Если он обитал в самом центре Луны – или она обитала в нем, как его сокровеннейшее ядро, – он поведал бы нам, правда ли то, что Луна содержит универсальный список вещей и слов, и правда ли, что она – мир, исполненный смысла, противоположность бессмысленной Земле.
«Нет, Луна – пустыня». Таков был ответ поэта, если судить по последней карте, положенной на стол: плешивая окружностьТуза Монет.«Из этой сферы исходят все рассуждения и все поэмы; и каждое путешествие через лес, битвы, сокровища, пиры, альковы возвращает нас к началу, к центру пустого горизонта».
Все иные повести
Площадь стола теперь была полностью покрыта картами и историями. Моя повесть также находилась там, хотя я и не мог уже точно сказать, которая именно, столь плотно они прилегали друг к другу. По сути, задача толкования рассказа за рассказом заставила меня пренебречь наиболее важной особенностью нашего способа повествования, при которой каждая история перетекала в иную историю, и когда кто-либо из гостей выстраивал свой ряд, другой рассказчик, с иного конца, продвигался в противоположном направлении, так как истории, рассказанные слева направо или же сверху вниз, равным образом могли быть прочитаны справа налево или же снизу вверх, ибо одни и те же карты, составленные в ином порядке, зачастую меняли свои значения, и та же карта таро использовалась разными рассказчиками, отправившимися из четырех противоположных точек.
И вот, когда Астольфо вспомнил свое приключение, одна из прекраснейших дам компании, представляя себя чувственным профилемКоролевы Монет,уже положила в конечном пункте его путиОтшельникаиДевятку Мечей.Так начиналась ее повесть, в час, когда она вопрошала предсказателя судьбы об исходе войны, которая годами удерживала ее пленницей в осажденном, чужом ей городе.Страшный СудиБашнявозвестили ей, что боги уже давно приговорили Трою к падению. Действительно, этот укрепленный город, осажденный врагами(Мир),который в рассказе Астольфо был Парижем, обложенным маврами, рассматривался, как Троя, дамой, явившейся главной причиной столь длительной войны. И значит, оглашаемые песнями и звуками лиры пиры(Десятка Кубков)были пирами ахейцев, готовых к последнему штурму города.
Однако в этот миг инаяКоролева(прислуживающая,Королева Кубков),приступив к своему рассказу, приблизилась к истории Роланда его же путем, начинавшимсяСилойиПовешенным.Итак, королева разглядывала жестокого разбойника (так, по крайней мере, тот был описан ею), висящего под палящими лучамиСолнца,по приговоруПравосудия.Она сжалилась над ним; приблизившись, дала ему напиться(Тройка Кубков)и поняла внезапно, что он – приятный и учтивый молодой человек(Паж Палии).
АрканыКолесница, Любовь, Луна, Шут(уже использованные для сна Анжелики, безумия Роланда, путешествия Гиппогрифа) ссорились теперь из-за пророчества, врученного провидцем Елене Прекрасной: «Женщина, царица богинь въедет на колеснице с победителями в город, и твой Парис влюбится в нее»; это заставит прекрасную и неверную жену Менелая бежать ночью из осажденного города, переодетой в рубище, в сопровождении лишь придворного шута, а также из-за того, что одновременно другая королева рассказывала повесть о том, как, полюбив пленного разбойника, она в ту же ночь освободила его, понуждая бежать переодетым в бродягу и затем ожидать, пока она не присоединится к нему на своей царственной колеснице в сумраке чаши.
Обе истории шли своим чередом к завершению – Елена достигла Олимпа(Колесо Фортуны)и оказалась на пиру(Кубки)богов, вторая же королева напрасно ожидала в лесу(Палицы)мужчину, которому даровала свободу, пока нежные лучи не позолотили(Монеты)небо.
И первая, обратившись к Вседержителю Зевсу(Император),молвила: «Вели поэту(Маг),что ныне здесь на Олимпе и более не слеп, сесть меж бессмертных и расположить свои нетленные рифмы в земные поэмы и нараспев рассказывать рапсоды, и только этой милостыни(Туз Монет)прошу я у Бессмертных(Туз Мечей);пусть он запишет в поэму моей судьбы следующее: прежде чем Парис сможет изменить ей, Елена отдастся Улиссу в самом чреве Троянского коня(Рыцарь Палиц)\»Судьба же другой королевы была не более определенной, когда она услыхала, как к ней обратилась блестящая женщина-воин(Королева Мечей),приближавшаяся во главе армии: «Царица ночи, мужчина, которого ты освободила, мой: готовься к поединку среди лесной чаши, битва с воинством еще не завершилась, будем сражаться до рассвета».
В то же время нам необходимо было помнить, что Париж (или Троя), осажденный на картеМир,бывший также небесным градом истории грабителя могил, ныне становился подземным городом в рассказе человека, представившего себя благополучными и приветливыми чертамиКороля Палии,достигшего этой точки после того, как вооружился магическим деревянным жезлом необычайной силы и последовал за неведомым воином в черных доспехах, похвалявшимся богатством(Палицы, Рыцарь Мечей, Монеты).В кабацкой ссоре(Кубки)наш таинственный попутчик решился попытать счастья и добыть скипетр града(Туз Палиц).Сражение на палицах обернулось в пользу нашего героя, но Незнакомец сказал ему: «Вот ты и владетель Града Смерти. Ты победил Князя Непостоянностей». И сбросив свою маску, он открыл свой истинный лик(Смерть),желтый, безносый череп.
С тех пор, как затворены были врата Града Смерти, никто более не в силах был умереть. Начался новый Золотой Век: люди проводили время в потехах, скрещивали мечи в неприносяших вреда поединках, бросались невредимыми с высоких башен(Монеты, Кубки, Мечи, Башня).А могилы, населенные живыми весельчаками(Страшный Суд),представляли собою ныне бесполезные кладбища, куда искатели наслаждений перед испуганным взором ангелов и Господа стекались ради оргий. И окрик не заставил себя ждать: «Открой вновь врата Смерти, или же мир превратится в ощетинившуюся сухими стеблями пустыню, станет горою хладного металла!» И наш герой пал, покоряясь, к ногам разгневанного Понтифика(Четверка Палиц, Восьмерка Палиц, Восьмерка Монет, Папа).
«Я был тем Папой!» – казалось, воскликнул другой гость, представляя себя переодетым вРыцаря Монет.Он небрежно бросилЧетверку Монет,чем, вероятно, хотел дать понять, что покинул роскошь папского двора, чтобы отпустить грехи умирающим на поле брани.Смерть,сопровождаемаяДесяткой Мечей,в таком случае представляла бы пространство расчлененных тел, меж которых бродил ошеломленный Понтифик. То было начало рассказа, в точности соответствующего картам, уже отметивших любовь рыцаря и трупа, но ныне читаемых в ином ключе, в котором последовательностьПалиц, Дьявола, Пары Монет, Мечейозначала, чтоПапа,от вида бойни заколебавшийся в вере, вопрошал: «Господи, зачем допустил ты сие? Зачем позволил ты такому множеству твоих душ пропасть?» И глас ответствовал из чаши: «Лишь двое нас осталось(Пара Монет)мир делить и души! Не только же в Его деснице – карать и миловать! Всегда считался Он со мной в решеньях!»
Паж Мечейв конце вереницы карт давал понять, что вслед за этим голосом явился воин с надменным лицом: «Узнай во мне Князя Противоположностей, и я заставлю мир царить в мире(Кубки);я начну Новый Век Злата!»
«Веками этот знак напоминал нам, что Другой был побежден Единственным!» – вероятно сказал Папа, отвечая тому скрещеннойПарой Палии.
Или же эта карта означала перекресток. «Лишь два пути. Выбирай», – сказал Враг.