть драгоценностей, но при ее образе жизни их
надолго не хватит».
– Какой был голос?
– Голос мужчины. Немолодого. Когда они уходили, я заметила, что один из них – маленький, коренастый, седой. Должно быть, он и говорил.
– Почему?
– Второй моложе, а голос был человека в возрасте.
– Как он одет?
– Не заметила. Во что то темное, возможно в черное.
– Они сдавали пальто в гардероб?
– По моему, да.
– Значит, он сказал, что у графини еще есть драгоценности, но при ее образе жизни их надолго не хватит?
– Совершенно верно.