Его лицо побледнело под загаром и было покрыто испариной. Он сказал:
– А ты не понимаешь, откуда взялась эта тюрьма? Оглянись‑ка вокруг.
Я посмотрел по сторонам, но увидел лишь то, что уже видел раньше – уродливый с тусклым светильником зал.
– Сначала это были обычные дворцовые покои – быть может, несколько помещений. Потом стены между комнатами снесли, а поверх старых полов настелили новый. А это, уверен, то, что называется фальшивым потолком. Наверняка, если приподнять одну из панелей, можно будет увидеть прежнюю конструкцию.
Я встал и попытался это проделать, но, хотя пальцы касались прямоугольной панели, моего роста не хватало, чтобы приложить нужное усилие. Вдруг раздался голосок девочки, которая, несомненно, наблюдала за нами и слышала каждое наше слово:
– Поднимите меня – я попробую.
Она подбежала к нам. Я обхватил ее за талию и легко поднял над головой. Несколько секунд маленькие ручки сражались с деревянной плитой, потом плита приподнялась, посыпалась пыль. Над ней я увидел переплетение железных балок, а сквозь них – сводчатый потолок, расписанный облаками и птицами. Руки девочки ослабли, панель шлепнулось на место, обдав нас еще большим количеством пыли. Все исчезло из виду.
Осторожно спустив девочку на пол, я обратился к Ионе:
– Ты прав. Над этим потолком еще один – для помещения гораздо меньших размеров. Как ты догадался?
– Потому что я говорил с этими людьми. Вчера. – Он поднял руки – и железную, и руку из плоти и крови, будто для того, чтобы потереть ими лицо. – Отошли ребенка, ладно?
Я велел девочке возвращаться к матери, хотя, как я подозреваю, она пересекла комнату, а потом прокралась вдоль стены и подслушивала.
– Я чувствую себя так, словно все это время боролся со сном, – продолжал Иона. – Помню, я вчера сказал, что схожу с ума. – Может, наоборот, я только обретаю рассудок, и еще неизвестно, что хуже. – Он сидел, прислонившись спиной к стене, совсем как покойник, что сидел прислонившись к стволу дерева и которого мне довелось увидеть много позже. – На корабле я много читал. Однажды я прочел одну историю. Думаю, ты ничего не знаешь о ней. С той поры прошли многие тысячелетия.
– Скорее всего, не знаю, – согласился я.
– Все по‑другому и в то же время так похоже. Странные обычаи и традиции… Странные учреждения. Я попросил у корабля, и он дал мне другую книгу.
Лоб его все еще был влажен, разум, казалось, блуждал где‑то далеко. Я взял кусочек фланели, которым обычно протирал меч, и отер им пот со лба Ионы.
– Наследственные правители и наследственные подданные, и масса причудливых должностных лиц. Воины с длинными седыми усами. – На мгновение на его лице появился призрак прежней улыбки. – «Белый Рыцарь едет вниз по кочерге. Того и гляди упадет» – вот что было в записной книжке Короля.
На дальнем конце зала происходило какое‑то движение. Узники, спавшие или тихо шептавшиеся по углам, поднимались и тянулись в том направлении. Иона, который решил, что я вот‑вот пойду за ними, вцепился мне в плечо левой рукой. Она казалась слабой, как рука женщины.
– Так, как сейчас, ничто и никогда не начиналось. – Его голос приобрел неожиданную силу. – Северьян, король избирался при Марчфилде. Короли назначали графов. То время называлось темными веками. Лишь свободный житель Ломбардии мог стать бароном…
Словно ниоткуда, перед нами возникла знакомая девочка:
– Там еда. Вы идете? Я встал и сказал:
– Я принесу чего‑нибудь. Может, тебе полегчает.
– Прочно укоренилось… Все продолжалось слишком долго. – Продвигаясь к толпе, я слышал, как Иона бормочет:
– Люди не знали…
Узники расходились по одному, каждый – с маленькой булочкой.
– Продвигаясь к толпе, я слышал, как Иона бормочет:
– Люди не знали…
Узники расходились по одному, каждый – с маленькой булочкой. К тому времени, как я дошел до дверного проема, там уже почти никого не было. Я видел открытую дверь, за ней коридор, прислужника в прозрачном газовом колпаке, приглядывающего за серебряной тележкой. Люди выходили в коридор и окружали тележку. Я последовал за ними и на минуту почувствовал себя на свободе.
Иллюзия тут же рассеялась. В каждом конце коридора стояли хастарии, перегораживая его. Еще двое скрещенными копьями прикрывали дверь, ведущую в Колодец Зеленых Гонгов.
Кто‑то тронул меня за руку. Я оглянулся и увидел седовласую Никарет.
– Бери поскорей, – сказала она. – Если не для себя, то для друга. Они никогда не приносят столько, чтобы хватило на всех.
Я кивнул и, перегнувшись через спины, сумел ухватить пару черствых булок.
– А часто дают еду?
– Два раза в день. Вчера вас привели как раз после второй раздачи. Все стараются брать понемногу, но все равно не хватает.
– Это сдобный хлеб. – Кончики моих пальцев стали липкими от сахарной пудры, булочки пахли лимоном, куркумой и мускатным «цветом».
Старуха кивнула.
– Да, как всегда, хотя он каждый день разный. В этом серебряном кофейнике кофе, а чашки – на нижней полке тележки. Большинство местных не любят его и не пьют. Думаю, мало кто знает, что это такое.
Хлеб кончился. Все, кроме меня и Никарет, вернулись в низкий зал. Я взял с нижней полки чашку и наполнил ее. Кофе был очень крепкий, горячий и темный, щедро приправленный чем‑то сладким, похожим на тимьянный мед.
– Ты выпьешь?
– Я собираюсь отнести его Ионе. Они разрешат мне взять чашку с собой?
– Наверное, – ответила Никарет, мотнув головой в сторону стражников.
Солдаты взяли копья на плечо, наконечники ярко вспыхнули. Вслед за Никарет я шагнул в вестибюль, дверь за нами захлопнулась.
Я напомнил Никарет ее слова о том, что она находится здесь по доброй воле, и спросил, не знает ли она, почему заключенных кормят сдобными булками и южным кофе.
– Ты и сам это знаешь, – ответила она. – Я слышу по твоему голосу.
– Нет, но мне кажется, что Иона знает.
– Может быть. Все потому, что эта тюрьма вовсе не настоящая тюрьма. Давным‑давно – думаю, еще до правления Имара – существовал такой обычай, что Автарх должен сам судить тех, кого обвиняли в преступлении, совершенном в пределах Обители Абсолюта. Может, автархи думали, что, разбирая подобные дела, они смогут узнать о готовящихся заговорах. Или они просто надеялись, что если станут поступать по справедливости с людьми из собственного окружения, то устыдят завистников и обезоружат ненависть. Серьезные дела решались быстро, а менее важные обвиняемые должны были ждать суда здесь…
Двери, открывавшиеся совсем недавно, снова распахнулись. Внутрь втолкнули маленького, потрепанного человечка, у которого не хватало передних зубов. Он упал на четвереньки, вскочил и бросился к моим ногам. Это был Гефор.
В точности как при появлении нас с Ионой, его окружили узники. Они подняли его и стали выкрикивать вопросы. Никарет вместе с Ломером, который вскоре присоединился к ней, разогнали их и попросили Гефора назвать себя. Он схватил свою шляпу (напомнив мне то утро, когда он нашел меня отдыхающим на траве у Ктесифонского перекрестка) и заговорил:
– Я раб своего господина, я – Гефор, с‑с‑странник быстролетный, владеющий картой, усыпанный дорожной пылью, п‑п‑покинутый и заброшенный…
Он то и дело поглядывал на меня быстрыми, яркими глазками без ресниц и был удивительно похож на одну из безволосых крыс шатлены Лелии, которые умели кружиться и кусать себя за хвост, если хлопнешь в ладоши.