«Ты нужна мне вся…».
И, наконец, умоляет ее выйти за него замуж.
Писем женщины нет. Вероятно, она не писала, а отвечала при встрече или по телефону. Одна из последних записок графа, где он снова упоминает о возрасте, – настоящий крик
души.
«Я понимаю, твое прекрасное тело ищет того, чего я уже не могу дать. Эта мысль терзает меня, причиняет столько боли, что, кажется, я умираю. И все таки мне легче делить
тебя, чем не иметь совсем. Клянусь, ты никогда не услышишь ни сцен, ни упреков. Ты по прежнему будешь свободна, а я в своем уголке буду ждать, когда ты придешь и дашь
немного радости своему старому мужу».
Лапуэнт высморкался.
– Свадьба, неизвестно почему, состоялась на Капри. Брачного контракта не было, таким образом, вступил в силу закон общности имущества. Несколько месяцев они
путешествовали, побывали в Константинополе, Каире, потом надолго обосновались в роскошном отеле на Елисейских полях. Я установил это по гостиничным счетам.
– Когда он умер?
– Полиция Ниццы предоставила мне всю информацию. Прошло три года после свадьбы. Супруги устроились в «Оазисе». В лимузине с шофером ездили по казино Монте Карло, Канна,
Жюан ле Пена.
Их появление производило сенсацию. Ее, роскошно одетую, усыпанную драгоценностями, трудно было не заметить. И всегда рядом с ней муж, маленький, тщедушный, с черной
бородкой и моноклем. Его называли крысой.
Играла она по крупному, не стеснялась пофлиртовать, поговаривали даже о ее амурных приключениях.
А граф, словно тень, с покорной улыбкой ждал до самого утра.
– Как он умер?
– Вам пришлют по почте донесение из Ниццы, поскольку по его смерти велось следствие. «Оазис» стоит на карнизе, а терраса, окруженная пальмами, как и большинство тамошних
поместий, находится на скале высотой в сотню метров.
И вот однажды утром труп графа обнаружили у подножия этой скалы.
– Он пил?
– Соблюдал режим. Домашний врач показал, что из за некоторых лекарств у графа случались головокружения.
– Граф и графиня спали в одной комнате?
– Нет, каждый в своей. Накануне вечером они, как всегда, поехали в казино. Возвратились около трех утра, что для них было чрезвычайно рано. Графиня устала. Она прямо
заявила полиции: у нее начались месячные, а она плохо их переносит. Графиня сразу легла. Супруг же, по словам шофера, спустился в библиотеку, застекленная дверь которой
выходит на террасу. Дело обычное – граф страдал бессонницей, мало спал. Полагают, что ему захотелось подышать свежим воздухом и он сел на каменный поребрик, свое любимое
место: отсюда хорошо видна бухта Ангелов, огни Ниццы, побережье.
Когда его нашли, никаких следов насилия на теле не оказалось, не принесла результатов и экспертиза внутренних органов.
– Что стало с графиней?
– Ей пришлось побороться с внучатым племянником, объявившимся в Австрии, который возбудил иск, и графине потребовалось почти два года, чтобы выиграть процесс. Она
продолжала жить в Ницце, в «Оазисе». Принимала многочисленных гостей. В доме всегда шло веселье, пили допоздна. Частенько гости оставались ночевать, и праздник
возобновлялся с самого утра.
По данным полиции, любовники, сменяя друг друга, прихватили и значительную часть ее денег.
Я справлялся, не тогда ли она пристрастилась к наркотикам, но вразумительного ответа не получил. Мне сказали, что попытаются выяснить, но дело то прошлое. Единственное
досье, которое нашли, далеко не полно, и вряд ли удастся узнать больше.
Пока ясно одно: она кутила и веселилась. Стоило ей загулять, как она всех тащила к себе.
Понимаете? Там, кажется, немало чудаков вроде нее.
Должно быть, она здорово проигралась в рулетку, упрямо ставя иногда по несколько часов подряд на одну и ту же цифру.
Через четыре года после смерти мужа она продала «Оазис», и, поскольку случилось это в самый пик финансового кризиса, продала за бесценок. Сейчас там, по моему,
туберкулезный санаторий или дом отдыха. Во всяком случае, не жилой дом.
Больше в Ницце ничего не знают. Продав поместье, графиня исчезла из поля зрения и с тех пор никогда не появлялась на побережье.
– Зайди ка в отдел игорных домов, – посоветовал Мегрэ. – И неплохо бы потолковать с группой по борьбе с наркотиками – может, они в чем то помогут.
– А как с Арлеттой? Мне подключаться к расследованию?
– Не сейчас. Позвони еще разок в Ниццу. Попроси список всех, кто жил в «Оазисе» до смерти графа, включая прислугу. Правда, прошло уже пятнадцать лет, но вдруг кто
отыщется.
Падал снег. Крупные, но легкие, почти невесомые хлопья таяли, едва коснувшись стен или земли.
– Это все, шеф?
– Пока да. Оставь мне папку.
– Донесение писать?
– Не раньше чем все закончится. Ступай.
Утомленный жарой в кабинете, Мегрэ встал. Во рту по прежнему было мерзко, мучила тупая боль в затылке. Он вспомнил, что в приемной его ждет какая то женщина, и, чтобы
немного размяться, решил пойти за ней сам, жалея, что нет времени заскочить в пивную «У дофины» выпить для бодрости кружечку.
В застекленной приемной с креслами необычного ярко зеленого цвета ожидали несколько человек. В углу, на подставке, стоял зонтик. Осмотрев посетителей, Мегрэ заметил
пожилую даму в черном, которая, вся прямая, сидела на стуле и поднялась, как только он вошел. Наверняка видела его фотографию в газетах.
Лоньон тоже оказался там: он даже не шелохнулся, лишь тяжело вздохнул, посмотрев на комиссара. Всегда в своем жанре – считает себя несчастным, неудачником, жертвой злой
судьбы. Всю ночь, когда сотни тысяч парижан спали, он, под дождем, трудился, хотя расследованием занималась уголовная полиция и оно его не касалось. Но он, зная, что
лавры достанутся другим, сделал немало и уже успел кое что раскопать.
Добрых полчаса Лоньон ждал в обществе странного молодого человека. Длинноволосый, бледный, тонконосый, тот смотрел перед собой в одну точку и, казалось, вот вот потеряет
сознание.
На Лоньона, разумеется, никто не обращал внимания, заставляя его томиться от скуки. Никто не поинтересовался, кого он привел, что разузнал. Да и Мегрэ только буркнул:
– Минутку, Лоньон.
Он посторонился, пропуская даму, открыл дверь своего кабинета.
– Прошу садиться.
Мегрэ не сразу понял, что ошибся. По рассказам Розы, по респектабельному, чопорному виду посетительницы, по ее темной одежде и поджатым губам он решил, что это мать
Арлетты, которая увидела в газетах фотографию дочери.
Первые слова дамы не вывели его из заблуждения.
– Я живу в Лизьё и приехала утренним поездом. Лизьё недалеко от моря. Насколько комиссар помнил, там монастырь.
– Вчера вечером в газете я узнала фотографию.
Она напустила на себя огорченный вид, считая, что он соответствует обстоятельствам, на деле же вовсе не была опечалена. Напротив, в ее глазах блестели искорки триумфа.
– Разумеется, за четыре года малышка изменилась, особенно ее изменила прическа. Однако я нисколько не сомневаюсь, что это она. Надо бы поехать к невестке, но уже
несколько лет мы с ней не разговариваем, а я не сделаю первый шаг. Понимаете?
– Понимаю, – серьезно ответил Мегрэ, попыхивая трубкой.
– Имя, конечно, другое. Но менять имя при такой жизни – это естественно.