Попросил бы джентльмена в роговых очках не размахивать зонтиком! (Голос: Определение, данное вами гостям, в высшей степени оскорбительно!) Возможно, джентльмена возмутили мои слова относительно толпы. Но не будем спорить о словах. Так вот, в тот момент, когда меня перебили этой неуместной репликой, я собирался сообщить, что все, относящееся к эксперименту, весьма полно и вполне доступно изложено в моем сборнике, скоро выходящем из печати, куда вошли статьи о Земле и который я без ложной скромности определил бы как одну из книг, открывающих новую эру в истории человечества. (Общий шум и возгласы: Давайте по существу! Зачем мы здесь собрались? Это что - розыгрыш?.) Я как раз собирался все объяснить, но если шум будет продолжаться, мне придется принять меры к наведению порядка. Суть дела в том, что я пробил шахту сквозь земную кору и сейчас собираюсь сильнейшим образом воздействовать на чувствительные центры Земли. Эту тонкую операцию мне помогут осуществить мои подчиненные: мистер Пэрлисс Джоунс, так называемый специалист по артезианскому бурению, и мистер Эдуард Мелоун, в данном случае мой полномочный представитель. Обнаженная чувствительная субстанция подвергнется внешнему воздействию, а как уж она станет реагировать на это, покажет эксперимент. Будьте любезны, займите свои места, а эти два джентльмена спустятся в шахту и сделают последние приготовления. Тогда я нажму кнопку на этом столе и эксперимент состоится.
Обычно после подобных обращений Челленджера публика чувствовала себя так же, как сейчас Земля - словно ей проткнули кожу и обнажили нервы. Наше собрание не было исключением, и, конечно же, все рассаживались по местам с ропотом неодобрения и даже возмущения. Челленджер остался один на своем возвышении; его черная грива и борода тряслись от волнения. Однако ни я, ни Мелоун не могли в полной мере насладиться этим зрелищем, поскольку спешили исполнить свою невиданную доселе миссию. Двадцать минут спустя мы были уже на дне шахты и убирали брезент с обнаженной поверхности.
Нам открылось удивительное зрелище. Благодаря какой-то странной космической телепатии наша старушка планета словно поняла, что по отношению к ней готовится неслыханная дерзость. Обнаженная поверхность походила на кипящий котел. На ней вздувались огромные серые пузыри, которые тут же лопались с громким треском. Наполненные воздухом вакуоли делились и сливались вновь с повышенной активностью. Поперечное волнообразное движение стало отчетливее. В соустьях извилистых канальцев, проходящих под поверхностью, казалось, пульсирует какая-то темно-багровая жидкость. Во всем чувствовалось биение жизни. Тяжелый запах затруднял дыхание.
Я зачарованно наблюдал это зрелище, как вдруг Мелоун, стоявший неподалеку от меня, сдавленно вскрикнул:
- Боже мой, Джоунс! Ты только взгляни туда!
Одного взгляда было достаточно, чтобы оценить обстановку, и в следующее мгновение я уже прыгнул в клеть подъемника.
- Скорее! - закричал я. - Возможно, дело идет о жизни и смерти!
То, что мы увидели, было поистине пугающим. Вся нижняя часть шахты, казалось, тоже участвовала в том неистовом движении, которое мы заметили на дне: стены вздымались и пульсировали в такт обнаженной поверхности. Наконец это движение достигло отверстий, в которых были закреплены наши брусья, и стало ясно, что брусья вот-вот рухнут. Если же это произойдет, заостренный конец моего бура войдет в тело Земли, не дожидаясь электрического сигнала. Но прежде нам с Мелоуном надо выбраться наружу. Находиться на глубине восьми миль под землей, где в любой момент может произойти небывалый катаклизм, - это была жуткая перспектива. Мы бешено понеслись вверх.
Забудем ли мы хоть когда-нибудь этот кошмарный подъем? Лифты мчались с визгом и скрежетом, и все равно минуты казались часами.
Добравшись до очередной пересадочной площадки, мы выскакивали, садились в новый подъемник, нажимали кнопку .пуск. и летели дальше. Через решетчатую крышу клетей далеко вверху виднелось маленькое пятнышко света - выход из шахты. Пятнышко росло, пока не превратилось в большой круг, и тогда мы с облегчением увидели кирпичную кладку устья. Мы поднимались все выше и выше и наконец в безумном ликовании выпрыгнули из нашей тюрьмы, вновь ощутив под ногами мягкий зеленый покров. Но нужно было бежать. Не успели мы сделать и тридцати шагов, как где-то на огромной глубине мой железный дротик вонзился в нервный центр старушки Земли - и великое мгновение наступило.
Что же произошло? Ни я, ни Мелоун не успели ничего сообразить, поскольку небывалой силы вихрь сбил нас с ног и мы покатились по траве, словно камни для кэрлинга по ледяному полю. Тогда же до нашего слуха донесся самый страшный вопль, какой нам когда-либо доводилось слышать. Найдется ли среди сотен очевидцев хоть один, кто сможет описать этот вопль? Это был рев, в котором боль, гнев, угроза и оскорбленное величие Природы слились в ужасающий пронзительный звук. Он длился целую минуту и был подобен слившимся воедино голосам тысячи сирен; парализовав всех присутствующих своей неистовой мощью, он пронесся по всему южному побережью, достиг берегов соседней Франции, перелетев через Ла-Манш, и в конце концов растаял в спокойном летнем воздухе. Ни один звук за всю историю человечества не мог бы сравниться с этим криком раненой Земли.
Потрясенные и оглушенные всем случившимся, мы с Мелоуном успели почувствовать удар и услышать звук, но об остальных событиях этого удивительного дня мы узнали лишь из рассказов очевидцев.
Первым делом на поверхность вылетели клети подъемников. Остальные механизмы, размещенные в нишах, остались на месте, но уж твердый пол клетей принял на себя всю силу подземного удара. Подобно тому, как ядра, заряженные в пушку, вылетают поочередно, одно за другим, все четырнадцать клетей чередой взмыли в воздух и, описав величественные параболы, попадали вниз, причем одна из них рухнула куда-то в море возле Уортингской дамбы, а другая - в поле неподалеку от Чичестера. Очевидцы уверяли, что не видели ничего более удивительного, чем четырнадцать клетей, безмятежно парящих в небесной сини.
Затем настала очередь гейзера. В небо на две тысячи футов взметнулась невероятных размеров струя какой-то безобразной густой жидкости, по консистенции напоминающей деготь. Патрульный аэроплан, облетавший место действия, был сметен, как артиллерийским обстрелом, и совершил вынужденную посадку, зарывшись в зловонную жижу. Возможно, эта немыслимая субстанция с едким тошнотворным запахом была кровью планеты. Однако профессор Дризингер, которого поддерживает вся Берлинская школа, полагает, что это защитная жидкость, подобная той, которую выбрасывает скунс, и служит она для того, чтобы оберегать матушку Землю от посяганий всяких там назойливых Челленджеров. Если это так, то главный виновник, восседавший на своем троне на холмике, остался безнаказанным, в то время как многострадальные представители прессы, оказавшиеся на самой линии огня, до нитки вымокли под струей вонючего фонтана и потом в течение длительного времени стыдились показываться в приличном обществе. Зловонный дождь был отнесен ветром к югу и обрушился как раз на толпу горемык, столь долго и терпеливо ожидавших грандиозных событий на вершине холма. Несчастных случаев не было. Не было и разрушений, однако многие дома приобрели весьма устойчивый запах, и некоторые из них до сих пор хранят память об этом знаменательном событии.
В конце концов жерло потухло и закрылось.