Именно это с ней и случилось, как только она принялась читать роман Данторна. Ей вдруг показалось, что она очутилась на вечеринке, где можно забыть обо всем на свете, включая собственное имя, а потом взять в руки инструмент и раствориться в музыке. Когда же музыка умолкнет, ты растеряешься, но это будет длиться недолго – от последних отзвуков эха тающей мелодии до первых аккордов следующей.
И вот сейчас, подняв глаза, Джейни не сразу осознала, что находится на Дедушкином чердаке, ибо мысленно она все еще бродила по миру, созданному в той самой книге, что лежала у нее на коленях. Наконец она сунула письмо Данторна между страницами в качестве закладки и, зажав книгу под мышкой, поднялась с пола.
– Я здесь, дедуля! – крикнула она, спускаясь по узкой лестнице, ведущей с чердака на первый этаж.
Дедушка, все еще стоя в коридоре у входной двери, посмотрел наверх, на спешившую к нему внучку. В свои двадцать два она не утратила живости подростка. Ее рыжеватые волосы свободно спадали на плечи; короткую челку Джейни недавно покрасила хной. Брови над карими глазами девушки изгибались дугой, что придавало ее лицу выражение постоянного удивления. Кожа светилась здоровым цветом персиков со сливками, нос был маленьким и изящным, а на щеках благодаря частой улыбке образовались две прелестные ямочки.
Джейни была одета в черный мешковатый хлопчатобумажный джемпер и желтую юбку под цвет кроссовок, а на черных чулках на коленях виднелись следы пыли.
– У тебя носик в грязи, мой цветочек, – заметил Дедушка, когда Джейни подошла к нему.
Она чмокнула своего дорогого деда, и он широко улыбнулся, но затем взгляд его случайно скользнул по книге, которую Джейни захватила с чердака. Старик вздрогнул.
– Значит, ты все‑таки нашла ее, – вымолвил он после паузы.
Джейни неожиданно почувствовала себя так, словно совершила что‑то плохое.
– Я не собиралась ничего выискивать, – потупилась она, невольно вспомнив предупреждение Данторна: «И существование самого романа, и суть изложенного в нем должны оставаться тайной…» – Ты сердишься на меня?
Дедушка покачал головой:
– Не на тебя. Просто… а, ладно. Рано или поздно мне все равно пришлось бы передать «Маленькую страну» тебе, так почему не сделать это прямо сейчас?
– Она чудесна, правда?
– Ты уже прочла?
– Да что ты!
– Однако странно, что ты обнаружила ее именно сегодня. Всего лишь три дня назад в нашу дверь постучалась какая‑то дама – она интересовалась произведениями Билли. Это случилось впервые за долгие годы. После его смерти здесь кружило много воронья, но со временем посетителей становилось все меньше и меньше. А потом они совсем исчезли. Пожалуй, с визита последнего из них прошло как минимум пять лет.
– Откуда она узнала о книге?
– Ну, она не спрашивала именно о ней. Она хотела получить любые неопубликованные работы и личные вещи Билли – заявила, что отныне они являются ее законной собственностью. Она американка, примерно твоего возраста, причем настолько противная, насколько вообще могут быть американцы. Она представилась внучкой одной из кузин Билли, о которой я никогда не слышал.
– И что ты ей ответил?
– Да ничего, моя ласточка. Я же дал слово, помнишь? Кроме того, эта девица порядком разозлила меня своим гонором, и я предложил ей идти… восвояси. Однако на душе у меня тревожно: похоже, она действительно что‑то знает – если не о самой «Маленькой стране», то о чем‑то, имеющем к ней непосредственное отношение.
– Как ее зовут?
– Она не сказала, но пригрозила, что вернется, как только переговорит со своими адвокатами.
– И ты молчал?!
– Джейни, красавица моя, а что я должен был тебе сказать? Что какая‑то чокнутая американка приперлась сюда забрать книгу, которой я даже не вправе распоряжаться? Я все никак не решался открыть тебе правду, но и врать больше не мог.
– Как ее зовут?
– Она не сказала, но пригрозила, что вернется, как только переговорит со своими адвокатами.
– И ты молчал?!
– Джейни, красавица моя, а что я должен был тебе сказать? Что какая‑то чокнутая американка приперлась сюда забрать книгу, которой я даже не вправе распоряжаться? Я все никак не решался открыть тебе правду, но и врать больше не мог. Ведь между нами нет места лжи, не так ли? – Джейни кивнула. – Что ж, теперь ты знаешь все.
– Больше от нее не было никаких известий? – спросила Джейни.
Дедушка покачал головой:
– А что она может сделать? Ни один адвокат не в силах обвинить меня в присвоении несуществующей вещи.
Джейни взглянула на увесистый томик у себя под мышкой.
– Ну, официально несуществующей, – уточнил Дедушка.
– И когда же ты собирался посвятить меня в эту тайну? – поинтересовалась Джейни.
– Возможно, тебе это покажется странным, моя дорогая, но меня не покидало чувство, что книга сама выберет подходящий момент. И разве я ошибся?
Джейни внимательно посмотрела на деда, однако не увидела в его глазах привычного насмешливого огонька.
– Дедуля! Ты же не думаешь, что книга могла…
– Напои‑ка лучше деда чаем, и он поведает тебе кое‑что о Маусхоле – занятное, как два Билли сразу.
Шутливое выражение «как два Билли» возникло из‑за страстного увлечения Джейни творчеством Билли Пигга и Уильяма Данторна: если что‑то получало наивысшую оценку Джейни и Дедушки, они восклицали: «Здорово, как два Билли, вместе взятых!»
– Я все еще не могу поверить в то, что ты мне рассказал, – призналась Джейни, направляясь на кухню.
– Ну… – Дедушкин взгляд остановился на краешке письма, которое Джейни сунула в книгу вместо закладки. – Судя по всему, ты уже прочла письмо, а значит, тебе должна быть ясна причина, по которой я медлил с объяснениями.
– Это произошло совершенно случайно, – вздохнула Джейни, готовясь принести новую порцию извинений.
– Что ж, если хочешь искупить свою вину, сделай мне чаю, – улыбнулся Дедушка.
Излюбленным местом в доме Литтлов всегда была кухня – особенно когда бабушка была еще жива и наполняла ее соблазнительным ароматом выпечки и теплом своего присутствия.
Дедушка и Джейни поровну разделили потрясение от автокатастрофы, отнявшей у первого жену и сына, а у второй – бабушку и отца. В то время Джейни не было еще и восьми, и все ее отрочество прошло в этом доме. Мать Джейни – Констанция Литтл, урожденная Хэтрингтон, – сбежала с кинорежиссером из Нью‑Йорка. Это произошло за несколько лет до аварии, и со дня окончательного подписания бумаг о разводе от нее не было больше ни слуху ни духу. Для облегчения процедуры бракоразводного процесса она вернула себе девичью фамилию, но по‑прежнему использовала «Конни Литтл» как сценический псевдоним. Учитывая специфику фильмов, в которых она снималась, отец Джейни, Пол, однажды незадолго до смерти с горечью заметил, что его бывшей женушке следовало бы значиться в титрах под фамилией Лингус.
Дедушка упорно не желал говорить об этой женщине: он и раньше не любил совать нос в чужие дела, а после того как Констанция бросила Пола и Джейни, она просто‑напросто перестала для него существовать, ей не было места в той жизни, которую дед и внучка построили для себя.
Не важно, в какие города уезжала на гастроли Джейни и сколько времени длилось ее отсутствие. Маусхол всегда оставался ее домом – как и этот маленький коттедж на Дак‑стрит, расположенный всего в минуте ходьбы от гавани, откуда он, Дедушка, когда‑то выходил в море вместе с другими деревенскими рыбаками.