Славная девочка – такая, как ты, – не для того здесь находится, чтобы все это видеть.
Громкие выкрики и танцы на могилах. Перешагивая с плиты на плиту, теряет равновесие, отскакивает и оглядывается – для того только, чтобы увидеть, как каменный кончик ангельского крыла обрушивается на ее голову.
Потом утро.
Она покидает кладбище, чувствуя себя бесплотной, как призрак. Путь назад, к сквоту в Севен-Систерс, – это ад. Ее колотит сильная дрожь, когда поезд подземки прибывает в Хайгейт. В Юстоне – пересадка на линию Виктории; можно явственно почувствовать, как поднимается и падает кровяное давление по мере прибытия и отправления поездов. Слезы выдавливаются из уголков глаз; в одно жуткое мгновение она вообразила, что это кровь. Прибывающий поезд издает звук – как шепот летящих по его следу демонов. Рев отбывающего поезда, врывающегося в пустоту тоннеля, достигает устрашающе-тоскливой ноты. На станции «Севен-Систерс» ее пальцы дрожат уже так сильно, что она не может вставить свой билет в автомат на выходе.
Еще хуже то, что у нее помутилось зрение. После удара по голове она вынуждена перемещаться как будто сквозь снежную пургу – точь-в-точь картинка на экране старого телевизора с испорченным каналом приема. Пробиваешься через слабое кружение мельчайших световых искр, ярких, но быстро меркнущих проблесков, червячков, вспышек в синем диапазоне спектра. Как будто идешь под фиолетовым дождем. Фиолетовый дождь.
Снова в сквоте; стены запотевают. Тисненые обои с розами облезли на влажных углах, готовые скрутиться в трубочку и отстать от штукатурки. Она велит себе выбираться из ночлежки. Лондон ее убивает. Hадо уносить ноги. Но куда? Может быть, к сестре, которая, кажется, обретается в Дордони. Может быть, к сестре. Куда угодно. К кому угодно.
Сбросив мокрую одежду и забившись в постель, она погружается в сон на двое суток. Просыпается вся в синяках и липкая от пота. Прислушиваясь к своему состоянию, размышляет: возможно ли, что тебя кто-то трахнул без твоего ведома, когда ты без сознания? В ночлежке живут еще тринадцать душ. Кто-то украл у нее одну-две вещицы. Возвращаясь из Хайгейта, дрожащая и контуженная, она слишком скверно себя чувствовала, чтобы помнить об азах выживания, и не забаррикадировала дверь. Терять тут, в общем, нечего, но вот магнитола, теперь уже пропавшая… Она всегда считала, что в один прекрасный день сможет обратить ее в наличные. А сегодня – тот самый день.
Довольно считать потери; дела идут все хуже и хуже. Насилие нарастает день за днем; одна из девушек, живущих этажом ниже, срезала свои волосы после того, как ее изнасиловал какой-то урод с улицы; все туалеты засорились; единственная ванна заполнена использованными шприцами. Сидя на голом полу в чем мать родила, она устраивается поудобнее перед осколком треснувшего зеркала, прислоненным к плинтусу.
Фиолетовый дождь не прекратился, но слегка ослабел. Вытащив из кожаной сумки косметичку, она реставрирует собственное лицо жирными линиями карандаша для бровей, не жалея ярко-красной губной помады. У нее хорошие черты лица, и она знает, как подчеркнуть его достоинства; что еще важнее, она понимает преимущества накрашенного лица. Знает и еще кое-что: чтобы добраться до сестры, ей потребуется изыскать несколько больше наличных денег.
Приглаживая ресницы щеточкой карандаша, она искоса вглядывается в струи лилового дождя.
– Я не проститутка, – возражает она своему отражению; ищет ответа в собственных глазах, как ищут ответа в чужих, пытаясь поймать человека на лжи. – Я не продаю свою задницу.
Находит телефон и набирает номер Малькольма. Шелестит записанное сообщение. Кто-то хватает трубку.
– Хелло. – Глубокий, сочный тембр. «Оксбридж»в сочетании с жаргоном портовых грузчиков.
– Малькольм, то предложение еще действительно?
– Какое предложение? Кто это говорит?
– Предложение, которое ты сделал раньше.
Шелестит записанное сообщение. Кто-то хватает трубку.
– Хелло. – Глубокий, сочный тембр. «Оксбридж»в сочетании с жаргоном портовых грузчиков.
– Малькольм, то предложение еще действительно?
– Какое предложение? Кто это говорит?
– Предложение, которое ты сделал раньше. Шумный выдох. Малькольм, очевидно, забыл.
– Приходи в любое время. В любое время!
– Например, сегодня?
– Сегодня? А что, у нас пожар? Погоди минутку. Ладно, приходи после часа.
Подземкой до Шепердс-Буш. Оказывается, ее вновь обретенная чувствительность к прибывающим и отбывающим поездам еще возросла. Сердце сжимается и сбивается с ритма, когда поезда тормозят и разгоняются. Она находит дорогу к студии Малькольма; ей не требуется переспрашивать адрес, поскольку однажды она уже здесь была. Когда она нажимает кнопку, пальцы слегка дрожат, и голос в переговорном устройстве предательски дребезжит. Гудение замка. Она толчком распахивает дверь. Малькольм приветствует ее на третьем этаже без всякого энтузиазма, и выражение лица у него такое, как будто он только что вспомнил, кто она такая.
– Лапочка, ты выглядишь чертовски гнусно.
– Спасибо.
– Я хочу сказать, когда мы в последний раз встречались, у тебя на костях было чуточку больше мяса.
– Разочарован?
– Немножко. Входи.
Через прихожую – в залу с непомерно широкой софой белой кожи и развесистым папоротником. Половина листьев на папоротнике засохли и покоричневели. Малькольм – рост шесть футов четыре дюйма, загорелое личико юного хориста, сложен как игрок в регби – плюхается на софу, жестом приглашая ее последовать его примеру.
– И давно ты блондинка?
– Сто лет.
– У тебя волосы уже отросли, и темные корни сразу в глаза бросаются. – Покосившись на ее голову, задает вопрос: – Как это тебя угораздило?
– С разбегу налетела на каменного ангела. Обнаруживает, что стала невольно избавляться
от просторечного акцента: набивает себе цену, тогда как Малькольм явно пытается демпинговать. Победа бесклассового общества? Свояк свояка видит издалека, уж она-то знает.
– Странный поступок.
– Другим не посоветую, Малькольм. Маленькие ноздри Малькольма подрагивают.
Энергично трет кончик носа, помахивает указующим перстом в сторону ее волос.
– Не знаю. Право, не знаю.
– Мне это нужно, Малькольм. Я попала в такую переделку… Мне необходимо отправиться во Францию повидаться с сестрой. Это жизненно важно, но у меня проблема с наличностью.
– Хочешь сказать, что сидишь на мели? А в прошлый раз ты меня надула. Я дал тебе шанс, а ты меня надула.
Глаза увлажняются; это она умеет.
– Мне нужны наличные.
Малькольм снова в образе портового грузчика.
– Наличные? Я бизнесмен. Денежками не разбрасываюсь. – Не прерывая воркотни, он тем не менее достает бумажник, вынимает пачку банкнот, швыряет ей. – Вот – и мотай отсюда. Купи какого-нибудь дерьма… корни подкрась. Замажь синяки. И мне не нравится, как ты накрасилась.
10
– Уже скоро, – сказала наставница своей ученице спустя несколько часов. – Чувствуешь? Я уверена, что чувствуешь. Уже скоро.
– Но мне кажется, что каждый день такой же жаркий, как предыдущий. Или даже еще жарче.
– Действительно жарко, и будет еще жарче. Но это только все ускорит. – Наставница нежно погладила сзади волосы девочки. – Пойдем поплаваем?
Сабина наблюдала, как Мэтт, Джесси, Крисси и Бет дурачатся у бассейна.