Мельком я обернулся на сослуживцев, усмотрев в их глазах растерянность и - окрылившее меня восхищение.
Басеев медленно поднялся. В ошарашенном взгляде его отчетливо читалась стылая ненависть.
- Продолжаем... - хрипло выдохнул он, уже куда как более осторожно приближаясь ко мне.
Я раздумывал... Горец, похоже, еще не осознал, что все мной совершенное - тоже подыгрыш, жестко ограниченный рамками чисто борцовской схватки, пусть с элементами неведомого для Басеева айкидо и джиу-джитсу, однако весь этот спорт с его пустыми подсечками и подножками мог длиться, во-первых, до бесконечности, а во-вторых, моя победа наверняка означала такое дальнейшее угнетение по службе, перед которым меркли все предыдущие неприятности и унижения.
Басеев оскалил зубы и пригнулся, готовясь броситься мне под ноги.
Настал момент, называемый у летчиков временем принятия решения.
И я принял решение. Будь что будет!
Ударом ноги в лоб я лейтенанта не просто разогнул, но даже и расправил в плечах.
На какой-то миг он вытянуто завис в воздухе, горделиво и както изумленно озирая пространство спортзала, и в ту же секунду я, не меняя положения ноги, замершей в классической горизонтальной растяжке, в три коротких касания простучал его печень, промежность и желудочно-кишечный тракт.
Я бил на результат, понимая, что либерализм полумер может иметь для меня в дальнейшем не менее тяжкие последствия, чем даже летальный - для Басеева, естественно! - исход поединка. До распределения по сержантским школам и ротам оставались считанные дни, и я желал провести их вне общества мстительного горца.
Басеев неподвижно распластался на ковре. Из угла его тонкого рта тянулась перевито черная ниточка крови.
- Чего смотришь? - спросил я одеревеневшего помкомвзвода, опасливо склонившегося над своим непосредственным начальником. Видишь, переборщили слегка... Увлеклись. Зови доктора.
Далее началась кутерьма белых халатов, офицерских погон, пострадавшего самбиста увезли в реанимацию окружного госпиталя, а я, написав объяснительную, что, мол, как просили, так и боролся, улегся спать, заслуженно избежав тягостного ночного наряда по чистке гнилого картофеля.
Утро следующего дня было посвящено дополнительным допросам, поскольку из госпиталя сообщили, что состояние лейтенанта крайне тяжелое: черепно-мозговая травма, повреждение шейных позвонков, печени, селезенки, сильнейший ушиб гениталий...
Я стоял навытяжку перед командиром полка, топавшему на меня ногами и изрыгавшему десятки страшных проклятий.
- Кого к нам присылают! Каких-то убийц! - бушевал командир.
- Он сам хотел, - реагировал я.
- Чтобы ты его сделал калекой?
- Весь взвод подтвердит...
- Подтвердит! Это же, блядь, надо с такой силой!..
- Выполнял приказ.
- Тебя в спецназ бы запрячь, а не к нам!
- Я готов...
- Вон отсюда! Тебе это будет чревато боком! В дисбате сгною!
Выйдя из кабинета, я услышал через закрытую дверь телефонный звонок и голос командира, произнесший:
- Спортивная травма, товарищ генерал... Да, мастер по самбо... Но видите, какой лось попался... Так точно, сам напросился... - И уже себе под нос, положив трубку: - Мудак! С кавказских гор.
Накануне распределения новобранцев в боевые подразделения и школы сержантов я заступил в наряд по роте, и, убираясь в канцелярии, увидел на столе командира аккуратные стопки серых казенных папок с личными делами, специально, видимо, приготовленных для ознакомления начальству.
Поверх каждой стопки лежал лист бумаги с начертанным на нем наименованием того или иного подразделения.
Подметая канцелярский пол, я одновременно пробегал глазами по маркировке на стопках:
"Первая рота".
Конвоирование в поездах. Что ж, живая служба, даже в чем-то забавная. Особенно, говорят, на женских этапах...
Вторая, третья, четвертая...
Это все здесь, в Ростове...
"Автотранспортная".
Туда меня с моим индийским водительским удостоверением возьмут едва ли.
"Калач-на-Дону"...
Школа строевых сержантов.
Место, по слухам, жуткое. Тот же дисбат. Муштра и измывательства круглые сутки. Лучше - опять-таки по слухам - в зону, чем в такую учебку...
"Батальон милиции".
Вариант сладкий. Город, относительная свобода перемещений, много свободного времени... Ну, хулиганы, понятное дело. Но хулиганы лично меня не пугали.
Далее пошли роты периферийные: Батайск, Новошахтинск... Судьба тех, кто попадал туда, определялась в двух словах: вышка и автомат.
Наконец, самое неблагоприятное место - под Элистой.
Безжизнененное пространство с промозглыми зимними ветрами, знойным летним адом, вселенским осенне-весенним болотом... Тухлая привозная вода, зверствующий гепатит...
Я быстро просмотрел стопку.
Точно! Именно в солончаки под Элисту и направлялся Анатолий Подкопаев для несения постовой службы по охране одной из зон строгого режима.
Привет от лейтенанта Басеева - вопросов нет!
Маркировка же последней стопки меня поразила:
"Москва. Инструкторы."
Я слышал, что некоторым счастливчикам после учебки удается попасть в столицу, где готовят инструкторов ИТСО - то есть инженерно-технических средств охраны объектов, специалистов по средствам связи, сигнализации и разного рода заграждениям, препятствующим побегу хитроумных зеков, но после пережитых злоключений мечта о Москве казалась столь эфемерной, столь ирреальной...
Памятуя призывной пункт, я отработанным жестом переместил свою папку в ту стопку, в которой, по моему разумению, ей и полагалось находиться, после чего, подхватив веник и совок с мусором, канцелярию покинул, полностью положившись на волю Божью.
Вечером того же дня я был вызван в знакомую канцелярию для собеседования с комиссией по распределению.
Возглавлял комиссию неизвестный мне доселе лысый подполковник с пористым красным носом и пропитым оперным басом.
- Так, - сказал подполковник, - Подкопаев... У вас, Подкопаев, что, техническое образование?..
- Работал в области авиации и космоса, - поведал я, памятуя индийскую эпопею.
- Как?.. - вопросил командир моей роты, сидевший рядом и, вероятно, именно своей волей распределивший меня в ряды постовых.
Тем более пострадавший Басеев находился с ним в отношениях глубоко дружеских.
- Но, - произнес подполковник, в раздумье листая мое дело, у вас же гражданская специальность - переводчик...
- Инженер-переводчик, - соврал я честным и твердым голосом.
И далее привел ряд зазубренных мной технических терминов, почерпнутых из рабочих бесед военных спецов.
- Это ошибка! - потрясенно произнес комроты. - Он направлялся в другой полк, в Элисту!
- Правильно! Ошибка! - согласился подполковник, глубокомысленно поджав губы. - И ее мы исправим! Это надо же!.. Специалист... буквально международного класса... едва не угодил на вышку! Вы правы, капитан, с Элистой у нас недоразумение... А вы, Подкопаев, собирайтесь: отбываете в Москву уже через два часа, так что в темпе, голубчик, в темпе... И давайте следующего, капитан...
- Есть, - сказал капитан, пронзительно на меня взглянув.
Даже, я бы сказал, подчеркнуто пронзительно. С пониманием, то есть, откуда ветер дунул.
Но поезд, что называется, уже ушел.
В Москву.
От учебки, заснеженного строевого плаца, замерзших луж, увечного горца Басеева и вообще всех ростовских военнослужащих.
Стоя в холодном тамбуре и вглядываясь в редкие придорожные огни, я, радостно-возбужденный, наивно мечтал то ли о какой-то радужной будущей реальности, то ли просто о близкой, но казавшейся невероятной встрече с родным городом, то ли о возвращении неведомым образом в прежний индийский рай...
Меня опьяняла свобода.