Он спустился в кабинет, где со стен глядели головы священных птиц, соединенных по двое цепочкой, зажег серебряные светильники на высоких одутловатых ножках, и, прежде чем сесть за бумаги, подошел поклониться полке с духами‑хранителями. На полке в западном углу стоял парчовый старец, яшмовая черепаха, еще двое богов пониже чином, и, как положено, маленькая куколка, – предыдущий хозяин «тростниковых покоев». Предыдущим хозяином был ныне покойный Ишнайя. Тут глаза Нана сделались совершенно безумными: жертвенная плошка перед куколкой покойника была пуста, а ведь, уходя, Нан оставил в ней целую корову, то есть коровай – ну да покойнику все равно.
Нан шарахнулся в сторону и схватил тяжелый подсвечник.
– For God's sake, David!
Нан выругался и опустил подсвечник. Из‑за бархатной портьеры вышел Свен Бьернссон. Выглядел он неважно, как говорится: штаны из ботвы, кафтан из листвы, а шапка из дырки.
– Ну и нервы у господина министра, – сказал Бьернссон и уселся в глубокое кресло о шести ножках.
«Так я и знал, что он жив» – подумал Нан.
– Как вы сюда попали? – осведомился он.
– Не бойтесь, господин министр, меня никто не видел. У вас есть служаночка Дира: прелестная девушка, но несколько ветрена. Я вот уж третий день состою ее временным женихом. А сегодня она оставила для меня калиточку открытой и послала записку, как пройти: она меня ждет через час.
Нан пинком распахнул дверь: никого. Министр подумал и вышел из кабинета, заперев его на ключ. Через десять минут он вернулся с большим узлом и корзинкой. В корзинке была маринованная утка, несколько лепешек «завязанных ушек», фрукты и сыр. Глаза Бьернссона при виде корзинки разгорелись.
– Вы не представляете себе, Дэвид, – проговорил он по‑английски минут через пятнадцать, с набитым ртом, – какая это мерзость – голод! Признаюсь – это было основное ощущение, которое я испытывал последние несколько дней. Оно заслонило всю радость знакомства с вашей очаровательной страной.
– Да, – сказал Нан. – Мой секретарь был прав. Желтые монахи не совершают самоубийств. Так что вы увидели, вернувшись в монастырь?
– Как что? Кота. Того самого, которого Лоуренс отправил в дальнее путешествие.
– Глупости, – сказал Нан, Я позавчера посетил настоятеля. Наверное, похожий кот, и все.
Бьернссон засмеялся:
– Конечно, господин министр, – если вам удобней считать кота похожим, то считайте.
– И что же вы сделали, увидав похожего кота?
– Да как вам сказать. Я вдруг понял: выправить документы, вызвать массу недоуменных вопросов у всякого там начальства сразу на двух планетах… Не лучше ли просто пропасть?
– Что вы сделали?
– Ну что… Нырнул с моста… Холодно, но вытерпеть можно… Переплыл поток. На первых порах мне повезло: я, знаете ли, угодил в толпу, которая грабила дом арестованного.
Правда, – продолжал Бьернссон со смешком, – слухи о бесчинствах толпы сильно преувеличены. В этом доме мало чего осталось после стражников вашего Шаваша. Я так даже думаю, что народ пускают затем, чтобы никто потом не мог разобраться, кто сколько награбил награбленного.
Нан выразительно молчал. Бьернссон понял, что социологические отступления господина министра не очень интересуют, и продолжал:
– Меня приютили, – сказал Бьернссон, – я купил документы.
Министр усмехнулся.
– Дэвид, – сказал жалобно Бьернссон, – я влип! Я купил вот эти документы, а потом…
Первый министр взял протянутый ему лопух и стукнул зубами. Бьернссону продали лопух сектанта из «знающих путь», который год назад убил двух ярыжек, бежал и пропал: а вот три дня назад участвовал в ограблении усадьбы Таута‑лаковарки.
– Три дня назад, – это были вы? – спросил хладнокровно Нан.
– Нет! То есть не совсем я. То есть… Нан, меня подставили.
Бьернссон горестно махнул рукой.
– Чего вы хотите?
– Государев знак. Бродячего монаха‑хоя.
Министр кивнул. Империя не очень любила, когда люди уходят в монастыри, люди государственно мыслящие всегда называли монахов дармоедами и обманщиками и заставляли держать специальные экзамены. Зеленые монахи‑хои были одними из немногих, которым разрешалось после экзаменов нищенствовать.
– Зачем? – спросил Нан.
– Странный вы человек, Дэвид. Зачем? А ни зачем. Нашу лавочку, наверху, в еще одном небесном городе, прикрывают, забирают всех домой. А я домой не хочу, осточертело мне между банковской карточкой и выхлопной трубой. Свежим воздухом хочу подышать.
Бьернссон замолчал. Они глядели друг на друга: землянин в голубом кафтане, шитом круглыми цветами и жемчужными травами, и землянин в конопляной куртке с завязочками.
– Вы, Нан, – сказал Бьернссон, – очень рациональный человек. Я не знаю, что вы говорили в ту ночь императору, но бьюсь об заклад, – это все звучало внятно и разумно. И бьюсь об заклад, что, пока вы говорили, вы не думали ни об Ире, ни о душе народа, ни о прочих вещах… Вам ведь очень неприятно, Нан, что Ир и прочие вещи существуют, так? И вы просто забываете об их существовании. Действуете так, как будто их нет. И что же из этого выходит? А вот вам пример, – полковник Лоуренс, будь ему земля, точнее, почва Веи пухом, – тоже попытался исходить из того, что такие вещи, как Ир, не должны существовать. И попытался привести мир в соответствие со своими представлениями. И что же из этого вышло? Бог знает что из этого вышло, – мы даже не представляем себе, ни вы, ни я, никто во всех трех мирах, что из этого вышло. А вы даже не хотите думать об этом. Вы надеетесь перевернуть судьбы страны, а сами не можете понять, что произошло с котом настоятеля.
– Произошло чудо, – спокойно сказал Нан. – Еще в этот день трое человек видели девятихвостую лису. Одной женщине явился призрак мужа, убитого месяц назад в Чахаре, и назвал имя убийцы. Арестовали у Красных ворот колдуна за незаконные заклинания… И еще девять или десять чудес. Итого, – тринадцать с половиной чудес, среднестатистическая норма.
Бьернссон засмеялся:
– Ну хорошо. Вы проведете реформы и совладаете с двенадцатью с половиною чудесами. А куда вы денете одно, настоящее?
Нан, скосив глаза, задумчиво изучал лопух, столь неудачно приобретенный Бьернссоном.
– Значит монастырь закрывают?
– Закрывают‑закрывают, – замахал руками Бьернссон, – высокая комиссия нашла дальнейшие поиски бога нерентабельными, – все закрывают, даже базу в северном море. Впрочем, насчет базы ходят слухи, что ее согласен финансировать Клайд Ванвейлен, – знаете, тот, который четверть века назад первый грохнулся об эту планету. Он, оказывается, стал миллиардером, – видно, его здесь научили, как делать людям гадости.
Первый министр молчал, выжидая, что будет дальше.
– Кстати, о гадостях, Дэвид, поздравляю! Какие слухи бродят о причинах казни вашего предшественника! Самый рациональный – такой: государь и господин Нан обернулись котами и пошли гулять в Нижний Город, а министр Ишнайя, проведав об этом, чуть не загубил государя‑кота.
– А что ж, по‑вашему, произошло на самом деле?
– Полно, Дэвид! Это было неизбежно: все ползло и лопалось, нужен был козел отпущения.
И Бьернссон опять с наслаждением запустил зубы в лепешку «завязанные ушки».
– Ладно, – сказал Нан.