Довлатов Сергей
Сергей Довлатов
Когда-то я был школьником, двоечником, авиамоделистом. Списывал диктанты у Регины Мухолович. Коллекционировал мелкие деньги. Смущался. Не пил...
Хорошее было время. (Если не считать культа личности.)
Помню, мне вручили аттестат. Директор школы, изловчившись, внезапно пожал мою руку. Затем я окончил матмех ЛГУ и превратился в раздражительного типа с безумными комплексами. А каким еще быть молодому инженеру с окладом в девяносто шесть рублей?
Я вел размеренный, уединенный образ жизни и написал за эти годы два письма.
Но при этом я знал, что где-то есть другая жизнь - красивая, исполненная блеска. Там пишут романы и антироманы, дерутся, едят осьминогов, грустят лишь в кино. Там, сдвинув шляпу на затылок, опрокидывают двойное виски. Там кинозвезды, утомленные магнием, слабеющие от запаха цветов, вяло роняют шпильки на поролоновый ковер...
Жил я на улице Зодчего Росси. Ее длина - 340 метров, а ширина и высота зданий - 34 метра. Впрочем, это не имеет значения.
Два близлежащих театра и хореографическая школа формируют стиль этой улицы. Подобно тому, как стиль улицы Чкалова формируют два гастронома и отделение милиции...
Актрисы и балерины разгуливают по этой улице. Актрисы и балерины! Их сопровождают любовники, усачи, негодяи, хозяева жизни.
Распахивается дверца собственного автомобиля. Появляются ноги в ажурных чулках. Затем - синтетическая шуба, ридикюль, браслеты, кольца. И наконец - вся женщина, готовая к решительному, долгому отпору.
Она исчезает в подъезде театра. Над асфальтом медленно тает легкое облако французских духов. Любовники ждут, разгуливая среди колонн. Манжеты их белеют в полумраке...
Чтобы почувствовать себя увереннее, я начал заниматься боксом. На первенстве домоуправления моим соперником оказался знаменитый Цитриняк. Подергиваясь, он шагнул в мою сторону. Я замахнулся, но тотчас же всем существом ударился о шершавый и жесткий брезент. Моя душа вознеслась к потолку и затерялась среди лампионов. Я сдавленно крикнул и пополз. Болельщики засвистели, а я все полз напролом. Пока не уткнулся головой в импортные сандалеты тренера Шарафутдинова.
- Привет, - сказал мне тренер, - как делишки?
- Помаленьку, - отвечаю. - Где тут выход?..
С физкультурой было покончено, и я написал рассказ. Что-то было в рассказе от моих ночных прогулок. Шум дождя. Уснувшие за рулем шоферы. Безлюдные улицы, которые так похожи одна на другую...
Бородатый литсотрудник долго искал мою рукопись. Роясь в шкафах, он декламировал первые строчки:
- Это не ваше - "К утру подморозило..."?
- Нет, - говорил я.
- А это - "К утру распогодилось..."?
- Нет.
- А вот это - "К утру Ермил Федотович скончался..."?
- Ни в коем случае.
- А вот это, под названием "Марш одноногих"?
- "Марш одиноких", - поправил я. Он листал рукопись, повторяя:
- Посмотрим, что вы за рыбак... Посмотрим... И затем:
- Здесь у вас сказано: "...И только птицы кружились над гранитным монументом..." Желательно знать, что характеризуют собой эти птицы?
- Ничего, - сказал я, - они летают. Просто так. Это нормально.
- Чего это они у вас летают, - брезгливо поинтересовался редактор, - и зачем? В силу какой такой художественной необходимости?
- Летают, и все, - прошептал я, - обычное дело...
- Ну хорошо, допустим. Тогда скажите мне, что олицетворяют птицы в качестве нравственной эмблемы? Радиоволну или химическую клетку? Хронос или Демос?..
От ужаса я стал шевелить пальцами ног.
- Еще один вопрос, последний. Вы - жаворонок или сова?
Я закричал, поджег бороду редактора и направился к выходу.
Вслед донеслось:
- Минуточку! Хотите, дам один совет в порядке бреда?
- Бреда?!
- Ну, то есть от фонаря.
- От фонаря?!
- Как говорится, из-под волос.
- Из-под волос?!
- В общем, перечитывайте классиков. Пушкина, Лермонтова, Гоголя, Достоевского, Толстого. Особенно - Толстого. Если разобраться, до этого графа подлинного мужика в литературето и не было...
С литературой было покончено.
Дни потянулись томительной вереницей. Сон, кефир, работа, одиночество. Коллеги, видя мое состояние, забеспокоились. Познакомили меня с развитой девицей Фридой Штейн.
Мы провели два часа в ресторане. Играла музыка. Фрида читала меню, как Тору, - справа налево. Мы заказали блинчики и кофе.
Фрида сказала:
- Все мы - люди определенного круга. Я кивнул.
- Надеюсь, и вы - человек определенного круга?
- Да, - сказал я.
- Какого именно?
- Четвертого, - говорю, - если вы подразумеваете круги ада.
- Браво! - сказала девушка. Я тотчас же заказал шампанское.
- О чем мы будем говорить? - спросила Фрида. - О Джойсе? О Гитлере? О Пшебышевском? О черных терьерах? О структурной лингвистике? О неофрейдизме? О Диззи Гиллеспи? А может быть, о Ясперсе или о Кафке?
- О Кафке, - сказал я.
И поведал ей историю, которая случилась недавно:
"Прихожу я на работу. Останавливает меня коллега Барабанов.
- Вчера, - говорит, - перечитывал Кафку. А вы читали Кафку?
- К сожалению, нет, - говорю.
- Вы не читали Кафку?
- Признаться, не читал.
Целый день Барабанов косился на меня. А в обеденный перерыв заходит ко мне лаборантка Нинуля и спрашивает:
- Говорят, вы не читали Кафку. Это правда? Только откровенно. Все останется между нами.
- Не читал, - говорю.
Нинуля вздрогнула и пошла обедать с коллегой Барабановым...
Возвращаясь с работы, я повстречал геолога Тищенко. Тищенко был, по обыкновению, с некрасивой девушкой.
- В Ханты-Мансийске свободно продается Кафка! - издали закричал он.
- Чудесно, - сказал я и, не оглядываясь, поспешил дальше.
- Ты куда? - обиженно спросил геолог.
- В Ханты-Мансийск, - говорю. Через минуту я был дома. В коридоре на меня обрушился сосед-дошкольник Рома. Рома обнял меня за ногу и сказал:
- А мы с бабуленькой Кафку читали! Я закричал и бросился прочь. Однако Рома крепко держал меня за ногу.
- Тебе понравилось? - спросил я.
- Более или менее, - ответил Рома.
- Может, ты что-нибудь путаешь, старик? Тогда дошкольник вынес большую рваную книгу и прочел:
- РУФКИЕ НАРОДНЫЕ КАФКИ!
- Ты умный мальчик, - сказал я ему, - но чуточку шепелявый. Не подарить ли тебе ружье? Так я и сделал..."
- Браво! - сказала Фрида Штейн. Я заказал еще шампанского.
- Я знаю, - сказала Фрида, - что вы пишете новеллы. Могу я их прочесть? Они у вас при себе?
- При себе, - говорю, - у меня лишь те, которых еще нет.
- Браво! - сказала Фрида.
Я заказал еще шампанского...
Ночью мы стояли в чистом подъезде. Я хотел было поцеловать Фриду. Точнее говоря, заметно пошатнулся в ее сторону.
- Браво! - сказала Фрида Штейн. - Вы напились как свинья!
С тех пор она мне не звонила.
Дни тянулись серые и неразличимые, как воробьи за окнами. Как листья старых тополей в унылом нашем палисаднике. Сон, кефир, работа, произведения Золя. Я заболел и выздоровел. Приобрел телевизор в кредит.
Как-то раз около "Метрополя" я повстречал бывшего одноклассника Секина.
- Где ты работаешь? - спрашиваю.
- В одном НИИ.
- Деньги хорошие?
- Хорошие, - отвечает Секин, - но мало.
- Браво! - сказал я.
Мы поднялись в ресторан. Он заказал водки.
Выпили.
- Отчего ты грустный? - Секин коснулся моего рукава.
- У меня, - говорю, - комплекс неполноценности.
- Комплекс неполноценности у всех, - заверил Секин.
- И у тебя?
- И у меня в том числе. У меня комплекс твоей неполноценности.
- Браво! - сказал я. Он заказал еще водки.
- Как там наши? - спросил я.
- Многие померли, - ответил Секин, - например, Шура Глянец. Глянец пошел купаться и нырнул. Да так и не вынырнул.