Неля любила мужа и он этого заслуживал. Хороший семьянин, трудяга, не гулёна, как некоторые нынешние еврейские мужья, непьющий. Правда, мог позволить себе при встрече с приятелями выпить несколько рюмок, но никогда не приходил домой пьяным. Приходилось угождать по части выпивки своим начальникам, которые пили стакана'нами но и с ними он не напивался до положения риз. И она уступила, как всегда, мужу.
Процедура получения путёвки, а вернее на право поездки, потому что никакой путёвки не давали, представляла собой целую цепочку непростых действий: заявление, автобиография, специальная анкета с перечислением всех родственников, подписка о неразглашении тайны, в которую тебя никто не посвящал, профсоюзное и партийное собрания, дающие тебе рекомендацию на поездку, партийное бюро и райком партии, на которых чувствуешь себя голым и всем обязанным за их любезность.
Все эти процедуры занимали массу времени и сил, и некоторые кандидаты не выдерживали унижений, связанных с этим, и выходили с дистанции на полпути.
Но даже пройдя через очистительные горнила, не существовало гарантии поездки до последнего дня. Кандидатов на поездку всегда набирали больше положенного в два раза, потому что ещё впереди предстояла проверка КГБ, могущая запретить поездку по причине неблагозвучной фамилии, слишком длинного или крючковатого носа, или наличием троюродной тёти двоюродного дяди, проживающей в Австралии.
Последняя инстанция представляла собой комиссию при обкоме КПСС и её как бы не существовало. В случае отказа человеку говорили, что отказала Москва. Причина? А кто их знает?!
Был такой случай. Одному парню, рабочему – токарю, отказали в подобной поездке. И он на спор со своими друзьями, проник, несмотря на усиленную милицейскую охрану в райком партии и наделал большую кучу прямо на стол первого секретаря райкома. Шум был страшный, возмутителя спокойствия не нашли, но нашлись последователи, повторившее подобное в обкоме КПСС. Правда, смогли попасть только в кабинет инструктора по идеологии.
У партийных функционеров не хватило ума скрыть этот случай. Они поручили разобрать это на закрытых партийных собраниях, превращённых в клоунаду. Вся область стояла на ушах от смеха.
Леонид Борисович погрузился с головой в пучину оформления документов.
В то время появилась мода на породистых собак. Особый престиж представляли "колли", "доги", "афганские борзые". На девушек, ведущих на поводке красавицу собаку, смотрели, сравнивая с её подопечной, и, задавались вопросом, кто красивее или кто на кого похож.
Поставила вопрос перед отцом и Вера: она хотела непременно только
"Королевского дога". Титоренко спрашивал знакомых, не знает ли кто, где можно купить породистого щенка дога. Спросил он и у Млынаря, когда тот зашёл к нему с производственным вопросом.
– Зачем Вам дог, Леонид Борисович? – задал Василий встречный вопрос.
– Дочка прицепилась, купи мне дога и всё!
– Она Вам сама скоро в дом та-акого дога приведёт! – девка она у вас красивая.
Они засмеялись.
– Вот здесь ты, Вася, прав, всё к этому идёт. А я ещё с этой
Японией затеял, если бы знал, что столько волокиты, не связывался бы. Да и денег нужно много.
– Деньги – дело наживное, – и вспомнив разговор с Анатолием
Фёдоровичем, посоветовал, – купите там аппаратуру и окупите поездку.
– На это, Вася только и надеюсь, но это между нами.
– Само собой. Но можно взять что-то и на продажу.
Титоренко засмеялся.
– Это в Болгарии и Румынии можно кое-что продать, да и то последнее время, говорят, там наши вещи плохо идут.
И тут Млынаря осенило.
– Вы знаете, у моего знакомого есть редкие монеты. Он говорил мне по большому секрету, что за границей их можно продать очень выгодно.
А ему сейчас деньги позарез нужны.
Может, поговорить с ним?
– Поговори, – не думая, бросил Титоренко.
– Только это очень большой секрет.
Титоренко поднял голову и внимательно посмотрел на Млынаря, что тот аж вздрогнул.
– Это я понимаю. Пусть не боится, не проболтаюсь.
На следующий день между ними опять состоялся разговор. Млынарь сказал, что его знакомый под честное слово даёт ему монету и ставит условие, чтобы за неё ему дали пятьсот рублей. Если монета не продастся, то он вернёт эти деньги, а если продастся больше, чем за пятьсот долларов, то ему нужно будет дать ещё пятьсот рублей.
– А как он узнает, за сколько она продастся?
– Я ему сказал, что Вы честный человек.
– А что это за монета?
– Он говорит, что двенадцатирублёвая из чистой уральской платины, чеканки прошлого века. Я думаю, что Вам надо согласиться. У Вас, ведь никакого риска нет.
– Ладно, приноси завтра.
– Но ещё раз прошу Вас – никому об этом ни слова.
– Завязано.
Титоренко вспомнил, что пару лет назад Польский говорил, что ему кто-то предлагал подобную монету и ещё что-то с ней связанное.
"Спрошу у Нюмы. Пусть расскажет", – подумал Титоренко, дождался когда Польский будет один (их кабинеты находились в одном коридоре) и зашёл к нему.
– Наум Цезаревич, расскажите мне о том случае когда вы не захотели покупать монету.
– Чего ты вдруг о ней вспомнил?
– Просто так.
– Просто так не бывает. Но я расскажу.
И Польский рассказал о том, как ему предложили монету, и как он встретил Абу, которого Лёня, безусловно знал и тот ему рассказал о монете.
– И Вы жалеете, что не купили?
– Скажу честно, что сначала жалел, но когда узнал, что этим заинтересовались органы, и, кажется даже КГБ, забыл о ней думать. И тебе, Леонид Борисович, скажу по дружески – если ты спрашиваешь не просто так, а, наверное, да так, то не связывайся с этой монетой. Не тот это гешефт, чтобы подставляться под КГБ. Эти ребята так тебя отхарят, что не залижешь ты свою жопу.
– Да нет, просто вспомнил и хотел узнать подробней.
– Узнал и забудь!
Титоренко теперь понял, какая опасность его поджидает, но он не мог отбросить, как советовал Польский, мысль о монете. Как можно отказываться от _больших денег_, если они сами идут тебе в руки? А опасность? Кто не рискует, тот не пьёт шампанского, гласит идиотская поговорка. А какой здесь риск? Провезти через границу? Как-нибудь повезём.
Жене он ничего не сказал. Зачем её волновать? И она точно начнёт отговаривать.
– Что-то ты, Лёнька, сегодня не в своей тарелке? – спросила вечером жена.
– Устал, я Неля, сегодня.
– Отдыхай, сегодня по телеку опять Штирлиц.
– Я его наизусть знаю, но посмотрю. Даже удивительно, что такой фильм поставила женщина.
– Это подтверждение твоих же слов, что женщины умнее мужчин.
– Конечно, умнее, – сел на своего конька Леонид, – все женщины царицы и королевы правили лучше мужчин. Это с приходом демократии нам, мужикам, удалось захватить все бразды правления в мире, но попомнишь мои слова, что скоро, и мы его застанем, придёт время, и женщины придут к власти.
– Ты дома моей власти не хочешь, а говоришь о мире.
– А кто же мной правит как ни ты?
– Садись ужинать, тобой легче сытым править. :Леонид поужинал и сказал Неле:
– Схожу-ка я к родителям, мне сестра говорила, что мама себя неважно чувствует. Я не надолго.
Родители жили в пяти минутах хода в недавно построенной девятиэтажке. Поцеловав маму, круглолицую дородную женщину с украинскими чертами лица, Лёня зашёл в комнату и поздоровался с отцом, сидящим в кресле у телевизора. Отец и сын были удивительно похожи во всём, только походка и сутулость отца отличала их. Да ещё возрастная печать на старческом лице отца говорила о том, что Лёня их поздний ребёнок.