— Но если я… то есть… конечно, всё, что в моих силах… но… видишь ли, я имею в виду…
— Ты говорил, что хочешь жениться на мне, Берти?
— Да, конечно, но…
В эту минуту она как две капли воды была похожа на своего отца.
— Я никогда не выйду за тебя замуж, если «Опыт долгой жизни» твоего дяди будет опубликован.
— Но Флоренс, старушка!
— Я не шучу. Можешь считать это испытанием, Берти. Если ты проявишь находчивость и мужество и сумеешь добиться успеха, я буду знать, что ты вовсе не такой вялый и беспомощный, каким тебя все считают. Если же ты меня подведёшь, я пойму, что твоя тётя Агата была права, когда называла тебя мягкотелым беспозвоночным и советовала мне ни в коем случае не выходить за тебя замуж. Похитить рукопись совсем несложно, Берти. От тебя требуется лишь немного решимости.
— А вдруг дядя меня застукает? Я глазом не успею моргнуть, как он лишит меня наследства.
— Ну, если деньги для тебя важнее, чем я…
— Нет, нет! Конечно, нет!
— Что ж, тогда решено. Пакет, естественно, будет лежать завтра утром на столе в холле вместе с письмами, которые Оукшот относит в деревню на почту. Тебе не составит большого труда забрать его и уничтожить. Твой дядя решит, что он потерялся во время пересылки.
Это показалось мне сомнительным.
— Разве у него нет второго экземпляра?
— «Опыт долгой жизни» не отпечатан на машинке. Твой дядя посылает рукописный текст.
— Но он может написать его заново.
— Как будто у него хватит сил!
— Но…
— Если ты не способен ни на что, кроме абсурдных возражений, Берти…
— Я только пытаюсь всё учесть.
— Не надо! Последний раз спрашиваю, сделаешь ты для меня это доброе дело или нет?!
Её слова подали мне блестящую мысль.
— Почему бы тебе не обратиться к Эдвину? Решить вопрос, так сказать, в семейном кругу. К тому же ты просто облагодетельствуешь ребёнка.
По— моему, я здорово придумал. Эдвин был её младшим братом, проводившим в Изби летние каникулы. Он сильно смахивал на хорька, и я терпеть его не мог. Строго придерживаясь фактов -раз уж мы заговорили о мемуарах и жизненном опыте, должен признаться, что именно этот чёртов Эдвин девять лет назад привёл своего отца в конюшню, где я курил сигару, чем доставил мне несколько незабываемых минут. Сейчас ему стукнуло четырнадцать, и он вступил в бой-скауты. Ребёнок он был старательный и очень серьёзно относился к своим обязанностям. Ему положено было делать определённое количество добрых дел в день, но он вечно отставал от графика и пытался догнать самого себя, рыская по всему имению и превращая жизнь и людей, и животных в сущий ад.
Флоренс, казалось, не пришла от моей идеи в восторг.
— Я никогда этого не сделаю, Берти. Меня удивляет, что ты не оценил доверия, которое я тебе оказала.
— Нет, что ты, конечно, оценил, но я имел в виду, что у Эдвина это получится куда лучше, чем у меня. Бой-скауты, знаешь ли, только тем и занимаются, что повсюду прячутся и чего-то выискивают. Они умеют заметать следы, лазать по деревьям, скрываться от погони и всякое такое.
— Берти, ты выполнишь или не выполнишь мою более чем пустяковую просьбу? Если нет, скажи прямо и давай покончим с этим фарсом. По крайней мере станет ясно, что я значу для тебя не больше, чем пустой звук.
— Дорогая моя старушка, я люблю тебя всей душой!
— В таком случае, ты выполнишь или не выполнишь…
— Ох, ну хорошо, — сказал я. — Хорошо! Хорошо! Хорошо!
И я пошёл к себе, чтобы тщательно всё обдумать. В коридоре мне повстречался Дживз.
— Прошу прощенья, сэр. Я всюду вас искал.
— В чём дело?
— Я должен поставить вас в известность, сэр, что кто-то почистил ваши коричневые ботинки чёрным гуталином.
— Что?! Кто? Зачем?
— Не могу знать, сэр.
— И ничего нельзя сделать?
— Ничего, сэр.
— Проклятье!
— Слушаюсь, сэр.
* * *
С тех пор я часто задумывался, каким образом бедолагам убийцам удаётся нормально жить и работать, замышляя новое преступление. Мне предстояло куда более лёгкое дело, но мысль о нём не давала мне покоя, и я всю ночь проворочался в постели, а наутро встал совсем разбитым. Даю вам честное слово, у меня появились тёмные круги под глазами! Мне даже пришлось обратиться к Дживзу за помощью и попросить его приготовить очередной спасительный коктейль.
По прошествии нескольких часов после завтрака я начал понимать, что чувствует на железнодорожной платформе вор, выхватывающий сумки из рук. Я слонялся по холлу в ожидании рукописи, а её всё не приносили и не приносили. Дядя Уиллоуби не вылезал из библиотеки, по всей видимости добавляя последние штрихи к своему произведению, и чем больше я думал о предстоящем похищении, тем меньше оно мне нравилось. Я расценивал свои шансы на успех как два к трём, а при мысли о том, что будет, если я попадусь, холодные мурашки бегали по моей спине. Дядя Уиллоуби был, как правило, старичком покладистым, но я несколько раз видел его в гневе и, клянусь своими поджилками, даже думать боялся, как он взбеленится, если узнает, что я посягнул на дело его жизни.
Было около четырёх часов, когда он вприпрыжку выбежал из библиотеки, положил пакет на стол и вприпрыжку же умчался обратно. Я в это время прятался к юго-востоку от места событий, а именно, за рыцарскими доспехами. Как только горизонт очистился, я в два прыжка очутился у стола, схватил бандероль и сломя голову кинулся по ступенькам к себе в комнату, чтобы как можно скорее запрятать свою добычу. Я нёсся, как мустанг, и, распахнув дверь, чуть не налетел на молодого Эдвина, бой-скаута, будь он трижды проклят. Он стоял у комода, прах его побери, и рылся в моих галстуках.
— Приветик! — сказал Эдвин.
— Что ты здесь делаешь?
— Прибираю твою комнату. Это моё последнее доброе дело за субботу.
— Ты имеешь в виду прошлую субботу?
— Я отстал на пять дней. Вчера было шесть, но я почистил твои ботинки.
— Так это ты…
— Да. Ты их видел? Хорошо получилось, верно? Я зашёл в комнату, потому что, когда тебя не было, здесь жил мистер Беркли. Вот я и подумал, если он чего-нибудь забыл, я смогу отослать ему это по почте. Мне часто приходилось совершать добрые дела такого рода.
— Я вижу, ты всем стараешься угодить!
С каждой минутой мне всё сильнее и сильнее хотелось отделаться от этого поганца. Бандероль я спрятал за спину и думаю, он её не заметил, но мне необходимо было положить пакет в комод, пока меня не застукал кто-нибудь другой.
— Не утруждай себя уборкой, — сказал я. — Пойди отдохни.
— Мне нравится наводить порядок. Это совсем нетрудно.
— Но в моей комнате замечательный порядок.
— Он станет ещё замечательнее, когда я закончу уборку.
Дело пахло жареным. Мне не хотелось убивать ребёнка, но в данный момент другого способа вытурить его отсюда я не видел. Затем я поднатужился и нашел-таки выход.
— Ты можешь сделать для меня дело куда добрее уборки, — сказал я. — Видишь коробку сигар? Отнеси их в курительную комнату и обрежь концы. Ты здорово мне поможешь. Топай скорее, мой мальчик.
Какое— то мгновение он колебался, затем, слава всевышнему, потопал. Я быстро запер пакет в ящик комода, сунул ключ в карман брюк и сразу почувствовал себя намного лучше, чем раньше. Может, я и олух, но, прах побери, не до такой же степени, чтобы не обвести вокруг пальца сопливого мальчишку с лицом хорька. Со спокойной душой я спустился вниз и не успел пройти нескольких шагов, как из дверей курительной комнаты, словно чёртик из коробочки, выпрыгнул Эдвин. Думаю, если б ему действительно хотелось сделать настоящее доброе дело, он покончил бы жизнь самоубийством.