Даже весело.
— Вот, Ванька!.. А ведь говорили ему! Говорили! Нет, уперся, дубина!.. Спасибо, Лев Казимирыч!
— Не за что.
— Выпьете, Лев Казимирыч? Махонькую…
— Нет, спасибо. Нельзя.
— Махонькую!
— Нельзя. Спасибо.
— Лев Казимирыч! — полез к старичку с дальнего конца стола мужичок с золотыми зубами. — А вот скажите мне на милость: если намешать алой с тройным одеколоном…
— Да не лезь ты со своим тройным одеколоном! Если уж хочешь знать, то я тебе скажу: «Красный мак» лучше. Лев Казимирыч, у меня к вам другой вопрос: вот, допустим, у вас засорился жиклер…
— Так, — сказал Лев Казимирыч, склонив набочок головку. — Засорился. Прекратилась подача топлива в цилиндры. Ну?
— А мотор работает!
— Мотор не работает.
— Работает!
— Значит, жиклер не засорился.
— Нет, засорился: идет натуральная стрельба.
— Значит, засорился, но не совсем. Логика.
— Споем, Лев Казимирыч?!
В дальнем конце стола, где мужичок с золотыми зубами, услышали «споем» и запели:
А сброшу кольца, сброшу серьги.
В шумный город жить пойду… —
запела здоровенная курносая девица и скосила… опасный, как ей, должно быть, теперь казалось, глаз на молодого соседа.
Там назову себя цыганкой,
Себя цыганкой назову.
Раз я сидела и мечтала
Да у открытого окна;
А чернобровая, в лохмотьях,
Ко мне цыганка подошла…
Опасный глаз не встревожил молодого соседа. Он о чем-то задумался… Потом потянулся к мужику, у которого жиклер засорился, а мотор работает.
— А дело в том, — сказал он, — что это не жиклер засорился! Понял?!
— А что же?
— Поршни подработались. Кольца. Ты давно их смотрел?
— Я их никогда не смотрел.
— Смени кольца!
А горят свечи восковые;
Гроб черным бархатом обшит.
А в том гробу лежит девчонка —
Да и она крепко, крепко спит.
Прислушались было к песне, но… петь вместе не умели, а чего же так сидеть слушать? — не на концерт же пришли.
А на коленях перед гробом
Стоит изменник молодой…
— Зина! А Зин! — едва остановили крупную девушку. — Давай каку-нибудь, каку все знают. Давай, голубушка, а то уж ты шибко страшно как-то — гроб…
— Эх-х!.. — Сосед Льва Казимирыча, рослый мужик, серьезный и мрачноватый, положил на стол ладонь-лопату; Лев Казимирыч вздрогнул. — Лев Казимирыч, давай что-нибудь революционное! А?
— Спойте хорошую русскую песню, — посоветовал Лев Казимирыч. — «Рябинушку», что ли.
И запели «Рябинушку». И славно вышло… Песня даже вышагнула из дома и не испортила задумчивый, хороший вечер — поплыла в улицу, достигла людского слуха, ее не обругали, песню.
— У Ваньки, что ли?..
— Ну. Провожают. Поют.
— Поют. Хорошо поют.
— На курорт, что ли, едет?
— На курорт. Деньги девать некуда дураку.
— Ваня, он и есть Ваня: медом не корми, дай вылупиться. Нюрка-то едет же?
— Берет. Хочет и детей взять.
— О-о!.. Знай наших!
— Ты поросят-то не ходила глядеть к Ивлевым?
— Нет. Я нонче не буду брать… Одну покормлю до ноября — и хватит. Ну их к черту.
— Почем же, интересно, Ивлевы-то отдают?
— Да почем?.. Двадцать пять, известно. Месячные?
— Месячные.
— Двадцать пять.
— Сходить завтра поглядеть… Я бы боровка взяла одного. Покормила бы уж, черт его бей. Тоскливо без мяса-то, тоскливо.
— Знамо, тоскливо.
— Тоскливо.
Утром Ивана с Нюрой провожали до автобуса. На тракт.
Шли серединой улицы: Иван с Нюрой — в центре, по бокам — тетки, дяди. Иван при шляпе, в шуршащем плаще, торжественный и помятый после вчерашних проводов. Нюрка в цветастой шали, в черной юбке, в атласной бордовой кофте — нарядная, как в праздник.
Шел также молодой племянник Ивана с гитарой и громко играл что-то нездешнее, с маху вколачивая по струнам.
Встречные останавливались, провожали глазами группу и шли дальше по своим делам. Может, кому и доведется когда-нибудь уезжать из села — так же вот пойдет с родней по улице, также будут все обращать внимание.
Пришли на автобусную станцию… Иван с двоюродными братьями отошли в чайную. Жена Нюра и старшие в родне промолчали: положено. На дорожку.
Скоро Иван и братья вышли из чайной — красные, покашливали. Закуривали.
— Дай твоих, у меня мятью какие-то…
— Спал, что ль, на них?
— Сел где-то…
— Ваньк, дорогой-то не пей шибко.
— Да ну, что я?..
— Ты пивко лучше. Захотел выпить, возьми пару бутылок пива — не задуреешь, все будет нормально.
— Да ну, что я?..
Братья — ребята все крепкие, кулакастые — вместе кому хошь свернут шею. А города опасались. Иван слегка волновался.
— Не духарись там особо…
— Да ну, что я?..
Подошел автобус.
Родные наскоро перецеловались…
— Иван, гляди там!..
— Мама, ребятишек-то, это — смотри тут за ими. На реку бы не ходили…
— Да ехайте, ехайте — погляжу тут.
— А то у меня душа болит…
— Ехайте! Раз уж тронулись — ехайте. Чего бы, дуракам, здесь-то не отдохнуть? Ехайте уж…
— Нюра, Нюр, — подсказывали под руку, — ты деньги-то под юбку, под юбку; ни один дьявол не догадается… Я сроду под юбкой вожу… Целеньки будут.
— Мам, ребятишек-то гляди… На реку бы, на реку — гляди!
— Пишите! Иван, пиши!
— Все будет — печки-лавочки! — кричал уже из окна Иван.
— Мама, ребятишек… ради Христа!..
Поехали. Автобус двинулся. Поехали наши — не робейте, держитесь! Привыкайте.
Иван маленько в автобусе принахмурился; все глядел в окно, пока проезжали деревню, знакомые с детства места… Поскотину проехали, лесок…
— Первый раз? — поинтересовался сосед Ивана, пожилой добрый человек.
Иван отвернулся от окна и зачем-то бодро соврал:
— Да ну, что вы!.. — И посмотрел на Нюру, и опять принахмурился, и отвернулся к окну. Посидел маленько, повернулся к соседу. — Куда — первый раз?
— В далекий путь-то.
— А вы почему догадались?
— Ну… видно: всей родней провожали.
— Нет, я в городе-то бывал, а так далеко не бывал — первый раз.
— А куда?
— К Черному морю.
— Хорошее дело.
— В санаторий.
— Хорошее дело.
Билеты продавали снаружи вокзала, и была большая очередь. Иван устроил Нюру с чемоданом возле скверика, а сам побежал занимать очередь.
Стал за каким-то человеком в шляпе — шляпа за шляпой. Иван проявил какую-то странную, несвойственную ему говорливость. Вообще в городе он стал какой-то суетливый. Волновался, что ли.
— За билетом? — спросил он человечка в шляпе.
Человечек читал газету, оторвался на малое время, посмотрел на Ивана…
— Нет, за колбасой.
Иван не обиделся.
— Далеко?
Человечек опять отвлекся от газеты, посмотрел на Ивана…
— В Ленинград.
— А я — к югу.
— Хорошо.
— Да решил, знаете… Ну ее, думаю, все к черту — поеду. Билетов-то хватит?
— Должно хватить. А там… Бог ее знает. Народу много.
— Да. — Иван понизил голос, приблизил свою шляпу к шляпе человека с газетой. — Куда, к черту, едут? Чего дома-то не сидится?
Человек еще раз глянул на Ивана… И стал опять читать газету.
Иван помолчал, посмотрел вокруг… Посмотрел на длинную очередь… Заглянул через плечо человеку — в газету.
— Ну, что там?
Человек раздраженно качнул головой, сказал резковато:
— В Буэнос-Айресе слона задавили. Поездом.
— Ох, о!.. — удивился Иван.
Еще некоторые удивились в очереди, посмотрели на человека с газетой.
— А как же поезд? — спросил Иван.
— Поехал дальше. Слушайте, неужели охота говорить при такой жаре?
Иван виновато замолчал. Он думал, что в очереди, наоборот, надо быть оживленным — всем повеселей будет. Постоял еще немного, потом молча поманил рукой Нюру… Та подошла.
— Постой маленько, — сказал Иван. — Я покурю.
— Иди к чемодану, там покури.