– Я теперь понимаю, из-за чего была гражданская война и кулацкие мятежи! Вот почему коммунисты были против частной собственности – потому что человек своего никогда не отдаст. А отнимать всегда очень сложно. Большевики это хорошо понимали! – прокомментировал ситуацию с помойной ямой Хомяков, впрочем, так толком и не понявший в чем конкретно состояла проблема.
Въезд на участок соседа был с противоположной стороны, поэтому сели на машину и подъехали туда.
Теткин сосед, мелкий частный предприниматель по фамилии Калугин, был, мало сказать, крайне раздосадован. Прежде всего, когда иномарка проехала мимо его ворот, он снова ощутил давно забытый им гадкий страх и тревогу. Он все еще продолжал разжигать мангал, который никак не разжигался, когда серебристая "ауди" вновь подъехала к его воротам и остановилась. Оттуда вышел вроде бы как самый что ни на есть обычный человек, подошел к забору, поздоровался и вежливо спросил Калугина: "Альберт Михайлович?" – и затем, увидев непроизвольный кивок, вошел на участок. И в этот момент Калугина вдруг объяла такая волна ужаса, что он со звуком пустил газы и чуть не обмочился. И первая мысль при этом была такая: "Вот и все, Лелик, отпрыгался!"
– Я племянник вашей соседки Калашниковой Елизаветы Васильевны
…– начал подошедший, а Калугин в страхе тут же подумал: "Вот сейчас вмажет!"
Человек что-то говорил, а Калугин, понемногу приходя в себя, вдруг понял, чего он испугался. А испугался он следующего: вот есть на свете он, Калугин, большой, физически очень даже неслабый, авторитетный, обеспеченный, с хорошим бизнесом и надежной "крышей" мужик. Но все равно было совершенно ясно, что несмотря на все это, ему неизбежно сейчас, попросту говоря, "дадут пизды" – и дадут хорошо! И, что самое страшное, избежать этого никак невозможно.
Может быть, даже при жене прямо здесь и отлупят – без проблем – если только захотят. Вот этот спокойный вежливый мужик и отлупит. И никакая "крыша" его, Калугина, не спасет, потому что этот внезапно пришедший человек явно был с какого-то совершенно другого уровня, где такие, как он, авторитетный бизнесмен Калугин, – никто и таких при необходимости давят, как клопов, не раздумывая. С полнейшей обреченностью он понимал, что его могут "замочить" тут же на месте и даже где-то ждал этого, чтобы уже отмучиться так сразу. Внешне ему вроде как ничего не угрожало, но ощущал опасность своим внутренним звериным чутьем, которое он в себе очень ценил. И оно, это чутье, говорило: "Очень и очень опасно!!!" В мозгу словно замигала красная сигнальная лампочка и заревел тревожный ревун.
Хомяков и Шахов оставались в машине и смотрели на эту встречу издали. Хомяк вдруг сказал:
– Знаешь, я всегда хотел услышать, как они друг с другом разговаривают, и о чем, но никогда не слышал.
– Кто "они"? – спросил Шахов.
– Бандиты. На своих стрелках. Какой-то у них есть свой специальный разговор, особые слова.
Впрочем, Калугин с Пашей говорили очень недолго, и дело закончилось тем, что сосед подобострастно закивал, сам руку протянул, а Павел, ответив на рукопожатие, повернулся и пошел к своей машине.
Когда "ауди" уехала, Альберт Михайлович сначала и поверить не мог, что остался не только живой, но при этом еще и целый. С самого начала ему казалось, что человек, который что-то говорил ему про помойку, в этот момент про себя решает: въебать сразу или потом, убить сейчас или чуть позже, а вариант оставить здорового и в живых
– просто даже не рассматривается.
И теперь он ощущал необыкновенное облегчение, словно сходил по большому после долгого запора, но день все же был испорчен этим остаточным ощущением страха. Про мангал он и забыл.
В этот самый момент жена Калугина, ярко-крашеная блондинка, еще относительно молодая, хотя и несколько потасканная женщина, тут же откуда-то выскочила, видать подсматривала, и, глядя на расстроенного мужа, немедленно принялась его пилить:
– А чего это он тут так свободно ходит! Ты бы, Алик, поговорил с
Денисом, – зря, что ли за "крышу" платим?
– Да ты, я гляжу, просто мечтаешь стать вдовой! – произнес, внезапно окрысившись, Калугин и вдруг взглянул на нее так неприятно пристально, что женщина поежилась. – Ты только знай, что если меня грохнут, – продолжил он, – то у тебя ничего не останется. Ни-че-го!
Все это тут же заберут. Знаешь, сколько я денег должен? И тебе самой опять придется работать. Ты еще помнишь, что такое работать? Не забыла? Снова будешь с самого с ранья стоять на рынке, а вечером черные тебя будут драть во все дыры! Не помнишь, как аборт от Ахмеда делала? Напомнить?
Он замолчал, задохнувшись. Она же, сделав вид, что обиделась, лихорадочно обдумывала ситуацию. Кое-что она, конечно, скопила – на всякий пожарный случай, но не столь много, как бы хотелось. И вот, что еще ее поразило: не была похожа на Калугина такая смиренность и уступчивость. Мужик-то он был говнистый – из тех, что плюют в колодец, но не слишком трусливый. При случае мог даже какого-нибудь пьяного или того, кто пожиже, избить в кровь – просто из интереса. И наглый был, как танк – кстати, может быть, потому и богатый.
Надо сказать, что крупный долг у Калугина действительно присутствовал. Однажды взял он десять тысяч долларов у одного знакомого и никак не отдавал. Брал девять, а через год должен был отдать десять. Деньги такие у него были, но отдавать было страсть как жалко. А тут еще строительство затеял. Все бы ничего, а тут как-то позвонил тот приятель-заемщик: "Алик, ты ничего не хочешь мне сказать? Ты ничего не забыл?" – "Не забыл, но ты знаешь, я думаю, что ты мне тогда поставку ведь сильно задержал, и я потерял на этом штук пять чистыми…" – и еще что-то такое начал нести. Собеседник, вздохнув, сказал: "Ладно, Альбертик, говорили мне, что ты говнюк, а я не внял. Месяц тебе сроку даю!" – и трубку повесил. А месяц этот уже закончился аж в апреле. И ничего. Никто не звонил и не приезжал.
Однако тут среди предпринимателей прошел слушок, что появилась некая команда, специализирующая на выбивании верных долгов за проценты.
Даже не команда, а двое в костюмах на черной машине. Одна аховая местная предпринимательница влетела, точнее ее подставили, и должна была на настоящий момент аж пятьдесят тысяч "зелеными" и этот долг постоянно рос. На нее смотрели уже как на живую покойницу: ходит человек, суетится, что-то делает, а уже, вроде, как и неживой. Так эти двое, говорят, недавно приезжали к ней и вырвали у щенка, с которым она вышла на прогулку, язык, а на нее саму помочились.
Одного строптивого должника отвезли за гаражи, которые за старой баней, и там подвесили за ноги – как в добрые старые времена. С другим просто поговорили, и он тут же все отдал. Калугин не то что бы боялся, но опасался, и получалось, что постоянно такого визита к себе ожидал. А тут еще этот "племянник" соседки перепугал до смерти.
Впрочем, позднее, уже после обеда, съевши свой шашлык и выпивший традиционные "сто грамм" Калугин приободрился и, выковыривая из зубов мясо, решил для уверенности все-таки позвонить "крыше", но телефон у Дениса не отвечал. Позже он еще раз позвонил – какой-то незнакомый мужской голос сказал: "Говорите". Калугин, ничего не ответив, отключился. Ему стало жутко – словно один оказался в лесу.
В то самое время, когда Павел со школьными друзьями были на теткиной даче, гаишники все еще сидели в патрульной машине на площади напротив монастыря и разговаривали. Молодой лейтенант Антон
Лебедев опять что-то доказывал капитану Сливочникову:
– Можно жить и в России, только надо иметь много денег.