Колесникова, менеджера по продажам в крупной сотовой компании, отправили в принудительный отпуск. Коркину, крупье из казино (никогда бы не подумал, интеллигентный мальчик), ничего не было, начальство даже выписало премию, чтоб не волновался. Симонов получил разнос от директора своего FM-радио: директор сказал, что сотрудник «Столичной службы новостей» должен быть безупречен, но чем именно Симонов провинился — директор не знал. Похоже, всех хотели как-то наказать за попадание в список, но еще не знали, как именно, и выжидали, как списанты проявят себя. Время прощать тех, кто привлек внимание, уже прошло, но время сажать без причины, просто за то, что попался под руку, еще не настало; все существовали в промежутке. Кажется, меры по списку принимались на местах самодеятельно, в меру личной инициативы: на таможне пристальней досматривали, в ОВИРе задерживали паспорт, а в казино поощряли, поскольку в перевернутом мире порока уважают за преступление. Чего бы ни сделал Коркин, чтобы попасть в список, — это заслуживало поощрения, как мелкие пакости в школе для чертенят. Подложил маме гвоздик — садись, пять.
— Пять процентов отпустят, остальных — кых, — сказал Корягин, турист-экстремал с висячими усами, чиркнув себя по горлу.
— Почему пять процентов? — заинтересовался Свиридов, подивившись совпадению чужой реплики со своей мыслью. Вероятно, теперь весь список тайно резонировал.
— Закономерность такая. В любом здешнем списке пять процентов пролетают мимо цели. Для отмазки. Когда скажут, что все по списку, — вот же, пожалуйста, у нас исключение! Евреев не берут на госдолжности — но вот у нас еврей. В институт берут только блатных — вот неблатной. Расстреливают всех умных — вот, пожалуйста, умный, побили и выпустили, теперь гербарий собирает и Бога за нас молит.
— Это хорошее соображение, — похвалил Свиридов.
— Товарищи, а есть Свиридов? — робко спросила веселая толстая девушка в очках. — Я читала в «Дне».
— Я, — буркнул Свиридов.
— Ой, я вас поздравляю. Я вам жутко благодарна.
— За что? — Он ожидал подколки, ничего не поделаешь, такая профессия: знаешь сам, что гонишь лажу, и думаешь, что догадываются все.
— Благодаря вам это попало в прессу. Я Наташа Корзинкина, кстати. Ну, правда, они извинились сразу, что нет никакого списка…
— Этот репортаж даже из сети пропал, — подтвердил анемичный очкарик. — Им, видно, по шапке дали.
— Но все уже знают. Это, конечно, список не для телевидения, тут они слажали, но главное, что уже напечатано. То есть секретность порушилась, понимаете? Вы привлекли внимание, спасибо.
— Да уж, — сказал Смирненков. — За такое внимание…
— Ничего, ничего. Это же все вранье, наверное? — сочувственно спросила Корзинкина.
— Почти, — признался Свиридов. — Никого я не травил.
— Товарищи, качать Свиридова! — закричал очкарик.
— Свиридов? Свиридов здесь? — спрашивали со всех сторон.
— Не переживайте, они вас вернут на работу…
— Сволочи какие, наврали все…
— Они про всех врут. Папарачечная, их так и называют.
— Свиридов! Если вас выгонят, мы скинемся!
Сочувствие, хоть и от прокаженных, было приятно: все-таки не Шептулин, приличные люди, хоть и попавшие в список, но ни в чем не виноватые. Кажется, первый этап пройден: Свиридов разрушился настолько, что радовался всякому доброму слову от полузнакомых людей, попавших в то же идиотское положение. Остановись, сказал он себе, радоваться тут нечему, — но безотчетно расплылся в улыбке.
— Спасибо, спасибо.
— Вы Свиридов? — новым жестким голосом спросил его приплюснутый.
— Ну! — ответил он с вызовом, сразу подобравшись.
— «Спецназ»?
— «Спецназ».
— Хороший сериал, — со значением сказал приплюснутый, подошел, пожал Свиридову руку и вернулся под березу.
— Слава России! — закричал вдруг злобный, и вся его тройка подхватила:
— Слава России!
— Слава, слава, — миролюбиво сказал толстяк. — Что это вы вдруг?
— А мы не вдруг! — крикнул злобный. — Это был тост.
— За Россию, что ли? — спросил Вулых. — За Россию можно…
— А с какой стати вдруг? — не поняла маленькая толстая девушка, небось Whiterat, судя по боевитости. — Она сегодня сделала что-то хорошее?
— Она много чего сделала, — ответил третий, до сих пор молчавший, свинообразный, с белесыми ресницами и длинными волнистыми локонами. — Не спрашивай, что сделала Россия, спрашивай, что сделал ты.
Непонятно было, издевается он или серьезничает: улыбочка была самая глумливая.
— Золотые слова! — сказала Галя Вулых и опрокинула стаканчик.
— А чего сидим? — с деланным непониманием спросил приплюснутый. — Не, я не понял, список, чего сидим? Мы за Россию пьем, вашу мать!
Никто не знал, как реагировать. Очкарик стал нерешительно подниматься. Скоро стояла уже половина списантов.
— Бодрей, бодрей! — командовал свинообразный, сам с кряхтеньем поднимаясь на четвереньки. — А девушки что, я не понял, не в России живут? Девушки, это не ваша страна?
— Женщины не пьют стоя, — попытался урезонить его толстяк у костра. Он уже вскочил и теперь стряхивал травинки с пуза.
— Женщины тоже люди и тоже россияне, — назидательно сказал злобный. Он уже скользнул по Свиридову своим косым, обрывающимся взглядом, и Свиридов, решив не заедаться, тоже встал. Чувствовал он себя отвратительно.
— Ну, слава России! — крикнул свинообразный и картинно осушил стакан.
Все молча выпили. Тройка синхронно крякнула и завалилась назад под березу. Остальные неловко уселись вокруг костра и молчали.
— А что ж, дельный тост, — сказал Клементьев. — Если бы не Россия, кто бы нас тут собрал?
— Если бы не Россия, — агрессивно начал приплюснутый, — если бы не Россия… Вы знаете, где вы были бы, если бы не Россия? Вас никого бы не было, ясно? Вот вас конкретно. Уже хватит вот хихиканий этих! Уже хихикаем, хихикаем!
— А зачем вы хихикаете? — спросил Свиридов.
— А мы не хихикаем! — развернулся к нему приплюснутый. — Сейчас вообще не об этом речь, ясно?
— Да ясно, ясно, — миролюбиво сказал Клементьев. — Вы очень любите Россию, все счастливы. Кстати, вы не представитесь? А то мы все тут знакомимся постепенно, для того и встреча…
— Меня зовут Бобров Игорь, — представился приплюснутый, — я специалист по продвижению брендов.
— Вячеслав Гусев, издатель, — сказал свинообразный в пространство, ни на кого не глядя.
— Панкратов Максим, координатор, — с вызовом рявкнул злобный, не уточнив, что такого координирует.
— Ну и отлично. А какие у вас, молодые люди, есть версии насчет списка? — поинтересовался Клементьев.
— Версии — не наше дело, — вальяжно ответил Гусев. — Внесли в список — значит, надо. Я считаю, кто вносит, тот знает. А то рассуждаем очень много, а дело делать некому.
— «День опричника», — тихо сказал очкарик.
— Нет, это не «День опричника», — так же тихо отозвался Свиридов. — Это Кафка в провинциальном исполнении.
— В общем, надо каждому на своем месте просто делать дело, — подытожил Гусев.
— Ой, бля, как надоело, — тихо сказала девица с прямыми волосами. — Почему все одно и то же? Везде, куда ни придешь. Обязательно такой есть и командует.
— В общем, как здорово, что все мы здесь сегодня собрались! — примирительно воскликнул бородач и запел одноименную песню. Со второго куплета все дружно подхватывали припев. Свиридова едва не вырвало. Он решил напиться, чтобы заглушить омерзение, и почти выполнил задуманное. Скоро ему было плевать и на тройку, и на список. Прямоволосая уже стала казаться ему симпатичной. Она подсела к нему и предложила выпить за знакомство.