Едва лишь оказавшись рядом с ним и услышав его голос, я убедилась в его правоте - есть мгновения, когда просто необходимо идти на риск, совершать безумные поступки.
"Сколько дней я провела впустую, корпя над книгами и тетрадками, совершая сверхчеловеческие усилия для того, чтобы купить свое собственное рабство, - подумала я. - Зачем я лезла вон из кожи, добиваясь этой работы? Что она прибавит мне как человеку, как женщине?"
Ничего. И неужели я родилась лишь затем, чтобы провести остаток жизни за канцелярским столом, помогая судьям вести процессы?
Должно быть, подобные мысли появляются, когда слишком много выпьешь. Ведь не сегодня придумано: "Кто не работает, тот не ест".
Это сон. И сейчас он кончится.
Но почему же он все длится? И впервые я подумала о том, что стоило бы уехать с ним в горы. В конце концов, начинаются каникулы - впереди целая неделя.
- Ты кто ему? - спросила меня красивая женщина за нашим столом.
- Мы дружили с ним в детстве, - отвечала я.
- Он и в детстве умел это?
- Что "это"?
Застольная беседа становилась все менее оживленной.
- Сама знаешь, - сказала она. - Творить чудеса.
- Он уже тогда умел хорошо говорить, - ответила я, сама толком не понимая, что говорю.
Все за столом рассмеялись - и он вместе со всеми, а я так и не поняла, что же их так развеселило. Но от выпитого вина я почувствовала себя свободней и не нуждалась в том, чтобы контролировать происходящее.
Я осмотрелась по сторонам, отпустила реплику по какому-то поводу, о котором через минуту забыла. И снова стала думать о каникулах.
Мне было хорошо сидеть здесь, мне было интересно. Мои новые знакомые вперемежку с обсуждением Серьезных проблем перешучивались и острили, и мне казалось, будто все, что творится в мире, прямо касается меня. По крайней мере хоть на один вечер жизнь представала передо мной не на экране телевизора, не на газетных страницах.
Да, мне будет что рассказать, когда вернусь в Сарагосу. А если я приму его приглашение, воспоминаний и впечатлений хватит на целый год.
"Он был совершенно прав, что не обращал внимания на мои рассказы о Сории", - подумала я и к самой себе испытала жалость: уж сколько лет в ларчике моей памяти лежали одни и те же истории.
- Выпей еще, - и седоголовый мужчина наполнил мой стакан.
И я выпила, подумав о том, как, в сущности, мало смогу я рассказать своим детям и внукам.
- Я рассчитываю на тебя, - сказал он, понизив голос так, чтобы слышала его я одна. - Поедем во Францию.
Вино развязало мне язык:
- Только в том случае, если мы выясним одну вещь.
- Что именно?
- То, о чем ты говорил перед лекцией. В кафе.
- О ладанке?
- Нет, - ответила я, глядя ему прямо в глаза и изо всех сил стараясь выглядеть трезвой. - То, что ты мне сказал тогда.
- Хорошо, мы потом поговорим об этом, - сказал он, пытаясь сменить тему.
Объяснение в любви. Мы не успели тогда поговорить, но теперь я могла бы убедить его, что дело было именно так и никак иначе.
- Если хочешь, чтобы я с тобой поехала, ты должен меня выслушать.
- Но не здесь же.
- Но не здесь же. Здесь мы веселимся.
- Слишком рано уехал ты из Сории, - не сдавалась я. - Я - единственная ниточка, которая связывает тебя с отчизной. Именно она дает тебе силы идти вперед.
"И все на этом. И никакой любви в помине нет".
Он слушал меня молча, не перебивая. Но тут кто-то окликнул его, желая узнать его мнение, и наш разговор оборвался.
"Что ж, по крайней мере, я все прояснила", - сказала я самой себе. Такая любовь бывает лишь в сказках.
Потому что в реальной жизни любовь несбывшуюся мы любовью не считаем. Любви удается выжить, только когда существует надежда - пусть - далекая, - что нам удастся покорить того, кого любим.
Все прочее - фантазии.
И, словно прочитав мои мысли, он крикнул мне через стол:
- Выпьем за любовь!
Он тоже немного охмелел. Я решила воспользоваться этой возможностью:
- За мудрецов, способных понять, что любовь порой - это детские глупости.
- Мудрец потому лишь и мудр, что любит. А дурак - потому и дурак, что считает, будто способен постичь любовь, - ответил он.
Сидевшие за столом услышали его, и в следующую минуту завязался оживленный спор о любви. У каждого была своя точка зрения, каждый защищал свою правоту зубами и ногтями, и потребовалось несколько бутылок вина, чтобы страсти улеглись. Тут кто-то спохватился, что уже поздно и хозяин собирается закрывать ресторан.
- Пять свободных дней! - крикнул кто-то с другого конца стола. - Если хозяин хочет закрыть ресторан, это потому, что ведете серьезные разговоры!
Все рассмеялись, все - кроме него.
- А где, по-твоему, следует говорить о серьезном? - спросил он у крикнувшего.
- В церкви! - ответил тот. И на этот раз весь ресторан грохнул от смеха.
Он поднялся. Я подумала, что он затеет драку - ведь мы все вернулись лет на десять назад, во времена нашей юности, когда драка - вместе с поцелуями, с нескромными ласками, с оглушительной музыкой и неистовой скоростью - входила в обязательный ассортимент вечеринки.
Но нет - он всего лишь взял меня за руку и направился к дверям.
- Нам пора, - сказал он. - Поздно уже.
Дождь в Бильбао, и во всем мире дождь. Тот, кто любит, должен владеть искусством терять и находить. Он научился соблюдать равновесие между тем и Другим. Он весел и по дороге в отель напевает.
У меня еще немного шумит в голове, еще не выцвели, не потускнели краски мира, но и я постепенно обретаю равновесие. Я должна, как говорится, контролировать ситуацию, потому что хочу поехать с ним.
И мне нетрудно контролировать ситуацию, ведь я уже не влюблена до беспамятства. Тому, кто способен укротить свое сердце, покорится весь мир.
"Мне хотелось бы не обуздывать свое сердце", - Думаю я. Если бы я смогла отдать ему мое сердце - пусть хоть на один уик-энд, - у дождевых капель, падающих на мои щеки, был бы сейчас другой вкус. Если бы любить было просто, он обнял бы меня и в такт мелодии, которую напевает, рассказал бы другую историю, и она была бы нашей с ним историей. Если бы там вдалеке, за праздниками, не маячило возвращение в Сарагосу, я бы хотела, чтобы хмель не выветрился никогда, чтобы мне хватило свободы целовать его, ласкать его, шептать и слушать слова, принадлежащие только влюбленным.
Но нет. Не могу. Не хочу.