Комната Тилли была маленькой, и большую часть ее занимала двуспальная кровать, еще там имелись умывальник и туалетный столик, втиснутый в один из углов. В комнате было на удивление чисто и стоял приятный запах.
Она села на кровать и скрестила свои изящные ноги.
— Хочешь чего-нибудь особенного? — спросила она медленным, теплым голосом, и Лукас подумал, что это «особенное» могло наповал сразить мужчину.
— Услуги, — сказал он. Она громко рассмеялась:
— Я почему-то знала, что мне не повезет. Что ж, может быть, в другой раз. Что я могу сделать для тебя?
— У тебя есть такие маленькие губки, которые предохраняют женщин от беременности?
Ее огромные карие глаза весело блеснули, и он с облегчением улыбнулся в ответ. Тилли не станет задавать вопросов или болтать, и в ее веселости не было угрозы. Она встала и приблизилась к туалетному столику.
— Значит, твоя проблема с женщиной решилась. Ты не произвел на меня впечатление человека, готового долго ждать, поэтому я не удивлена. — Она хмыкнула, открывая ящик и доставая оттуда расписанную вручную керамическую коробку. — Сколько тебе нужно?
Теперь наступила его очередь смеяться.
— Не знаю. Сколько мне нужно? Разве одной не достаточно?
Она засмеялась приятно и мелодично.
— Бери три. Знаешь — на всякий случай.
Он фыркнул, когда она положила в его ладонь три маленькие круглые губки, но улыбка продолжала играть на его губах.
— Просто смочи ее уксусом, — объяснила она. — Надеюсь, ты знаешь, что делать с ней, поскольку я уверена, что твоя счастливая избранница не знает.
Лукас покачал головой, подумав о том, как трудно ему будет заставить Ди воспользоваться этим средством. Но с другой стороны, он заметил, что ее решение сопротивляться или не сопротивляться чему-либо часто бывает неожиданным, и поэтому существовала возможность, что она не будет противиться.
Неожиданно темные глаза Тилли стали серьезными.
— Позаботься об этой женщине, Лукас Кохран, — твердо произнесла она. — Будет плохо, если парни узнают о тебе и о ней, тем более после тех неприятностей, которые она имела здесь от некоторых людей.
Лукас замер, и его глаза угрожающе сузились. Тилли успокаивающе подняла руку.
— Никто не услышит от меня ни слова, — сказала она.
— Откуда ты знаешь? — его голос был ровным и беспощадным. — Кто-нибудь видел нас?
— Успокойся, никто, кроме меня, не знает. Я просто узнала, кого не было вчера на пикнике, и прошел слух о том, как рано ты уехал. Она приходила вчера утром в город, в универсальный магазин, но он был закрыт. Я сидела на улице и видела ее. Она помахала мне рукой. Я встречала ее и раньше, и она никогда не важничала. Она женщина с прямым характером и с более сильной волей, чем у двух мужчин, вместе взятых.
— У нее действительно есть воля, — сказал Лукас.
— Было много разговоров о тебе и дочери банкира, — сообщила Тилли. Она окинула его взглядом и покачала головой. — Я никогда не верила в это. Тебе нужен кто-то с более крутым нравом, женщина, которая, не моргнув глазом, могла бы противостоять тебе.
Лукас улыбнулся.
— Тилли, — сказал он. — Ты чертовски хорошо разбираешься в людях.
— У меня было достаточно возможностей, чтобы изучить их.
Он положил маленькие губки в карман.
— Сколько я тебе должен?
— Они за счет заведения. В следующий раз, когда я буду заказывать их в Новом Орлеане, я дам тебе знать, чтобы ты имел их в запасе.
Он нагнулся и поцеловал ее изящные губы. И поцелуй был долгим, поскольку Тилли была дьявольски хороша. Когда он выпрямился, она опустила ресницы и сказала:
— Ну, ну. Меня не целовали так со времен Шарля Дюпре. Будь здоров. Ты уверен, что губки — это все, что тебе нужно?
Он взял ее за подбородок и снова поцеловал.
— Уверен, — сказал он.
— Мне нужно беречь силы.
У нее вырвался чудесный, продолжительный смех.
— Догадываюсь. После того, как мы смеялись здесь, как ослы, и ты уходишь от меня через пять минут, моя репутация погибнет.
Он улыбнулся и открыл дверь.
— Нет, это моя репутация погибла, раз я не смог продержаться дольше пяти минут.
— Если бы я взялась за тебя, ты мог бы и не продержаться, — бросила она на прощание.
Лукас возвращался в Дабл Си в хорошем настроении. Губки, лежавшие в его кармане, побуждали его свернуть на восток и навестить Ди, но он удержался от этого. Вдалеке прогремел гром, заставив его принять окончательное решение вернуться домой. Он посмотрел вверх, но увидел только ярко-голубое небо. Грозовые тучи все еще находятся за горизонтом, решил он, намереваясь добраться до ранчо до начала грозы. Долина нуждалась в хорошем дожде, поскольку снежные шапки на горах не были столь мощными, как обычно, и летом не приходилось ждать много влаги.
В это же время приближающаяся гроза застала Оливию и Луиса на северной дороге.
Луис взглянул на небо при первом же звуке грома. Оливия продолжала смотреть на путь перед собой, а ее кобыла осторожно выискивала дорогу на неровной поверхности.
— Надеюсь, что после дождя уляжется пыль, — сказала она.
Он рассчитывал на дождь по более серьезным причинам. Прошло слишком много времени с тех пор, как пролился короткий весенний ливень, и уровень воды в источниках был низким для мая. Но несмотря на необходимость в дожде, Луке не хотел, чтобы их свидание с Оливией прервалось.
Луис заметил, как она волновалась, когда он подъехал, и поэтому решал ограничиться тихой беседой. Оливия постепенно успокоилась, напряженность исчезла с ее лица, и он наслаждался разговором с нею. Ему хотелось не только обнять ее, но и увидеть, что она чувствует себя с ним свободно. Сейчас была подходящая ситуация, чтобы побеседовать и узнать друг друга лучше.
— Существует ли договоренность между тобой и Лукасом Кохраном? — тихо спросил он, наблюдая за ее лицом.
— Нет, — ответила она. — Он так же, как и я, никогда не говорил о свадьбе, хотя все считали, что он сделает это.
— Ты не хочешь этого? Он могущественный человек, и я слышал, что его положение станет еще выше.
— Мне нравится Лукас, но он просто мой друг.
Как приятно было иметь возможность сказать это! Поведение Кохрана накануне убедило Оливию, что он увлечен Ди.
— Я не знаю, что бы я ответила ему, если бы он сделал мне предложение, — продолжала она.
— Из-за его богатства?
— Нет. Я воспитывалась в роскоши, но не воспринимаю это как должное. Но мне двадцать пять, и я боюсь, что если не выйду в ближайшее время замуж, то это уже никогда не произойдет, а следовательно, у меня никогда не будет собственной семьи.
— Мне тридцать два, — сказал он. — И я начал думать, что тоже хотел бы завести семью.
Она быстро взглянула на него и покраснела.
— Почему ты не вышла замуж раньше? — Он осторожно успокоил лошадь, когда животное отступило перед кустарником. — Я уверен, что тебе делали предложения.
— Нет. Никто никогда не делал. Я почему-то никогда ни в кого не влюблялась, и, очевидно, никто также не влюблялся в меня.
— Я не шутил, когда говорил об этом. О своих намерениях.
— Я знаю, — прошептала она и вздохнула. — Почему ты бродяжничал?
— Скитания всегда казались мне естественной вещью.
Он гадал, сможет ли объяснить все так, чтобы она поняла.
— Я всегда хорошо владел оружием и никогда не злоупотреблял этим. Но когда человек умеет быстро управляться с револьвером, большинство окружающих его людей начинают испытывать беспокойство. И рано или поздно кто-то решает, что он быстрее, и хочет доказать это.