В распахнутое окно лезла черемуха, цветы пожухли и пожелтели, словно прокуренные. Напротив, через дорогу на крупных тяжелых тумбах сидели гранитные львы. Выгнул спину Аничков. Народу на улице было мало, да и те двигались кое-как, словно во сне.
— Слышь, — сосед толкнул меня локтем, — шеф приказал готовиться в Америку. Сказал на раз возьмем и сразу обратно….
Че возьмем-то?
Но тут в дверь постучали.
— Анечка, можно тебя на минутку, — в комнату робко протиснулась женщина лет 50 с забинтованной по локоть рукой и, увидев нас, заулыбалась.
— Ну… Александр Александрович, — она обратилась ко мне, — собственно, вы-то мне и нужны, — и затараторила дальше, — Анечка говорила, что на днях в Америку уезжаете, так уж будьте добры не откажите в просьбе, вот здесь на бумажке адресок, везде наши люди есть, как без этого, зайдете к ним за посылочкой для меня, а? Там немного, может, не затруднит, а? — протянула маленькую бумажку, — здесь все написано, как доехать, что сказать… — она сложила руки и умоляюще смотрела на меня. — Да что ты, Рита, в самом деле, конечно передаст и довезет все, — оборвала хозяйка, которая, надо полагать, и была Анечкой, — дай мне, — она выхватила бумажку и положила в разрез платья на груди, — может, выпьешь с нами?
— С удовольствием, — Рита потянулась к стакану и резво отпила половину, — мой-то все еще валяется после вчерашнего и мне ничего не дает, заныкал, сволочь. — Она опять посмотрела на меня. — Счастливый вы человек, Александр Александрович, отдохнете, там и водочка другая, и пивко, там все другое, приедете расскажите.
— Угу, — равнодушно бормочу уже в полудреме и, убаюканный портвейном, опускаюсь на дно в просторной батисфере. Еще слышатся голоса наверху и незнакомая мелодия навевает грусть, но я, погружаясь все глубже и глубже, уже наблюдаю иной мир. Близ иллюминатора застывает огромная рыба с плавниками цвета морской волны, какое-то время тонкими жесткими губами трется о стекло напротив лица, но потом исчезает, иронически взмахнув хвостом из длинных белых волос. Проплыв в темноте около часа, судно тихо стукнулось о дно. Я выглянул наружу: мягкий световой поток от корабля уперся в белое неровное дно и храм неподалеку, откуда и звучала (только сейчас это понял) божественная мелодия. При входе красовалась внушительных размеров статуя быка. Он низко наклонил голову, рога стянуты широкой доской, излучавшей кроваво-красный свет. Множество людей ровными рядами выплывали из узких горловин улиц, пересекали площадь и устремлялись внутрь храма. Облаченные в праздничные одежды, украшенные драгоценными камнями, они несли старинные амулеты и талисманы. Я стоял потрясенный, уткнувшись лбом в стекло, прижимая к груди навигационные карты, и вдруг узнал себя среди них. Маленькими скорыми шажками, преодолевая лобное пространство, я несся навстречу музыке под руку с Аней.
На пороге храма она неожиданно притормозила.
Все, сил терпеть больше нет, — и, сдвинув ноги, поскакала в сторону. Подоткнула за пояс юбку, изогнулась в талии и выпятила, словно кобыла, далеко назад и вверх свой бэксайд. Собрав на лбу множество морщин, чертила сильной струей глубокий рисунок на белой шероховатой земле. Я засмеялся. Вот стоит она, смелая, независимая и гордая. Такая женщина не нуждается в мужчине, она вообще ни в ком не нуждается. Я мечтал увековечить ее: в капризных ярких красках поместить в школьные учебники по анатомии, гравировать ее изображение на шахматных досках для чемпионов, в ее честь называть острова…
Она подошла ко мне, нетерпеливо провела рукой по лицу, больно схватила за волосы сзади.
Ну же, кончай скорее, черт возьми, через три часа самолет…
— Мадам, ваш багаж? — пограничница строго смотрела на меня.
Я просто охуел.
— Вы мне?
— Кому ж еще? Деньги при себе есть?
— Откуда?
— А это что? — ловко спружинив ногами, она перегнулась через барьер и выхватила у меня все ту же злополучную пачку.
— Ну что за люди? — скакнула ко мне, хватила что есть силы по бокам и спине, юркнула рукой внутрь, под пальто и вытащила початую бутылку портвейна, — Что? Допить не могла? Позоришься тут, все приборы нам зашкалишь!
По другую сторону барьера происходила какая-то возня:
Демаркационная линия венчалась длинным узким столом, накрытым белой скатертью. Аккуратно расставленные пустые столовые приборы перемежались пробирками с разноцветной жидкостью, источающей резкий неприятный запах, который чувствовался издалека. Тетка в цветастом платье, из отъезжающих, раздувая щеки, пристроилась к столу.
— Вы что, издеваетесь надо мной? Я вам что здесь? Нет, вы посмотрите, — пограничница рванула к ней, — вы зачем вдыхаете? Это не спирт, — и оттолкнула ее к кучке людей, потерянно стоящих неподалеку.
— Твоя очередь, — она махнула мне, — только честно, сколько выпила?
Я не на шутку встревожился. — Всего один стаканчик, вчера… и один сегодня.
Она захохотала.
— Допустим. Дыши сюда, — и пригнула мою голову к стеклянной трубочке.
Я выдохнул и, зажав в руке вилку, зашарил глазами по пустым тарелкам. — Сойдет, — пограничница рассматривала на свет трубочку, в которой бурлила розоватая жидкость.
— Говорю же, только стаканчик… на посошок, — осмелел я и оглянулся назад. Лица провожающих за запотевшим от дыхания стеклом светились нескрываемой завистью и злорадством. Среди них я увидел Аньку. Она разговаривала с каким-то мужиком и, что есть силы, размахивала руками. Ожесточенно, словно вколачивая гвозди, рубила воздух и, единственная, не смотрела на меня. Я запрыгал на месте, завертелся, что-то закричал ей, но она, подхватив незнакомца под руку, направилась к выходу. Походка ее мне не понравилась — припадая, будто понарошку, на правую ногу, она сильно отбрасывала бедро в сторону мужика.
В самолете, расположившись в кресле, я обнаружил, по соседству пограничницу: широко разинув рот, и, зажав между колен бутылку с портвейном, она спала сном праведника.
Я положил для себя ничему не удивляться, и когда, уже перед посадкой, бортпроводница растолкала меня и объяснила, что все мои знакомые сошли на Фолклендских островах, ангажированные во время перекура в хвостовом отсеке какими-то дикими типами, я только кисло улыбнулся в ответ.
В аэропорту JFK меня никто не встретил. Покрутившись немного, я присел на лавку, чтобы отдохнуть и собраться с мыслями. Обратного билета не было, денег, я пошарил по карманам, тоже, курить нечего, весь багаж — маленький целлофановый пакетик, в котором лежал русско-английский разговорник. "Т-а-к. Говорить кое-как смогу, вот только с кем? И о чем?" Я пристальнее оглядел публику. Все как один были в полотняных по колено шортах и просторных ярких майках. Стопроцентные улыбки. Кому они улыбаются? — я нахмурился. Над самой головой на стене неожиданно зазвенел телефон. Мужчина в зауженных по-женски шортах кинулся к нему, и, слушая кого-то на другом конце, надолго остановил на мне взгляд, а потом, оторвавшись на секунду от разговора, осторожно спросил: "Are you from Russia? Are you Alekzandrа?" "За кого он, черт возьми, меня принимает?" — я потянулся к трубке, но он вцепился в нее: "На съезд лесбияночек не желаете? У наших глаза от зависти вылезут" (вольный перевод). И отошел в сторонку, закурил тайно, пряча окурок в ладони. Я схватил трубку: "Привет Шурочка! — веселый голос с одесским акцентом, — проспали, понимаешь. Доберешься один? Бери тачку и на 42-ю, у тебя адрес есть, Ритка звонила, давай до встречи! Прихвати по дороге что-нибудь". Я повесил трубку и посмотрел на американца.