Итак, мой художественный дар стал проявляться ещё в раннем детстве. Я всегда ожидал прихода матери то в интернате, то в больнице, то у соседей, то в пионерском лагере. Рисовал, чтобы убить время. И все мне задавали один и тот же вопрос: "Кто тебя учил рисовать?"
Я пожимал плечами и напрягал лоб. Рисовать меня никто не учил. Это я помню хорошо. Прежде всего, потому что моим близким было не до меня. Рожденный для утешения родителей и не выполнивший свою миссию, обязан доставлять отцу и матери как можно меньше хлопот. Я это чувствовал, но хлопоты со мной возникали, прежде всего из-за моей подвижности. Меня наказывали за все, даже за то, за что впоследствии хвалили. В первую очередь - за рисование.
Тут надо отметить, что рисовал я нестандартно. Например, когда требовалось изобразить весну и все, естественно, рисовали солнце, ручьи и птиц, я рисовал румяную девушку с распущенными волосами в виде ручьев. Ее объятия были распростерты, глаза сверкали, а на устах сияла блудливая улыбка. За столь вольное толкование этого времени года меня поставили в угол на полдня у доски. Полдня - это пустяки. А стоять у доски вообще удача. Когда учительница углублялась в чтение, можно было присесть на урну и отдохнуть. Правда, меня всегда выдавали одноклассники своим жизнерадостным ржанием, но я на них никогда не был в обиде.
А однажды на уроке рисования у меня что-то не получилось, и я закрасил весь лист черной краской. Если бы учительница имела представление о Малевиче, то поняла бы, что я в точности скопировал его "Черный квадрат", но, увидев мою копию, она молча схватила за ухо и легким движением руки направила в угол.
- Что ты этим хотел изобразить?! - кричала потом завуч, тыча мне в нос моим "Черным квадратом".
- Темную ночь... Только пули свистят по степи... - неуверенно отвечал я.
- И где же пули?
- Они только свистят. Звук пока ещё не научились отображать в изобразительном искусстве...
За столь остроумный ответ, который почему-то сочли издевательством, меня лишили ужина.
Уже намного позже, лет в семнадцать, мои пояснения к картинам слушали более внимательно. Выставлять меня начали довольно рано, лет с пятнадцати. И больше всех зрителей торчало у моих картин.
- Почему у вас деревья с руками и головами? - сердито допытывался один известный искусствовед регионального уровня.
- Это не деревья, это люди, - отвечал я. - Точнее, символ людей. Они корнями вросли в земную жизнь, а сами тянутся к небу...
- Лично я не тянусь к небу, - презрительно скривил губы критик. - А это что за святотатство? Сквозь осыпанную икону проступает голая девица.
- Это вавилонская блудница, - миролюбиво пояснял я, давя в себе раздражение от тугоухости местного искусствоведа. - Человечество прошло сложную эволюцию от примитивного плотского влечения к сложному возвышенному чувству. И вот сейчас в духовной эволюции человечества наблюдается обратный процесс: все современное искусство направлено на то, чтобы снова будить в нас первобытные инстинкты...
- Что ты знаешь о человеческой эволюции? - презрительно фыркали критики, и в их глазах читалось: "Кто ты такой, чтобы сметь размышлять о таких глобальных вещах?"
Но я не размышлял. Я просто рисовал то, что видел. Что касается человеческой эволюции, то о ней я знал все. Нельзя сказать, что о смысле человеческой жизни я вычитал в теософской литературе, вовсе нет! Человеческую эволюцию я просто видел, как видят с самолета извилистую ленту реки или серебристую полоску железнодорожной линии. Я даже искренне удивлялся тем, кто не видел человеческой эволюции. Ведь это так очевидно.
Как можно её не видеть, когда в духовной эволюции человечества наблюдается удивительная последовательность, несмотря на кажущуюся хаотичность и случайность.
В истории человечества нет места случайностям. Каждая эпоха в духовную копилку человечества опускала что-то свое. Греки принесли на землю понятие красоты, христианство - понятие любви, были времена, когда человек осваивал другие моря и континенты, но сейчас он стоит на пороге освоения других миров. Если это кто-то связывает с космическими полетами, то сильно ошибается. Технический прогресс только тормозит духовное развитие человека разумного. Что принесли ему эти сорок лет полетов на ракетах за пределы нашей атмосферы: счастье, прозрение, доброту? Может, просветление, может, миропонимание? А может, новое направление в искусстве? Пожалуй, если за высшее его проявление считать всех этих космических уродов, которых расплодил Голливуд.
10
Едва на следующее утро я переступил порог офиса, ко мне сразу метнулась секретарша с взволнованным лицом.
- Слышали новость? Лебедкину арестовали
- За что? - изумился я.
- Как за что? - выпучила глаза Вероника. - Из-за неё грохнули нашего директора. Неужели неясно?
Я вздрогнул и увидел на лице девушки неописуемое удовлетворение. Она с опаской повертела головой и, перейдя на шепот, поделилась секретной информацией:
- Оказывается, деньги наша бухгалтерша не перевела. Вернее, перевела, но не в Красногорск. Сейчас с этим разбираются финансисты по поручению прокуратуры. Лебедкина там такое накуролесила!..
- Она хотела их присвоить?
- Ну что вы! Просто прокрутить. А впрочем, - Вероника боязливо оглянулась, - возможно, что и присвоить. Она такая. Решила, значит, под шумок воспользоваться. Думала, если Рогов пошел с красногорцами на мировую, значит, они отозвали рэкет. А если отозвали, то месяцок подождут, никуда не денутся. Оказывается, нет! Не такие уж бараны, наши коллеги. Молодцы ребята!
В эту минуту откуда-то вынырнул юрист.
- Да не могли убить рэкетиры, Вероника! - вмешался он в разговор. - Не разноси сплетни. Просто смысла не было красногорцам снова обращаться к рэкету.
- Не скажите, рэкетиры могли по собственной инициативе потребовать мзду?
- Не спорю. Может, и могли. Но зачем рубить топором? Стволов у них, что ли, нет?
Юрист махнул рукой и исчез, а я отправился в свой отдел. В отделе сотрудники хоть и сидели на своих местах, но никто не работал. Некоторые даже не соизволили включить компьютеры.
- Кто теперь будет нашим директором? - с тоской вздохнула Маша, полируя пилочкой ноготок.
- Не беспокойся, поставят! - ответил Виктор, не отрываясь от газеты.
- Кто поставит, кто? - широко распахнула ресницы Маша. - Все начальство поубивали, а фирма частная. Она принадлежала только Рогову. У него контрольный пакет.
Виктор оторвался от газеты.
- По закону, директора должны избрать акционеры большинством голосов...
- Ну какое голосование в нашей шарашке, - плачущим голосом пропела Маша, не отрываясь от ногтей, - вы как маленький, право. Теперь фирмой будет управлять жена Рогова. А скорее, её любовник.
Виктор оторвался от газеты и внимательно посмотрел на Машу:
- У неё есть любовник? Ты это точно знаешь? Да ведь не знаешь. Я бы хотел посмотреть на этого счастливчика.
- Скоро посмотришь, - ответила Маша.
В это время зазвонил телефон. Маша сняла трубку и протянула её мне.
- Вас, Александр Викторович. Из газеты.
Я взял трубку и поднес её к уху. Мои коллеги насторожились.
- Это Ветлицкий? - борзо раздалось из трубки. - Я расследую обстоятельства гибели председателя вашей фирмы. До меня дошли слухи, что месяц назад, когда на вашего главу "наехал" рэкет, он пришел прятаться к вам. Это правда?
Прежде чем ответить, я окинул взглядом сотрудников, которые все, как один, навострили уши. Мне совсем не хотелось разговаривать с журналистом желтой прессы, тем более не удосужившимся представиться, но и отказывать было неловко.